Крест Евфросинии Полоцкой - Ольга Тарасевич

– Ларио, я все знаю. О том, как вы накуролесили, уже все газеты пишут! Меня не интересуют подробности. Меня волнует только реликвия. Если вы уже ее продали, я вас заклинаю – договоритесь с покупателем, пусть вернет, я заплачу вдвое!

Андрей опустился на стул. С Антиповым все понятно. У него крыша поехала на почве любви к антиквариату. И вот явился не запылился разборки клеить. А ведь как заверял: никаких документов на оформление операции не производится, адрес нужен просто на всякий случай. Но – разыскал, причем через несколько лет. Однако это менее существенно, чем появление информации в газетах.

– Тимур Андреевич, а где были опубликованы статьи?

– В «Ведомостях». Не статьи, а статья, – едва слышно пробормотал Антипов и, держась за челюсть, пошел в прихожую, вернулся с портфелем. – Сейчас я вам покажу. Ах нет, осталась в кабинете. Но вы не волнуйтесь, там ничего конкретного. Я несколько сгустил краски.

– И вся ваша клиника, конечно, уже знает про наши договоренности? – ледяным тоном поинтересовался Андрей, с омерзением наблюдая за трясущимися руками Антипова, усыпанными пигментными пятнами. – Да? И мои координаты там имеются? А вы ведь уверяли перед операцией, что никаких следов не будет. И как мне теперь вам верить? Да, я все еще заинтересован в продаже креста. Но пока у меня его нет. Вы себя неправильно ведете, Тимур Андреевич. Нервничаете, суетись. Не думаю, что я могу вам доверять. Пожалуй, мне действительно имеет смысл задуматься о новом покупателе.

– Андрей!

«Ну наконец-то я стал Андреем, – подумал Ларионов. – Заколебали меня все с этим прозвищем, как приклеилось. Впрочем, я понимаю, почему так произошло. Надо было лучше думать, когда менял документы».

…В Советском Союзе не было ребенка популярнее Лариона Андреева. Хотя, в сущности, он не сделал ничего особенного. Симпатичных мальчишек множество. Вокальные данные тоже нельзя было назвать исключительными. Но он оказался единственным солистом юношеского хора, который не растерялся, узнав, что надо срочно заменить заболевшего артиста. И вышел на сцену. Стечение обстоятельств. В нужное время в нужном месте. Так бывает…

Уже потом ему рассказывали, что в зале, где проходила запись концерта, находились высокопоставленные чиновники из Министерства культуры. Которые вначале не поняли, что это за местная самодеятельность. Но буквально после первого куплета они уже не ругались, а завороженно смотрели на сцену.

Да, ему нравилось петь. И еще больше нравилось привлекать внимание.

Но, оказалось, чувствовать направленные на тебя восхищенные взгляды – это еще не самая большая радость. Самая большая – это небрежно улыбаться в телевизионном экране или преувеличенно серьезно смотреть со страницы «Правды».

После ломки голос Лариона так и не восстановился. И это стало трагедией. Нет голоса – нет концертов, нет записей программ, нет интервью, телесюжетов в новостях. Ничего нет. Обычность, заурядность. От этого не страдаешь, если хотя бы раз не испил сладкого дурманящего вина славы.

Ларион отчаянно боролся всего лишь за глоток этого напитка. Хорошо, пусть музыка больше не доступна. Но есть спорт. Он занимался биатлоном и боксом, однако на пьедестале всегда звенели медалями и улыбались в телекамеры другие.

Про видных ученых тоже пишут в газетах. Он закончил радиотехнический институт и долгие года увлеченно трудился над научными разработками. Стопка патентов на его изобретения все увеличивалась. Но ни один не принес ему ни больших денег, ни известности. Пришлось признать: талантов, которыми можно блистать, не имеется. Однако есть ведь и другой мир, криминальный. Осуждаемый обществом, он притягивает особый интерес, его лидеры тоже дают интервью, встречаются с журналистами. Лидеры – они, действительно, встречались. Но не те, кто был на подхвате…

Извечная всепоглощающая гонка за популярностью продолжалась до тех пор, пока Ларион с ужасом не обнаружил: больше половины волос стали седыми. Наверное, в русых прядях седина долгое время не была заметна. Но вот теперь из зеркала растерянно смотрит седой мужчина…

Молодость прошла, понял Ларион, и всем его надеждам уже не суждено сбыться. Он – как тот старик из хемингуэевской повести. Всю жизнь мечтал поймать большую рыбу, и изрезаны в кровь руки, а рыбы нет. И не будет. Никогда.

– А самой жизни-то, по сути, не было. Ни семьи, ни детей. Только бег к славе. Бег от себя, – прошептал Ларион, с ужасом рассматривая седые волосы.

Этот человек, в зеркале, он не мог и никогда не сможет быть другим.

Значит, нужно его убрать. Изменить все: разрез глаз, нос, губы и скулы. Чем хуже – тем лучше. Чтобы не возникало соблазна показать телекамере такое лицо.

– Вы тот самый Ларион Андреев? А куда вы пропали? Что-то вас не видно, не слышно. А как гремели, – поинтересовался пластический хирург. – А зачем вам кардинально менять внешность?

«У меня будет несколько хирургов, – скрипнув зубами, решил Ларион. – Нет ничего хуже отблесков минувшей славы. Пусть никто не знает, как исчезает тот, кто был счастливым безмятежным популярным мальчиком».

Хотелось спрятаться ото всех. Поменять имя, квартиру, работу. Все поменять…

Сложнее всего было изменить документы. Проще – прекратить все контакты с родственниками, уже давно считавшими его не от мира сего.

После долгих усилий от прошлой жизни осталось лишь ненавидимое прозвище «Ларио», напоминавшее имя, которое надо забыть.

… – Андрей, с вами все в порядке? Вы слышите меня?

Он вяло кивнул, отгоняя мучительные, так некстати нахлынувшие воспоминания.

– Андрей, я вас уверяю, – умоляющим голосом сказал хирург, – никто ничего не знает. И я вам гарантирую, что нет никаких карточек. Адрес был у меня помечен в записной книжке, я провел сложную операцию, и мне нужно было для себя записать ваши координаты. А если бы вам стало плохо? Куда ехать на помощь? Просто я не выбрасываю свои блокноты. Разыскал, с трудом разыскал старые записи и помчался к вам. Вот! Все! – он достал из портфеля блокнот и выдернул страницу. – Все! – клочки взмыли вверх, а потом, плавно кружась, опустились на отделанный бежевой плиткой пол. – Все! Теперь вы скажете мне, когда мы можем решить вопрос?

«Вот это истерика… Есть ли у меня успокоительное? Нет, кажется, ничего такого. Да он просто псих», – решил Андрей и щелкнул кнопкой электрического чайника.

– Тимур Андреевич, давайте чайку с мятой попьем, – мягко сказал он. – Я вас уверяю, что выполню свои обязательства. Все идет в полном соответствии с моим планом. Даже быстрее, чем я предполагал. Скоро вы будете довольны…

***3

Володе Седову казалось: сил у него сейчас столько, что пахать на нем можно. Серьезно! В прямом смысле этого слова! Вот если бы впрягли в плуг, все поле бы избороздил, как резвый жеребец. И, оглашая окрестности веселым ржанием, на всех парах помчался бы к Танюше.

«Жеребец… Кобель… Тьфу!», – смутился Володя собственным умозаключениям.

И прибавил газу. Скорее бы добраться к наконец-то приехавшему из Вены Михаилу Игоревичу. Однокурсник оказался совершенно прав: едва только мобильник Королева стал доступен и Володя смог дозвониться и объяснить, по чьей просьбе он просит помочь, Королев сразу же продиктовал свой адрес. И сказал, что ждет, готов встретиться прямо сейчас. Хотя, конечно, мог бы сослаться на усталость после перелета. Но, наверное, такое не забывается. Михаилу Игоревичу удачно провели очень сложную операцию на сердце. И для протеже своего хирурга он готов отложить все свои дела.

«Не забыть бы проставить Гришке бутылку, – подумал Володя, нагло проскакивая на красный свет. – Надо же, я и не знал, что у него батька – кардиохирург. Будем иметь в виду при случае».

Володя жал на газ и постоянно улыбался.

…Все-таки странная штука – жизнь. Еще вчера он был готов растерзать невнимательную девушку, угодившую под колеса его «Жигулей». Теперь уже и представить сложно, что они еще совсем недавно были чужими. Его обида и злость испарились как-то совершенно незаметно. С Таниным коленом, как он и предполагал, все оказалось в полном порядке. А уж после того, когда девочка по настоянию врача проглотила пару таблеток валерьянки, ее глаза стали спокойными, и… Непонятно теплыми. Непонятно родными. Непонятно… нужными. Нужными!

Проклиная себя за приступ кобелизма и одновременно оправдывая (я же ничего плохого не делаю, это просто знак вежливости), Седов пригласил Таню на чашечку кофе. И как же девушка обрадовалась! Володе показалось, что ее радость материализовалась, окутала Таню светлым облаком, а потом взмыла вверх гроздями расцветающего фейерверка.

Разговор о пустяках. Смешные усики на ее верхней губке от молочного коктейля. Странный пьянящий запах розы и лимона. И – молодость. Яркая щедрая молодость, в которой тепло, свежо, и можно летать, и хочется петь, и которой никогда не устанешь любоваться.