«Доктор Живаго» как исторический роман - Константин Михайлович Поливанов

Очень долго, половину своего пешего странствия он шел вдоль линии железной дороги. Она вся находилась в забросе и бездействии, и вся была заметена снегом. Его путь лежал мимо целых белогвардейских составов, пассажирских и товарных, застигнутых заносами, общим поражением Колчака и истощением топлива. Эти, застрявшие в пути, навсегда остановившиеся и погребенные под снегом поезда тянулись почти непрерывною лентою на многие десятки верст. Они служили крепостями шайкам вооруженных, грабившим по дорогам, пристанищем скрывающимся уголовным и политическим беглецам, невольным бродягам того времени, но более всего братскими могилами и сборными усыпальницами умершим от мороза и от сыпняка, свирепствовавшего по линии и выкашивавшего в окрестностях целые деревни [Пастернак: IV, 375].

Данные об опасности, грозящей Ларе и Катеньке как жене и дочери Антипова-Стрельникова, Пастернак также мог почерпнуть из «Архива русской революции», где был приведен Приказ главнокомандующего Вацетиса от 5 октября 1918 года № 41:

По приказанию Председателя Революционного совета Республики товарища Троцкого <…> измена и предательство повлечет арест семьи [Критский: 270].

Из допроса Колчака, опубликованного и в СССР и в десятом выпуске «Архива русской революции», Пастернак заимствует одну из самых страшных деталей гражданской войны — описание изувеченного пленного (см. о связи этого эпизода с «Капитанской дочкой» выше). Вот что показывал Колчак:

Я недавно беседовал с одним из членов революционного комитета. Он меня спрашивал, известны ли мне зверства, которые проделывались отдельными частями. Я сказал, что в виде общего правила это мне неизвестно, но в отдельных случаях я допускаю. Далее он мне говорит: «Когда я в одну деревню пришел с повстанцами, я нашел несколько человек, у которых были отрезаны уши и носы вашими войсками». Я ответил: «Я наверное такого случая не знаю, но допускаю, что такой случай был возможен». Он продолжает: «Я на это реагировал так, что одному из пленных я отрубил ногу, привязал ее к нему веревкой и пустил его к вам в виде „око за око, зуб за зуб“». На это я ему только мог сказать: «Следующий раз весьма возможно, что люди, увидав своего человека с отрубленной ногой, сожгут и вырежут деревню. Это обычно на войне и в борьбе так делается»[132].

Представляется очень знаменательным, что Колчак говорит о совершенном красными, но Пастернаку для демонстрации взаимного озверения это оказывается неважным.

Ряд подробностей жизни партизан Пастернак заимствовал из книги П. Д. Криволуцкого «Шиткинские партизаны». В ней говорилось о пытках, которые «вряд ли можно сравнить даже со средневековыми». Им подвергали белые не только партизан и их семьи, но и «мирных жителей, не успевших бежать» [Криволуцкий: 28][133]. Тут же рассказывалось о «пошиве полушубков и брюк из собачьих шкур» [Там же: 58]. Ср. с описанием быта отряда у Пастернака:

Не хватало зимней одежи. Часть партизан ходила полуодетая. Передавили всех собак в лагере. Сведущие в скорняжном деле шили партизанам тулупы из собачьих шкур шерстью наружу [Пастернак: IV, 354].

Криволуцкий пишет об отсутствии в отряде врачей, которых заменяли фельдшера, а также о проблемах с медикаментами. В частности, «из‑за отсутствия спирта для изготовления растворов пришлось наладить свое „спиртовое“ производство» [Криволуцкий: 69]. Ср. в романе: «…упраздненную фабрикацию самогона снова наладили для врачебных целей» [Пастернак: IV, 355]. Криволуцкий рассказывает и о развертывании «политико-просветительской работы»: агитационный отдел «предупреждал и способствовал окончательному изжитию среди партизан отдельных случаев воровства, пьянства, мародерства, заражения венерическими болезнями» [Криволуцкий: 70]. У Пастернака Ливерий упрекает доктора, что тот пропускает пропагандистские занятия, а один из партизан-заговорщиков возмущается его требованиям:

Вроде как во отрочестве скитник. Ты ему поддайся, он тебя в конец обмонашит, охолостит. Какие его речи? Изгоним в среде, долой сквернословие, борьба с пьянством, отношение к женщине. Нешто можно так жить? [Пастернак: IV, 346][134]

И. П. Смирнов указывает на круг источников, из которых Пастернак мог заимствовать внешние черты, манеру поведения и речь (в том числе, выражение «комиссародержавие») находившихся в партизанском отряде анархистов — Ржаницкого и Вдовиченко — «Черное знамя» [Смирнов 1996: 129–138]. Исследователь подчеркивает, что расстрел анархистов вместе с заговорщиками в партизанском отряде отражал характерную для большевиков практику расправляться с политическими союзниками, обвиняя их в союзе с настоящими врагами [Там же: 134].

После Гражданской войны: «Годы безвременщины»

Строго говоря, ко времени после Гражданской войны относится действие последних четырех частей романа — «Против дома с фигурами», «Опять в Варыкине», «Окончание» и «Эпилог». В этих частях почти нет привязки действия к конкретным историческим датам (в сравнении, скажем, с 1917 годом, когда многие действия главных героев можно было датировать с точностью если не до дня, то до недели; см. об этом [Поселягин 2014: 34]).

Исторические лица

Описания исторических событий в этих частях фактически отсутствуют. Скорее можно сказать, что они лишь «называются» в романе — это высылка интеллигенции (Кизеветтер, Кускова), о которой уже говорилось выше, объявление начала новой экономической политики (нэпа), упоминание коллективизации, арестов, лагерей, введения Конституции 1936 года, ежовщины. Наконец, в «Эпилоге» друзья Живаго встречаются после победы советской армии над немцами на Орловско-Курском направлении в 1943 году (Курская дуга). Упомянуты в романе и победа 1945 года, и «послевоенные» годы. Вместе с тем существенно, что именно здесь устами героев и повествователя Пастернак дает такие оценки явлений, характеристики событий и обстоятельств, которые в официальной советской историографии были представлены совершенно иначе. Таким образом, строя изображение исторического фона, автор как будто представляет истинную «тайную историю», в противовес той, которая, являясь частью государственной пропаганды, или умалчивала о множестве явлений, или представляла их диаметрально противоположным образом. Появившийся в 1938 году «Краткий курс истории ВКП(б)» изобиловал разоблачениями тайных козней Троцкого, «троцкистов», Зиновьева, Каменева, которые пытались изменить ход истории Советского государства (вполне в традициях классического представления «тайной истории» в французском историческом романе XVII–XVIII веков [Maxwell: 24–27]). С точки зрения пастернаковской концепции истории советского периода эти части романа представляют особый интерес, отчетливо предлагая авторскую систему оценок.

«Обстоятельства»: Юрятин

В Юрятине после возвращения Юрия Андреевича из партизанского плена весной 1921 года главным признаком времени становится угроза ареста. Отчасти именно в надежде ослабить эту угрозу, Живаго и Лара соприкасаются с новыми учреждениями (губздрав, облздрав, губоно) только что установившейся советской власти, где они служат или намереваются служить [Пастернак: IV, 393]. Вот что происходит с Живаго:

Временно, в чаянии