Когда падает небо 1 (СИ) - Чернышова Алиса

— Почему особенно?

— Потому что это твоё предназначение: быть проводником для воли ушедших и преступивших грань, тёмных тайн и несказанных слов, непроизнесённой правды и последнего прощания — и ты не можешь своё предназначение не исполнять.

— Что?! — вот это Кира буквально выкрикнула, и теперь она выглядела по-настоящему испуганной.

В целом Эмилия даже понимала, почему: только полный идиот бы не испугался.

— Всё так. Только учти, что это не делает тебя непогрешимой, потому что в некоторых ситуациях очень легко ошибиться с интерпретацией. Для того, чтобы верно понимать происходящее, существам вроде тебя надо долго учиться — несколько лет, как правило. До того ты будешь скорее напоминать артефакт-дешифровщик, перехватывающий обрывки ментальных нитей.

— То есть, паршиво настроенную рацию, улавливающую всё подряд, особенно имеющее отношение к мертвецам, тёмным секретам и похороненной правде, — пробормотала Кира нечто, что, очевидно, имело отношение к причудливой артефакторике её родного мира. — Но… это же… в смысле… Как быстро меня убьют, если узнают? И как получилось, что существ с такими способностями ещё не перебили?!

В проницательности девочке не отказать.

— А их и перебили, — не стала делать вещи проще Эмилия. — Уничтожили под корень ещё при прошлой династии, даже раньше, чем остальных птичьих. Официально, если я не ошибаюсь, звучало что-то по поводу неуважения к княжеской власти и подстрекательство провинций к восстанию. Неофициально… ну, ты достаточно умна, чтобы и так понимать.

Кира выглядела, как будто ей очень хотелось схватиться за голову, упасть в обморок или очень грязно выругаться.

— Я ведь уже почти мертва, да? — пробормотала она.

Эмилия на это только пожала плечами.

— Если смотреть на это с такой точки зрения, то я уже довольно давно почти мертва. Ровно с тех пор, как мой сын составил приказ о моей казни и мой зять подписал его. Так что лично для меня, если изволишь, в ощущении самом по себе нет ровным счётом ничего нового. Как видишь, за время, что была почти мертва, я всё же успела вырастить парочку внуков, обустроить дом по своему вкусу и потерять его, увидеть и пережить много нового, насладиться плодами работы разных творцов, провести множество вечеров на веранде с видом на красивейшие горы этого мира… Неплохо для почти-мертвеца, а?

На лице девушки проскользнула лёгкая тень улыбки.

— И правда недурно. С этой точки зрения мы все почти-мертвецы, а?

Ну что же, по крайней мере, она не идиотка.

— Верно. Мы все больны, пока живы, и ещё никто не избежал летального исхода. Который, ко всему прочему, может наступить в любой момент. Но здесь и сейчас тебе стоит бояться не смерти, а страха.

— Бояться страха? Звучит немного… странно.

Эмилия вздохнула и присела рядом с Кирой на каменные плиты, откинув голову назад.

— Есть четыре главных врага ментальной стабильности, способных свести в могилу практически любого мага. Это страх, вина, отрицания и сожаления. В твоём состоянии они особенно опасны, потому что довольно быстро приведут к гибели. Ты не можешь позволить себе бояться.

— Я не уверена, что это действительно вопрос осознанного решения. Я почти хочу обратно на поле боя. Там не бояться проще.

Эмилия даже рассмеялась.

— Конечно проще! Ты думаешь, ты одна такая? Почти все, осознанно или нет, хотят вернуться на поле боя. Там нет времени думать, там бить-бежать-решать ситуация. Страх, который можно испытывать на поле боя — тяжёлый, давящий, но не слишком сложносочинённый. Там ты боишься объективных вещей, и такой страх проще. Он не столь разрушителен. Намного хуже тот страх, что приходит потом: с воспоминаниями, навязчивыми мыслями и паранойей. Если позволишь такому страху завладеть собой, считай, нет никакого смысла трепыхаться — контроль над силой теряется мгновенно. Это опасно для любого мага, а для тебя… особенно. Это — твоя слабая точка, которая, при неблагоприятных обстоятельствах, может либо убить тебя, либо превратить в подлинное чудовище.

Кира как-то устало хмыкнула.

— А я уже не чудовище? Ты меня, кажется, здорово переоцениваешь.

Эмилия даже головой покачала. Какой же она ещё ребёнок!

— Если тебе так нравится себя демонизировать, дело твоё. Но, если ты спросишь меня, все эти размышления о чудовищах с драматической дрожью в голосе — типичный детский лепет.

— Мой голос не дрожит! — теперь она немного зла. И кому, как ни Эмилии, знать, насколько опасна злость подобных тварей — но в данном случае злость всё же лучше, чем вина и страх. Ненамного, но на безрыбье… Тем более что очевидно: с гневом Кира справлялась весьма хорошо. Поразительно хорошо, можно даже сказать.

Ощущается привычка.

Вот и сейчас, вспыхнув, она довольно быстро взяла себя в руки.

— Ладно, — сказала она с усмешкой, — может, голос и дрожит. И может, я патетична и драматична. Но я всё ещё чудовище, и этот факт уже не изменить. После того, что я сделала…

Эмилия закатила глаза.

— А что именно ты сделала, осмелюсь ли я спросить? Хотя нет, неверная формулировка, начнём с чего-нибудь попроще. Можешь ли ты сказать, что сделала то, что должна была сделать, чтобы остаться в живых?

— Могу, в определённой степени. Но…

— Дальнейшие “но” не имеют смысла, — обрубила Эмилия холодно. — Будь на твоём месте кто-то менее на-всю-голову одарённый, я бы оставила тебя вариться в собственном соку на какое-то время: обычно такому илу нужно для начала улечься. Но проблема в том, что у тебя нет права прохлаждаться на лаврах самобичевания и тонуть в глупостях. Под разными небесами есть множество определений чудовищ и чудовищного, но запомни, будь добра, раз и навсегда правило горящего неба: нет смысла записывать себя в монстры за то, что ты сделала, что должна была.

— “Что должна была”? Не кажется ли тебе, что это довольно широкое и гибкое определение?

— Возможно. Но истинные чудовища делают вещи не потому, что должны, а потому, что могут и хотят. И примерно там пролегает черта.

Кира прикрыла глаза на пару мгновений.

— Это все твои рекомендации? Не бояться и не сожалеть?

Скорее — выговориться и принять себя. Но, как говорится, по одному шагу за раз.

— Когда у нас будет больше времени, я начну понемногу обучать тебя ментальным техникам. Но пока что начни с того, чтобы сделать шаг навстречу себе самой.

— В контексте?..

Ну что же.

— Перестань считать себя чудовищем. Перестань считать себя жертвой. Перестань цепляться за других, как за опору. Прими факты, как они есть, прими одиночество неповторимого опыта, как оно есть; или, по крайней мере, сделай первые шаги на дороге этого принятия, потому что без него не будет и тебя.

18

Перестань считать себя чудовищем. Перестань считать себя жертвой. Перестань цепляться за других, как за опору.

Кира прикрыла глаза.

До разговора с Эмилией в её голове звучало множество голосов, приглушенных, но вполне ощутимых; теперь остался только один голос, только одна фраза, снова и снова.

Перестань считать себя чудовищем. Перестань считать себя жертвой. Прими одиночество неповторимого опыта. перестань цепляться…

Возможно, Эмилия сама использовала какую-то магию, чтобы высечь эти слова на самой подкорке Кириного сознания, но они каким-то образом умудрились заглушить голоса и эмоции.

Перестань цепляться…

Поначалу Кира злилась, что Эмилия не дала ни одного адекватного совета. Было бы очень удобно использовать какую-то магическую мумбу-румбу и с её помощью обуздать съезжающую набок крышу. Что-нибудь вроде “смешать муравьиный яд, мочу слонопотама и прах висельника”, или из чего там ещё приличные ведьмы свои зелья варят?

Кира хотела бы, чтобы существовал такой способ. Но Эмилия, очевидно, была садисткой (что вполне типично для её семейки, как следует понимать), потому никаких зелий упорно предоставлять не хотела, предпочитая слова, острые, как бритва.