Много снов назад (СИ) - "Paper Doll"

Они подошли к кабинету отца, из которого издали был слышен его срывающейся в крике голос. Киллиан приложил к губам указательный палец, хоть девушка и не собиралась произносить хоть слово. Они оба осторожно приложились ушами к двери, но Рози едва могла что-то расслышать.

Парень затормошил её за плечо, вынудив отойти от двери, что в следующую же секунду распахнулась. Рози избежала удара, и у неё сердце чуть не остановилось от испуга. Отец был зол, но во многом не них, пытавшихся подслушать разговор, а сам по себе. Его лицо раскраснелось и, казалось, он взорвется, если кто-нибудь из них решиться спросить, в чем было дело.

— Плохие новости, — бросил мужчина. Голос его был уставшим, но сохранявшем стальные нотки злости. — Против меня подали иск за сексуальные домогательства студенток, имена которых я слышу впервые. Это абсурд!

— Это абсурд, если ты, правда, этого не делал, — спокойно ответила Рози, подозревая, что это вызовет ещё большую бурю злости. — Ты ведь можешь быть с нами честными, — Киллиан бросил на неё испуганный взгляд, но Рози смотрела отцу в глаза.

— Я этого не делал, — прошипел мужчина. — И я не хотел бы, чтобы ты даже допускала мысль о том, что я мог совершить подобное, — он бросил короткий взгляд на сына, виновато опустившего голову вниз. — Садитесь ужинать без меня. Мне нужно встретиться с адвокатом, — бросил мистер Гудвин, прежде чем уйти.

Рози так и не спросила Киллиана ни о чем. Он и сам был в тот вечер необычайно молчалив. Но что было более необычно, так это, как они двое сразу после ужина остались ночевать в своих старых комнатах.

Глава 11

Гудвин поджидал Дугласа у двери его кабинета с самого утра, преждевременно оставив сообщение о том, чтобы тот, как можно скорее, пришел на работу. Дело было щекотливое и не требовало отлагательств, о чем мужчина едва мог знать. Он появился на месте лишь спустя час. Неожиданный звонок от Гудвина, голос которого оказался взволновано требовательный, подорвал его с кровати. Дуглас едва сумел сообразить, к чему была подобная спешка, но всё же действовал быстро, чувствуя во всем этом не ладное.

По дороге к университету пытался собраться с мыслями. Может, дело было в Рози? Может быть, и в нем? Может быть, это касалось их обоих, что неприятно волновало, но не сказать, чтобы совсем страшило. Дугласу не было чего опасаться, поскольку их соседство оставалось вполне невинным, не учитывая ряда обстоятельств, что можно было плавно опустить, не выдав ни себя, ни девушку.

Дуглас был наверняка уверен в том, что Рози ни за что не пожаловалась бы отцу на него, насколько серьезной не была бы их размолвка. Невзирая на всё более подтверждаемое убеждение в том, что Рози умела быть непредсказуемой, она бы этому ни за что не поддалась. Девушка была совершенно не из тех, кто разбалтывал о себе направо и налево. У неё ведь наверняка и друзей было немного. Дуглас всего раз видел парня, покидающего её квартиру, и девушку, с которой она должна была подняться наверх. Вечера она изо дня в день проводила одиноко за одним и тем же забронированным столиком в «Ужине у Барни», любила читать и ни разу не была поймана хотя бы за одной пагубной привычкой. В ней хранилось достаточно рассудительности, сбивавшей с толку. Казалось, девушке не были интересны увлечения сверстников, чем сам Дуглас едва ли мог похвалиться пятнадцать лет назад.

Мужчина умел быть проницательным, но всё, что касалось Рози, сбивало его прицел. Она выдавалась достаточно отстраненной от семьи. Пропущенные звонки от матери, отвращенное игнорирование брата, пренебрежительный тон по отношению к отцу. Можно было предположить, что всё это было напускным и подстроенным нарочно впечатления ради, но Рози была не из тех, кто умел врать, к тому же точно, не глядя ему в глаза.

Размолвки с семьей — обычное дело, но это выдавалось куда более серьезным. Обстоятельство было неисправимым. Гудвина сложно было назвать отцом года, но Рози, будто ненавидела их всех, отделяя себя, в буквальном смысле. В конце концов, она могла быть не лучше брата, разбалованной, ленивой и пустой. Накаченная наркотиками и ботексом королева выпускного, но всё в ней выдавало сопротивление перспективе стать такой однажды. Рози целеустремленно двигалась в другом направлении, отдаляющим её от семейных ценностей фамилии Гудвин.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты должен был прийти по меньшей мере полчаса назад, — Гудвин набросился на него, как сорванный с цепи пес. Глаза были красными, будто он не спал всю ночь, а взлохмаченные волосы подавали условный знак, сообщающий о растерянности мужчины. Гудвин с опаской осмотрел коридор, поторапливая Дугласа, который безуспешно раньше времени намеревался выяснить, в чем было дело. — Открывай чёртову дверь, скорее!

Дуглас открыл двери и даже не успел заметить, как Гудвин прошмыгнул внутрь, совсем как шустрый воробей. Уселся на кресло напротив стола, когда Рейвенгард продолжал не спеша снимать пальто.

— Какого чёрта у тебя здесь так холодно? — Гудвин стал потирать руки, осматриваясь вокруг. Окно было открыто. Дуглас нарочно попросил уборщицу, чтобы в безветренную и безоблачную погоду она оставляла открытой хотя бы форточку, что женщина послушно делала с недавних пор. Она даже пыталась отговорить его, но дышать в этом затхлом месте, отдающим старостью, было так тяжело порой, что лишь холодный осенний воздух, покрывающий легкие коркой льда, спасал от удушения.

Дуглас закрыл окно, прежде сел на тот самый стул, что давно пора бы уже было заменить, но он никак не находил времени. Мысль о дурацком стуле стала настолько внезапной, что мужчина сам ей поразился, ведь она была избавлена беспокойства, преследовавшего его всю дорогу к университету.

— Меня обвиняют в сексуальном домогательстве. Пятеро студенток, взявшихся абсолютно из ниоткуда, решили разрушить мне жизнь, — голос Гудвина сорвался в беспомощном вопле. Его колено нервно дергалось, пальцы выстукивали по мягкому подлокотнику. — И мне нужна твоя помощь, — прошептал мужчина, чуть наклонившись вперед.

Дуглас чуть было не выдохнул с облегчением, но обстоятельства дела были слишком серьезными для того, чтобы он решился сделать это. Выражение лица оставалось непроницаемым, будто не было в этом чего-то невероятного или невообразимого. Это удивило Дугласа, но он настолько привык не проявлять эмоций к подобного рода заявлениям, что даже забыл, как именно реагировали на это другие люди, не привыкшие подавлять своих впечатлений под строгой маской профессиональной учтивости.

— Я больше не практикующий адвокат. Меня избавили лицензии. Так я и оказался здесь, — Дуглас пытался вложить в свой голос, как можно больше сочувствия, что давалось с трудом. Он с едва ли скрываемым подозрением смотрел на Гудвина, чего тот совершенно не замечал, как и много чего остального, что было не мудрено в его состоянии.

Следом за сомнением в том, действительно ли Гудвин был способен на подобное, Дуглас задался вопросом, было ли об этом уже известно Рози? Старик мало напоминал человека, делившегося с семьей чем-либо, что происходило с ним, хоть и был достаточно разговорчивым, что порой донимало таких несговорчивых, как Дуглас.

— По-твоему, я спятил? Конечно, я знаю об этом, — он подхватился с места, не в силах высидеть на месте дольше. Гудвин стал расхаживать из одного угла комнаты в другой. — Мой адвокат кретин. Ты же в своем деле гениален. Сколько дел ты проиграл за всю карьеру?

— Три.

— Что и требовалось доказать. Знаешь ли, я был убежден в твоем успехе, когда ещё ты был нашим студентом. Знал, ты перещеголяешь всех этих заносчивых франтов из Гарварда и Йеля, которые напрасно считают себя чем-то лучше нас, — чистейшей воды лесть, которую смог бы распознать и ребенок. Гудвин безобразно врал, в надежде пробудить в Дугласе чувство долга перед старым профессором, назначившим его однажды помощником. Тем не менее, в учебе он добивался во многом успехов сам, а не благодаря назначению, что лишь прибавило больше обязанностей. — Поработай с ним, я прошу тебя. Иначе дело будет заведомо проиграно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})