Сладкая горечь - Дениз Робинс

— Слава богу, — пробормотал Арман. Но сейчас все его мысли были только о Рейн, а не о своей покровительнице.

Через несколько мгновений он оказался возле постели Рейн. Сиделка незаметно вышла в соседнюю комнату.

Невозможно было описать чувства Армана — он так страдал, что с трудом переносил эту боль, когда смотрел на девушку, которую обожал. Занавески были задернуты, и в комнате царил полумрак. Рейн лежала на большой квадратной подушке и казалась совсем маленькой, как ребенок, с короткими взлохмаченными волосами; ее бледное юное лицо было совсем без косметики. Два лихорадочных красных пятна выступили на высоких скулах. Он взял ее руку — она была горячая и сухая. Большие серые глаза открылись и взглянули на него немного изумленно, но она сумела слабо улыбнуться.

— Арман… здравствуй… я не ждала… тебя…

— Мне очень надо было с тобой повидаться, — хрипло ответил он.

— Присаживайся, пожалуйста.

Он робко присел на краешек кровати, цепляясь за слабую горячую руку как за спасительный якорь.

— Рейн, драгоценная моя девочка… что все это значит? Зачем ты отправилась на эту безумную прогулку, ночью, под дождем?

Две огромные слезы выкатились из серых глаз.

— Я была так… несчастна.

— Но мне показалось, что ты все решила и была довольна своим решением, ты с радостью ждала возвращения в Лондон…

— К Клиффу? — закончила она за него шепотом. — Да. Я тоже так думала. Я и сейчас считаю, что мне надо с ним увидеться и попробовать начать все сначала. Но вчера мне показалось, что мир рушится. В каком-то смысле тебе это должно быть даже лестно, настолько высоко ты стоял в моих глазах. А теперь мне уже все равно… вообще все равно, мне никто не нужен.

— Но этого не может быть, это совсем не похоже на тебя, — быстро перебил Арман. — Прошу тебя, скажи мне, что наговорила тебе мадам Триболь.

У Рейн перехватило дыхание.

— Так ты знаешь, что она приходила сюда?.. Тогда ты должен понимать… что она мне сказала.

— Нет, Рейн. Ивонна Триболь способна сказать что угодно, это могла быть любая ложь. А я вот сейчас расскажу тебе всю правду. Как бы дурно я ни поступал в прошлом, клянусь богом, я никогда не солгу тебе.

Кивком Рейн одобрила эти слова. Какой слабой и усталой чувствовала она себя в это утро! Опустошенной, лишенной всяких чувств… Она не хотела больше видеться с Арманом, но сейчас, когда он был рядом, чувствовала странное утешение и покой. Ее вера в него, которая частично была разрушена мадам Триболь, постепенно возвращалась. Ей хотелось плакать — или улыбаться; быть благоразумной — или сумасбродной. Она сама не знала, чего хочет, — поэтому тихо лежала и беззвучно плакала, а он держал ее за руку. Он рассказывал про мадам Триболь, а она слушала.

— Ее поведение непростительно, — закончил Арман, — но она все это сделала из безумной ревности. Она всегда была такой, и, собственно, из-за этого мы с ней и расстались когда-то.

— А ты ее… любил?

— Ну, если молодой одинокий мужчина может любить симпатичную, но не интересную ему девушку, которая от него без ума, то — да, — признался Арман с легкой усмешкой сожаления.

— Понимаю, — кивнула Рейн.

— Ты просто чудо! — воскликнул он, склонился к ее руке и поцеловал.

Она едва слышно рассмеялась:

— Ах, ну к чему все эти глупости, Это же только в мелодрамах мужчины и женщины расстаются со словами: «Я подозреваю самое худшее, я не хочу тебя больше видеть». Мне не понравилась мадам Триболь, если честно, поэтому я готова была выслушать и тебя.

— Но все же ты во мне усомнилась?

Рейн закрыла глаза. Арман снова увидел блеснувшие слезы на длинных шелковистых ресницах, это его растрогало и встревожило, и он страстно жалел, что не вправе схватить в объятия эту юную хрупкую фигурку и поцелуями осушить ее слезы.

Она сказала:

— Но что мне совсем не понравилось — это когда Ивонна заявила, будто ты умолял ее о продолжении свиданий даже после нашей помолвки:

— Какая чудовищная ложь! — возмущенно отозвался он. — Я, напротив, всеми силами старался избавиться от нее, с тех пор как она объявилась здесь. Я понимаю, что ты можешь не верить мне на слово…

— Не продолжай, — прервала его Рейн. — Разумеется, я тебе верю. Женщины иногда бывают такими стервами. Особенно когда их бросают.

Он снова склонился к ее руке:

— О, Рейн, Рейн, я никогда не смогу вполне отблагодарить тебя, не смогу до конца выразить, как люблю тебя, независимо от того, что будет с нами дальше. Я не имею права тебя любить, но я люблю тебя. Ради всего святого, делай как знаешь, моя любовь, только перестань надрывать себе сердце.

— Постараюсь, только это будет нелегко. Я все еще в полной растерянности и не знаю, как мне поступить.

— Мадам Оливент сказала, что отвезет тебя в Лондон, как только герцогиня начнет вставать.

— Да. Тогда я увижу Клиффа, а потом… не знаю, может быть, поеду в кругосветное путешествие на корабле — там будет видно, — сказала Рейн с нервным смешком.

— Ну и отлично. Отдохнешь от нас, и у тебя будет время как следует обо всем поразмыслить.

— Мне стало легче, теперь, когда я с тобой поговорила, — прошептала она. — Знаешь, Арман, я просто не смогла бы пережить, если бы и ты упал с пьедестала.

Он посмотрел на нее, потрясенный и ошарашенный:

— Господи боже мой, не вздумай только снова меня туда поставить — ни один мужчина не хочет, чтобы его ставили на пьедестал. Это слишком шаткая позиция, а в моем случае и попросту незаслуженная.

Рейн слабо улыбнулась ему сквозь слезы. В глубине души она, глядя в его темные глаза, чувствовала, что ей хочется броситься ему на шею, обнять, целовать его, как он совсем недавно целовал и утешал ее. Она боялась ехать в Лондон, к Клиффу. Но у нее было слишком развито чувство долга; верность старой любви заставляла ее покинуть Канделлу и Армана.

Молодой человек вытащил из кармана платок и промокнул слезы на ее щеках.

— Ты похожа на смешную девчонку, и я тебя обожаю, — сказал он, поцеловал ее в ладошку и пошел к двери, потому что больше не мог оставаться с девушкой наедине и сдерживать свои порывы.

Рейн еще плакала, когда мать заглянула к ней в комнату через некоторое время. Однако сиделка, прощупав ее пульс, заявила, что он стал намного ровнее и что мадемуазель явно идет на поправку.

Рейн улетела с матерью в Лондон, так и не увидевшись с Арманом. Она тосковала, но боролась с искушением вызвать его к себе, зная, что по отношению к нему это будет нечестно.

К началу августа герцогиня настолько окрепла после инсульта, что смогла уже сама спускаться по лестнице, и речь ее стала разборчивой. Однако приступ болезни сказался на здоровье пожилой дамы, и теперь она выглядела особенно хрупкой, хотя мужество не покидало ее. Она нехотя согласилась с тем, что, учитывая обстоятельства, ее обожаемой внучке действительно лучше уехать в Англию.