Поручик Державин - Людмила Дмитриевна Бирюк

на боевые позиции. В тот день его отряду удалось не только обратить в бегство войско противника, но и освободить около тысячи пленных немецких колонистов. Это была самая удачная его военная операция. Когда киргиз-кайсаки отступили, Державин в боевом азарте еще долго гонялся за ними по берегу.

Он хотел было разыскать Суворова, чтобы поговорить с ним о прошедшем сражении, но невольная робость остановила его. "Кто он и кто я? — подумал поручик. — Он, верно, уже забыл обо мне".

Державин ошибся. Суворов о нем не забыл. Докладывая в письме Екатерине о ходе сражения, он написал следующее:

"Довожу до сведения Вашего Императорского Величества, что господин поручик лейб-гвардии Державин при реке Карамане киргизцев разбил. Сам же господин Державин отрядил сто двадцать человек преследовать противника на Карамане до Иргиза…"

Сводка была сухой и деловой, без литературных украшательств. Суворов не любил без толку марать бумагу. В Сухопутном шляхетском кадетском корпусе его обучали в основном иностранцы. Ему легче было изъясняться по-французски и по-немецки, но во время баталий рапорты и приказы он писал только по-русски. И сражался он по-русски: бесстрашно, с упоением, восклицая в пылу боя: "Мы — русские! Какой восторг!"

Державин говорил по-немецки так, что колонисты, которых он освободил от киргиз-кайсаков, поначалу приняли его за соотечественника. Детские годы в школе герра Розе наложили отпечаток и на его произведения. Они порой напоминали переводы каких-то иноземных стихов. Державин чувствовал это, огорчался и изо всех сил старался преодолеть "немецкий акцент" в своих сочинениях.

***

Неподалеку от немецкой колонии Шафгаузен, куда Державин иногда заезжал за книгами, высились, один за другим, семь холмов. Самый высокий из них носил имя Читалагай. Там находился форпост правительственных войск. Державину очень нравилось это татарское название: оно напоминало слово "читай", а потому было связано с книгой. Иногда он поднимался на вершину Читалагая и сочинял стихи — так, как хотелось… Никакие авторитеты не давили на него. Там он был свободен — один между небом и землей. Именно там впервые он почувствовал, что у него есть свой собственный поэтический голос.

Высокий дух чрез все высок,

Всегда он тверд, что ни случится:

На запад, юг, полнощь[11], восток

Готов он в правде ополчиться.

Пускай сам Бог ему грозит,

Хотя в пыли, хоть на престоле,

В благой своей он крепок воле

И в ней по смерть, как холм, стоит.

Восемь произведений, переводных и оригинальных, вошли в книгу Державина "Читалагайские оды". Но автор пожелал остаться неизвестным и подписался таинственно: "Потомок Атиллы, житель реки Ра".

Летом 1776 года, вернувшись с войны, Державин принес свою рукопись в московскую типографию, и вскоре его первая книга вышла в свет тиражом 100 экземпляров. Много лет спустя "Читалагайские оды" будут хвалить критики, особенно — "На знатность", "На великость", "На смерть генерал-аншефа Бибикова". Но тогда, в молодые годы поэта, книга осталась незамеченной.

Глава 11

ЛЮБОВЬ

Преображенский полк стоял в Москве. Однополчане встретили Державина сдержанно, с вежливым дружелюбием, словно он ненадолго уезжал по служебному поручению. Нельзя сказать, что его не любили товарищи, но в их глазах он все-таки оставался "ненастоящим" офицером.

Мити Неклюдова в полку не было. Державину объяснили, что его друг вышел в отставку и женился на молодой вдове Нине Удоловой. "Вот так новость! Поделом мне, дураку", — ругнул себя Державин. Но большого огорчения не почувствовал.

Получив жалованье и щедро угостив офицеров, он отправился в дом Блудовых, надеясь своим внезапным появлением удивить родственников. Но неожиданный сюрприз ожидал его самого. Матрена Саввишна бросилась ему на грудь, заливаясь горькими слезами.

— Что случилось, тетушка?

Та не могла выговорить ничего членораздельного, только повторяла, рыдая:

— Ох, Ганя… Ванечка, Ванечка-то мой! Ох, да за что мне такое горе?

Державин замер и похолодел, решив, что его кузен умер. Но тетка между всхлипами все-таки сумела объяснить, что Иван сидит в остроге за неуплату долга.

— Неужели проигрался?

Матрена Саввшпа поджала губы.

— Будто ты не играл? А посадили Ванюшу не без твоего участия! Помнишь, как он помог тебе купить имение под Москвой для матушки? Думаешь, ему деньги с неба свалились? Сынок взял кредит в Дворянском банке, и, между прочим, под твое поручительство.

— Но ведь я все ему отдал, до копейки! У меня и расписки его сохранились!

— Отдать-то отдал… Да только с банком он не расплатился. Видать, снова в карты спустил, паршивец. Ты, племяш, сходил бы в ту управу и во всем разобрался. Куда уж мне, старухе!

В Дворянском банке чиновники очень обрадовались приходу Державина, усадили за стол, крытый зеленым сукном, и положили перед ним старый документ займа на двадцать пять тысяч рублей, подписанный заемщиком Иваном Блудовым и Гаврилой Державиным — поручителем.

— Откуда такая сумма?! Он ссудил меня тремя тысячами, которые я ему давно выплатил.

— Вероятно, Блудов вас обманул, Гавриил Романович. Как изволите видеть, кредит оформлен на 25 тысяч. И поскольку заемщик признан банкротом, платить придется вам. Это ваша подпись?

— Моя.

— Ну и отлично. На время подписания документа вы с матерью владели имением в Сокурах, домом в Казани и имением под Москвой. Если долг не будет погашен, вам придется расстаться с вашим имуществом.

— Возможна ли отсрочка? — спросил Державин. — Я только что прибыл с Поволжья, сражался с мятежниками, был ранен…

Чиновники переглянулись и пошептались. Начальник обернул к Державину строгое худощавое лицо.

— Все сроки давно вышли. Но, учитывая ваши заслуги перед Отечеством, предлагаем выплачивать долг в рассрочку, в течение года под два процента. Платить можно также и в петербургском отделении нашего банка. Прикажете оформлять договор?

Делать было нечего…

— Извольте.

В счет процентов Державин отдал почти все жалованье — 500 рублей ассигнациями (в России уже были в ходу бумажные деньги), откланялся и вышел на улицу.

Он не стал объяснять чиновникам, что Сокуры сгорели, дом в Казани разорен, а имение под Москвой — единственный крохотный источник доходов его матери. По собственному легкомыслию он увяз в этой истории, сам и должен из нее выпутываться.

Двадцать пять тысяч! Как он сможет выплатить в срок такие огромные деньги? Где их взять? Поехать в Петербург и попросить взаймы у Мити? Но после долгой разлуки не мог он появиться перед ним в жалкой роли просителя. Да и вряд ли у Мити были такие деньги.

Оставалась лишь надежда на милость императрицы, которая щедро раздавала награды офицерам, принимавшим участие в подавлении пугачевского бунта.