Каменный мешок - Арнальд Индридасон

— Закрой рот.

— Зачем ты сюда явилась?

— Понятия не имею.

— А я тебе объясню. Тебя угрызения совести сюда пригнали. И скажи еще, что я не прав. Тебя совесть замучила, и ты решила, что я тебя пойму и приголублю, такую бедную и несчастную. Поэтому ты ко мне и пришла. Для того, чтобы вволю поплакаться в жилетку и заглушить голос совести.

— Да, ты прав. Лучшего места во всем Рейкьявике не найти, коли надо задавить муки совести.

— Ты ведь уже и имя придумала, не помнишь? Если будет девочка, ты уже придумала ей имя.

— Не я, а ты. Ты, как и всегда. Ты всегда все решаешь. Если тебе пришло в голову всех бросить, то ты всех бросишь, и насрать на меня и на всех остальных.

— Ты собиралась назвать ее Ауд. Ты этого хотела.

— Ты думаешь, я не знаю, чего ты добиваешься? Думаешь, ты загадка какая? Да я вижу тебя насквозь, старый кусок вонючего дерьма! Я прекрасно знаю, что у меня в животе живет. Я знаю, что это человек. Личность. Знаю прекрасно. И нечего тебе напоминать мне об этом. Нечего!

— Это хорошо, — сказал Эрленд. — А то мне кажется, ты периодически об этом забываешь. Забываешь, что думать теперь надо не только о себе одной. Не ты одна принимаешь наркотики — твой ребенок принимает их вместе с тобой, и ему от этого делается худо. Куда хуже, чем тебе.

Эрленд вздохнул.

— Наверное, все-таки это ошибка, — сказал он. — Надо было сделать аборт.

Тут Ева как глянет!

— Черт тебя побери!

— Ева…

— Мама мне так и сказала. Я всегда знаю, чего тебе хочется.

— О чем ты?

— О да, ты сейчас скажешь, что она лжет и что на ее слова надо наплевать, но я-то знаю, где правда!

— О чем ты, я не понимаю?

— Она сказала, что ты будешь все отрицать.

— Что я буду отрицать?!

— Ты не хотел меня.

— Чего?

— Ты меня не хотел. Когда она от тебя понесла.

— Еще раз, что тебе сказала твоя мать?

— Что ты меня не хотел.

— Она лжет.

— Ты хотел, чтобы она сделала аборт…

— Это ложь…

— …а теперь ты мне говоришь делать то и делать это, словно ты судья какой.

— Это неправда. Об этом и разговор никогда не заходил. Я не знаю, почему она говорила тебе все это, но это неправда. Даже речи об этом не было. Мы и подумать о таком не могли.

— Она знала, что ты это скажешь. Она меня заранее предупредила, что так будет.

— Заранее предупредила? А когда она рассказала тебе эту байку?

— Когда узнала, что я беременна. Она тогда сразу сказала, что ты собирался заставить ее сделать аборт, а еще добавила, что ты станешь это отрицать. Она заранее знала, что ты будешь говорить. Все, что ты только что сказал, она мне дословно изложила.

Ева Линд встала и пошла к дверям.

— Она лжет, Ева. Поверь мне. Я понятия не имею, отчего она это говорит. Я знал, что она меня ненавидит, но чтобы настолько! Она просто пытается настроить тебя против меня. Тебе ведь это самой ясно. Говорить такое… это… это чудовищно, это ужасно. Ты ей так и передай.

— Сам ей передай, — заорала Ева Линд, — если кишка не тонка!

— Чудовищно, что она это сказала тебе. Чудовищно, что она пытается нас с тобой разлучить.

— Я ей больше верю.

— Ева…

— Закрой рот!

— Я тебе объясню, почему это не может быть правдой. Почему я бы никогда не стал…

— Я тебе не верю!

— Ева…

— Рот свой поганый захлопни, я сказала! Не верю ни единому твоему слову.

— В таком случае убирайся вон!

— Отличная идея, — сказала она, чтобы еще больше его разозлить. — Я же знаю, ты хотел от меня избавиться.

— Вон, тварь!

— Меня с тебя блевать тянет! — заорала она и выбежала вон.

— Ева! — крикнул Эрленд, но было поздно, ее и след простыл.

И больше он не видел ее и не слышал — до того самого звонка на мобильный, который застал его на Пригорке два месяца спустя.

Эрленд сидел в машине, курил и думал, что, наверное, в тот день надо было вести себя по-другому, совладать с гневом и, успокоившись, отыскать Еву Линд. Убедить ее, что ее мамаша лжет, ведь он никогда в жизни ни о каких абортах не думал, никогда бы на это не пошел. Найти, и тогда бы ей не пришлось звонить ему, просить о помощи. Ведь он знал, у нее нет моральных сил вытянуть все это одной, она ведь ребенок совсем, не понимает, в каком положении оказалась, совершенно не представляет, какая на нее ложится ответственность. Ходит как слепая, не знает, что делать.

Эрленд ужасно боялся мига, когда она придет в себя и ему придется сообщить ей, что ребенок погиб. Это, конечно, если она вообще придет в сознание.

Тьфу, пропасть. Надо что-то сделать, а то сколько можно так сидеть. Давай для начала позвоним Скарпхедину.

— Так, я же говорил, мон шер, терпение, — ответил археолог, — и прошу прекратить эти ваши звонки, ан масс. Когда доберемся до скелета, сразу вам сообщим, ву компрене?

Судя по тону, Скарпхедин уже принял руководство расследованием. С каждым днем задирает нос все выше и выше.

— И когда настанет сей долгожданный момент?

— Не могу покамест ничего сказать, — ответил археолог, и Эрленд очень живо представил его себе, вот прячет свои желтые клыки в бороду. — Все идет своим чередом. Позвольте нам спокойно работать.

— Ну хорошо, скажите хотя бы, это мужчина, женщина, кто?

— Терпение, мон шер, терпение и труд все пере…

Эрленд бросил трубку и достал очередную сигарету. Снова зазвонил мобильный. Так, кто это? Ага, Джим из британского посольства. Эдвард Хантер и его американские коллеги составили список исландцев, работавших на военной базе, и только что переслали его по факсу. Сам Джим не нашел сведений о местных жителях, нанятых на базу в период, когда ее занимала британская армия. В списке Хантера было девять имен, и Джим зачитал их Эрленду вслух. Эрленд не узнал ни одного и дал Джиму номер факса рейкьявикской полиции. Пусть список перешлют ему, и он завтра его посмотрит.

Накурившись, Эрленд отправился в Бухты и, как в прошлый раз, остановил машину на некотором отдалении от подвальной квартиры, куда вломился несколько дней назад в поисках Евы Линд. Ожидая сам не зная чего, Эрленд размышлял, что же такое случается с мужиками и отчего они ведут себя так, как тот подонок с той девушкой и ребенком, но ни к какому выводу не пришел, кроме того, что все они чертово проклятое мудачьё. Он не знал, чего хочет от этого человека. Не знал, что собирается делать — кроме как шпионить за ним из окна машины. Но никак не мог выбросить из головы вид сигаретных ожогов на спине малышки. В полиции подонок отрицал, что поднимал руку на ребенка, а эта корова-мать все подтвердила, и в такой ситуации власти не могли ничего сделать, только лишь отобрать у них ребенка. Теперь дело находилось у городского прокурора. Может, ему предъявят обвинение, может, нет.

Эрленд рассмотрел имеющиеся альтернативы. Их немного, и все — не ахти. Кабы эта мразь пожаловала в квартиру в тот вечер, когда Эрленд искал Еву Линд, а несчастная малышка сидела на полу с истыканной бычками спиной, тогда бы он его просто избил до полусмерти. Но с тех пор прошло несколько дней, и сейчас вот так просто уже на мерзавца не накинешься, что бы он там ни сотворил с девочкой. Хотя именно этого Эрленду больше всего и хочется. Но нельзя. А говорить с ним — какой толк? Такие подонки только смеются в лицо тем, кто пытается им угрожать. Вот и этот рассмеется Эрленду в лицо и осклабится.

Эрленд просидел под домом, куря одну от одной, два часа, но никто так и не появился.

В конце концов он на все плюнул и поехал в больницу к дочери. Постарался выкинуть все это из головы. Как и многое другое. Что-то в последнее время ему много всякого хочется выкинуть из головы…

20

Покинув здание Городского суда, Элинборг созвонилась с Сигурдом Оли. Он поделился с ней полученной от Эльзы информацией, что будто бы Сольвейг забеременела вовсе не от Беньямина, и помолвка была расторгнута именно на этом основании, и что будто бы ее отец повесился после того, как дочь пропала, а не до, как утверждала Бара.

Элинборг немедленно отправилась в Комитет по статистике и погрузилась в старинные свидетельства о смерти, а найдя нужное, сразу поехала в Ямную бухту. Она страсть как не любила, когда ей лгут, а особенно когда ей лгут напомаженные расфуфыренные бабы с задранным носом, которые считают, будто законы им не писаны, а всякие простые смертные им не ровня.

Бара принуждена была выслушать пересказ истории Эльзы об оставшемся инкогнито настоящем отце ребенка Сольвейг, но, судя по ее лицу, новость не произвела на нее ни малейшего впечатления.

— Неужели до вас эти слухи не доходили? — поинтересовалась Элинборг.

— Слухи, что моя сестра шлюха? Нет, такого, признаться, я раньше не слыхала, и я не понимаю, зачем вы ко мне с этим пожаловали. Да с какой, в самом деле, стати, ведь столько лет прошло! Вам не кажется, что полиции пора одуматься и наконец оставить мою сестру в покое? Она не заслужила, чтобы про нее столько лет спустя рассказывали всякие гадости и полоскали ее имя… И кстати, эта ваша, как ее, Эльза, какие у нее доказательства? Откуда она все это узнала?