Сладкая горечь - Дениз Робинс

Внизу, в холле, ее встретила Элен с телеграммой в руках. Рейн открыла ее и прочла: «Приезжай скорее в Лондон ко мне буду ждать люблю скучаю целую Клиффорд». Она была отправлена из аэропорта Ниццы. Легкая тень радости немного рассеяла мрачную грусть девушки. Она смяла телеграмму и с горечью подумала: «Конечно, теперь, когда уже поздно… теперь они позволяют мне получать от него телеграммы и письма!»

В разгар ужина ей принесли письмо, которое специальным курьером было доставлено из Канн. Она распечатала конверт и вдруг испытала странное разочарование — значит, Арман решил сегодня вечером не приезжать к ним. С другой стороны, сегодня ей и правда нужно пораньше лечь в постель и как следует выспаться. Она внимательно прочла письмо, написанное по-французски:

«Дорогая моя,

я обещал сегодня быть в Канделле, но прошу меня извинить. Я только что приехал из Ниццы, и у меня страшно разболелась голова… — (Тут Рейн кисло улыбнулась: что-то сегодня у всех болит голова, впрочем, ничего удивительного.) — Тебе тоже нужен отдых, бедная моя девочка, ты и так слишком много пережила. Знай, что я заранее согласен с любым твоим решением; даже если оно будет в пользу моего соперника — я приму все безропотно. Ты мне ничем не обязана. Что бы ты ни думала, что бы ни чувствовала сейчас — я уже говорил тебе об этом утром, — наша помолвка была случайной, это был импульс, порыв, причиной которому — твоя обида на Клиффорда за то, что он бросил тебя ради другой. Теперь, когда ты знаешь, что это не так, совершенно естественно, захочешь возобновить с ним отношения. Я все понимаю и никогда ни единым словом не упрекну тебя. Но, видит бог, я благодарен тебе за каждый час, который имел счастье провести в твоем обществе, за восхитительный миг, когда ты позволила поцеловать себя, за счастье на минуту поверить, что ты — моя, и в особенности за нашу дружбу и твое доверие. Мне будет трудно продолжать видеться с тобой, по крайней мере сейчас. Я слишком сильно люблю тебя. Когда мадам герцогине станет лучше — молю бога, чтобы это случилось как можно скорее, — я попрошу ее освободить меня от обязанностей по реставрации Канделлы. Есть и другие архитекторы, и среди них — истинные творцы не в пример мне. Впрочем, если ты уедешь в Лондон, я смогу продолжить работу в монастыре».

Это последнее решение далось Арману нелегко. Письмо заканчивалось словами:

«Я всегда от всего сердца буду молиться о том, чтобы ты была счастлива, любимая моя Рейн. Ты всегда должна помнить, что твое счастье для меня — наивысшая ценность. Преданный тебе,

Арман».

Миссис Оливент внимательно посмотрела на дочь. Она была удивлена и слегка обеспокоена, увидев, что по лицу Рейн катятся слезы.

— Дорогая, плохие новости? Что такое?

Девушка молча покачала головой, сложила листок и уронила его себе на колени. Она вытерла слезы и сделала вид, что продолжает есть. Ни один мужчина, кроме Армана, не мог написать письмо более прекрасное и благородное. Как великодушно ой поступил! Принял свое поражение и уступил место другому, тому, кого, как он считал, она любит, — без упреков, без оскорблений, с невозмутимым достоинством. Она чувствовала, что не заслуживает такой доброты. Письмо не только не внесло покой в ее душу — напротив, оно, казалось, вновь возбудило в ней сомнения по поводу Клиффорда. А что до того, чтобы больше не встречаться с Арманом или чтобы он прекратил работу здесь, в монастыре, — об этом не могло быть и речи.

«Не стану отвечать на это письмо, — думала она. — Поеду в Канны и сама поговорю с Арманом, завтра же. Скажу ему, что он обязан сюда вернуться во что бы то ни стало, иначе это совсем доконает бабушку».

Но только ли в бабушке было дело? А может быть, она сама скучала по нему?

Вошла Элен с сыром и фруктами.

— Никак не дают вам спокойно поесть, — проворчала она. — То телеграмма, то письмо, а теперь вот к вам пришли.

— Как пришли? Кто? — изумилась Рейн.

— Мы сегодня никого не принимаем, — немедленно вмешалась миссис Оливент.

Элен, которая недолюбливала мадам, отвернулась от нее и обратилась к девушке:

— Какая-то дама спрашивает вас, мадемуазель, говорит, что это очень важно. Она из Канн. Некая мадам Ивонна Триболь.

Глава 21

— Это кто еще такая? — высокомерно осведомилась миссис Оливент.

Рейн ответила, что не имеет ни малейшего понятия и что лучше пойти и посмотреть. Есть ей все равно больше не хотелось.

Элен отвела мадам Триболь в библиотеку. Быстро наступали сумерки. Свечи в двух огромных канделябрах на чугунных подставках по сторонам мраморной каминной полки озаряли золотистым светом элегантную комнату с рядами книжных полок.

Ивонна Триболь нервно расхаживала по ковру, нисколько не интересуясь книгами, впрочем, она обратила внимание на изысканную обстановку. Это был ее первый визит в знаменитый перекроенный монастырь, однако имя де Шаньи было знакомо каждому, кто жил в Каннах. Ивонна была поражена убранством дома и почти жалела, что набралась наглости приехать сюда. Но ее последняя неудачная попытка вернуть себе привязанность Армана потерпела такой сокрушительный крах и так ужасающе подействовала на неуравновешенную психику молодой вдовы, что ревность довела ее до грани отчаяния. И она решила отомстить за себя, пусть хотя бы тем, что разрушит будущее Армана и внучки старой герцогини.

Когда Рейн вошла в библиотеку, француженка окинула ее цепким взглядом и немного удивилась. Рейн показалась ей больной, бледной и слишком небрежно одетой. Она не представляла собой ничего особенного — на вкус Ивонны, которая всех женщин судила с точки зрения «шика» в нарядах и макияже. Фыркнув про себя, она решила, что Арман хочет добраться до денег семейства де Шаньи. А иначе к чему ему жениться на этой худющей, бесцветной англичанке?

Рейн вопросительно взглянула на разряженную Ивонну и в недоумении подумала: кто эта расфуфыренная девица с ярко-рыжей шевелюрой и густо накрашенным лицом?

— Мадам?.. — обратилась к ней Рейн.

Ивонна подошла ближе, сияя широкой улыбкой:

— Прошу меня простить, что врываюсь к вам в дом, мадемуазель, — сказала она на своем родном языке, — но у меня есть к вам чрезвычайно срочное дело.

Рейн пододвинула к ней кресло.

— Прошу вас, садитесь, мадам, — вежливо пригласила она тоже по-французски.

Ивонна села, закинула ногу на ногу и открыла портсигар, который сначала протянула Рейн.

— Нет, благодарю, — отказалась девушка.

— Тогда, если вы не против, мадемуазель… — Ивонна закурила сигарету, предварительно вставив ее в длинный молочно-белый мундштук.