Крест Евфросинии Полоцкой - Ольга Тарасевич

Он еще говорил с Верочкой, когда в кабинет ворвалась Ольга Зацепина. Ее личико побледнело от беспокойства.

– Что? Тимур Андреевич, что случилось?

Он сорвался на крик:

– Ничего экстраординарного! Я не понимаю, у вас что, работы нет?! Что вы все ко мне привязались?! Просто схватило сердце! Могу ли я себя хоть раз в жизни почувствовать плохо?!

Он схватил портфель и, проскочив мимо хватающей ртом воздух Ольги, выбежал из кабинета.

Еще в коридоре клиники, не отвечая на приветствия сотрудников, он принялся названивать Ларио. Десять гудков. Пятнадцать. Двадцать. Потом телефон самопроизвольно разъединяется…

Он плохо помнил, как, минуя обеденные пробки, добрался до дома. Вошел в прихожую и, не разуваясь, зачем-то прижимая к груди портфель, сел прямо на пол, прислонился спиной к стене.

Через пять минут в дверь позвонили.

«Ларио!» – пронеслось в голове.

Тимур Андреевич прильнул к глазку и закусил губу: возле двери стояли вооруженные автоматами сотрудники вневедомственной охраны.

– Простите, – открыв замок, забормотал он. – Я плохо себя чувствую. Забыл снять квартиру с сигнализации.

– Бывает, – покладисто согласился один из мужчин. – Паспорт ваш предъявите, пожалуйста.

Уладив все формальности, сотрудники вневедомственной охраны удалились, а Тимур Андреевич дотащился до гостиной и упал на диван.

Он любил эту комнату, декорированную в стиле дворцовых покоев XVIII века. И гордился установленными под стеклянными витринами с дополнительной сигнализацией раритетами. Чаша конца XIII – начала XIV века из кованой латуни; чеканка, инкрустированная серебром, золотом и черной пастой. Не важно, во сколько обошелся этот шедевр искусства мамелюков. Он помогал жить, он стал важной частью жизни. Так же, как и фигурка Христа, снятая с распятия, выполненная из дерева, со следами позолоты и полихромии. Отец говорил, что раритет был изготовлен не позднее XII века, и он оказался прав, повторная экспертиза это подтвердила.

Его коллекция. Его любимые экспонаты, которые с радостью выставили бы самые лучшие музеи мира…

Тимур Андреевич не отводил глаз от витрины, но привычной радости и умиротворения созерцание ярко освещенных неоновыми лампами реликвий больше не доставляло. Он так рассчитывал на чудо. Что через пыль веков к нему придет дивный, уникальный крест. Но этого, наверное, не будет. На звонки Ларио не отвечает. Скорее всего, нашел более щедрого покупателя. То есть это Ларио думает, что более щедрого. За такой раритет можно заплатить любые деньги и не торговаться, только радоваться и восхищаться. Но продавец молчит. Что делать – непонятно…

Внезапно Антипов, хлопнув себя по лбу, вскочил с дивана и побежал в кабинет.

Через пятнадцать минут лихорадочного копания в записных книжках он облегченно вздохнул. И, захватив портфель, выскочил из квартиры…

***3

– И как это все называется? Давай объясняй! Славы захотелось? Комментатор, блин, выискался! А что же ты на совещаниях сидишь, как мышь под веником? Сидишь, бляха муха, и молчишь в тряпочку! А с журналистами потрындеть, покрасоваться – это всегда пожалуйста, первый!

«Вот ведь допекло Карпа, – грустно думал Владимир Седов, стараясь слушать вопли начальника с приличествующим ситуации видом: кающимся, но при этом достаточно уверенным. Выдержать баланс было сложно, так как очень хотелось не управлять лицевыми мышцами, а врезать по противной лоснящейся физиономии шефа. – Да уж, как самому рапортовать – так Карп первый так и лезет во все телекамеры. На общих пресс-конференциях прокуроры других округов ведут себя прилично. Нашему больше всех надо, не умолкает, соловьем заливается. Как же его прихватило, родимого…»

– Нет, славы мне не захотелось. Эта публикация появилась с целью активизировать работу по делу об убийстве близнецов, Александра и Никиты Грековых, а также Николая Вадюшина. Не волнуйтесь, ситуация под контролем, – пояснил следователь, с тревогой наблюдая за перемещениями по кабинету зеленой попискивающей кляксы – Амнистии. – Обращаю ваше внимание на то, что конкретной фактуры по находящемуся в производстве делу не обнародовано. Мой комментарий занял ровно две строчки. А журналистка, готовившая публикацию, – человек надежный и проверенный.

– Хм, активизировать. Хм, надежный. Да ты знаешь, как все это называется?!

Как все это называется, Володя так и не узнал. Верная птица приняла стратегическое решение защитить своего кормильца единственным имеющимся в ее распоряжении способом. Во время очередного круга вокруг орущего прокурора Амнистия изловчилась и со снайперской точностью обгадила синий мундир Карпа.

Тот, полностью оправдывая свое прозвище, пару секунд возмущенно хватал ртом воздух, а потом заорал:

– И что в кабинете делает эта дурацкая птица? Здесь тебе официальное учреждение или хрен знает что? Развел тут зоопарк!

Открыв ящик тумбочки, Володя извлек из пачки одну из салфеток, специально припасенных ради таких вот оказий.

– Просто вытрите. Пятна не будет.

Выхватив из рук Володи салфетку, прокурор протер рукав кителя, швырнул бумажку на стол следователя и с треском захлопнул за собой дверь.

Но не успел Седов облегченно вздохнуть, как в дверном проеме опять нарисовалась лысеющая начальственная голова. И заверещала:

– Седов, я предупредил. Эти твои шуры-муры с прессой – в последний раз. И закрой наконец дело Полыкиной. Нам отчет за полугодие скоро представлять, ты и так с пацанами-студентами всю статистику портишь!

«Пошел вон, – мысленно приказал Володя уже снова захлопнувшейся двери. – Пошел вон, урод. Статистика ему не нравится. Да ну его на фиг, карьерное продвижение. Стоит ли годами носом рыть землю, чтобы в конечном итоге превратиться в такое вот самодовольное убожество, которому наплевать на пострадавших людей, на преступников, спокойно разгуливающих на свободе. Главное, ты ж понимаешь, статистика. Урод!»

Тонизированный милой непринужденной беседой с любимым начальником, Володя с рвением принялся разгребать текучку.

Но новости появлялись – одна «лучше» другой.

Позвонил экспертам. Работы с материалами, изъятыми на даче наркоманки – Черники (ох, не забыть бы связаться с ее родителями, пусть вздрючат дочку), а также на месте происшествия, где было обнаружено тело Коли Вадюшина, завершены. Конкретики – никакой.

Связался с однокурсником, обещавшим найти криптографа. Выяснилось: человечек на примете имеется. Но – уехал в командировку, в Москве его пока нет. Ждем-с.

Дорогая любимая супруга… Так, про это вообще лучше не надо.

«Да, я плохой муж, – отодвигая телефон, подумал Седов. Разговор с женой его полностью опустошил. – Я отвратительный отец. Но ведь моя, мягко говоря, неидеальность, обусловленная дурацкой, но любимой работой, была очевидна с самого начала. Зачем было выходить за меня замуж? Рожать Саньку? Пацан от наших разборок скоро неврастеником станет. Почему-то в последнее время при разговорах с моей драгоценной мне постоянно кажется, что из ее рта выпрыгивают мерзкие пупырчатые жабы. Но куда разводиться? Три года всего мальчишке. Не хочу я, чтобы сын без отца рос».

После общения с Людой на душе стало совсем тошно. Когда-то все было по-другому. Нет, женушка всегда за словом в карман не лезла. А исчерпав все свои аргументы, любила сбежать к родителям, рассчитывая на то, что Володя весь изведется без нее, без сына. Но – через дымку любовного дурмана любые проблемы кажутся незначительными. Седов терпел, вначале списывая конфликты на обычную для двух людей притирку характеров. Потом привык и не обращал на Людины выкрутасы особого внимания. Теперь же было от всего этого очень горько. Любовный дурман имеет обыкновение рано или поздно рассеиваться. И тем больнее осознавать: большая и лучшая часть жизни прожита. Впереди – уже, наверное, не лучшая часть. Которая пройдет рядом с женщиной, получающей удовольствие от ссор и скандалов. Но расстаться?..

«Нет, нельзя, – вздохнул Володя, машинально исчерчивая лежавший перед ним лист бумаги рожицами жутковатых чудовищ. – Санька маленький. Потом понадобится, чтобы ребенок в спокойных условиях пошел в школу. Затем переходный возраст, далее по курсу – институт. Я слишком часто видел, что вырастает из детей, чьи родители развелись. Не хочу такой судьбы для своего сына. Не хочу…»

– Ладно, хватит тут Санта-Барбару разводить, – пробормотал следователь и подошел к клетке. Вытряхнул шелуху из кормушки, насыпал сразу оживленно зачирикавшей Амнистии корма, поменял водичку. – Поеду-ка я пообедаю. Раз Людка меня в профилактически-воспитательных целях не кормит, буду нагло прогуливать семейные денежки. Закажу в кафе…

Он сладко зажмурился. И решил, что попросит официантку принести кусок хорошего мяса. И жареной картошечки. И фиг с ним, с постоянно увеличивающимся брюшком. Должны же быть в жизни хоть какие-то радости!