Томминокеры - Стивен Кинг

И…

…и некоторые куклы вдруг задвигались.

Немецкий мальчик в летнем костюме оказался почему-то между леди-эфенди и японочкой. За руку он держал индианку в сари. Русский мужик упал на пол, увлекая за собой гаитянца, и оба они лежали с обращенными в потолок лицами, покачивая головками.

Кто это двигает куклы? Кто здесь?

Она испуганно озиралась по сторонам, а сердце ее, казалось, сейчас выскочит из груди. Кукла-детоубийца Элмер Хани, нахально глядя на нее, улыбался. Говорю тебе, женщина: ты — глупая корова.

Никого. Вокруг все тихо.

Кто здесь? Кто здесь был? Кто сдвинул…

Мы сами сдвинулись с места, милочка.

Слабый, тоненький голосок.

Она зажала рукой рот. Ее глаза стали совсем круглыми от страха. И вдруг на стене она увидела большие корявые буквы. Чья-то рука с таким нажимом написала их, что несколько осколочков мела валялись на полу:

Давид Браун на Альтаире-4. Что? Что? Что это…

Это значит, что он оказался слишком далеко, — сказала кукла-француженка, и внезапно из ее глаз брызнули искры зеленого света. Лица всех остальных кукол расплылись в злорадной улыбке. Оказался слишком далеко, слишком далеко, слишком далеко…

Нет, я не могу в это поверить! — простонала Руфь.

Весь город, Руфь… оказался слишком далеко… слишком далеко… слишком далеко…

Нет!

Пропал… пропал…

Глаза куклы-клоуна из папье-маше тоже внезапно загорелись зеленым светом.

Голоса кукол все громче… и одновременно это были голоса города, и Руфь Мак-Косленд знала это.

Она подумала, что наступает последняя стадия перед тем, как все окончательно лишатся рассудка… и она в том числе.

Нужно что-то делать, Руфь. — Кукла-китаянка говорила голосом Бича Джеригана.

Нужно вызвать кого-нибудь, — французский пупсик голосом Хейзел Мак-Гриди.

Но они никогда не позволят тебе это сделать, Руфь. — Это сказала кукла-Никсон, подняв правую руку в приветственном жесте. Она говорила голосом Джона Эндерса из начальной школы. — Они могли бы, но это было бы неверно.

Они любят тебя, Руфь, но если ты попытаешься сбежать, они убьют тебя. Ты ведь и сама знаешь это, верно? — Кукла-анголец голосом Джастина Харда.

Пошли сигнал.

Сигнал, Руфь, да, и ты знаешь как…

Используй нас, мы покажем тебе как, мы знаем…

Она сделала шаг назад, зажав руками уши, как будто могла спастись от этих голосов. Ее губы дрожали. Она была в ужасе. В ее куклах сейчас сконцентрировалось все безумие Хейвена.

Сигнал, используй нас, мы можем показать тебе как, мы знаем, и ты ХОЧЕШЬ знать. Городской зал, Руфь, часы на башне…

Голоса теперь не просто кричали, они скандировали: Городской зал, Руфь! Да! Да! Городской зал! Городской зал! Да!

Хватит! Прекратите! — стонала она. — Хватит! Хватит! Пожалуйста, не надо!..

И вновь потеряла сознание.

Она пришла в себя поздно вечером. На полу было холодно. За окнами шумел ветер, собиралась гроза. Грозные силы природы готовились обрушиться на Хейвен.

Но Хейвен и сам сейчас был источником мощных сил. Просто перемена погоды стала очень важным фактором. Не только у Руфи в этот момент очень болела голова.

Почти каждый житель Хейвена, старый или юный, слышал, как за окном свистит ветер, и этот свист врывался в уши, вызывая нестерпимую головную боль.

Руфь проспала до часу дня среды. Голова все еще гудела, но две таблетки анальгина помогли унять боль. В пять часов она уже чувствовала себя прекрасно, чего с ней давно не было. Только все мышцы болели от напряжения.

Она вышла из дома и пошла по главной улице, внимательно глядя в глаза каждому встречному, как будто все они должны проснуться, подобно Спящей Красавице, очнувшейся от злых чар ведьмы.

Руфь направлялась в свой офис в городском зале. Возле школы дети запускали воздушного змея, и их звонкий смех оглашал площадь.

Но никто не смеялся, когда она заговорила с небольшой группой людей, среди которых были Брайен и Мэри Браун. Руфь говорила им, что очень сожалеет о своем решении быстро найти мальчика без помощи полиции штата. Она никогда не простит себе этой ошибки. Это было непростительное легкомыслие, — говорила она.

Брайен только кивнул; он выглядел изможденным и совсем больным. Мэри дотронулась до ее руки:

— Не нужно упрекать себя, — грустно сказала она. — Здесь замешаны другие обстоятельства. Мы все отлично это знаем.

Остальные согласно закивали.

Я больше не могу слышать их мысли, — внезапно поняла Руфь, и в ее сознании родился вопрос: А раньше могла? В самом деле? Или это были галлюцинации, порожденные пропажей Давида Брауна?

Да! Раньше — могла!

Ей легче было бы поверить в галлюцинации, но она знала, что это не так. И Руфь поняла кое-что еще: она все еще может делать это. Она все еще слышит их мысли, если сильно захочет. А вот слышат ли они ее?

ВЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ? — мысленно крикнула она так громко, как только могла.

Мэри Браун отдернула руку, как будто ей причинили сильную боль. Ньют Беррингер глубоко вздохнул. Хейзел Мак-Гриди, стоявшая к ней спиной, оглянулась, как если бы Руфь что-то сказала.

Да, они все еще слышат меня.

— Хорошо или плохо, но дело сделано, — сказала Руфь. — Пришло время позвонить в полицию штата и сообщить о Давиде. Вы даете мне согласие на этот шаг?

При нормальных обстоятельствах она никогда не задала бы им подобного вопроса. Но в Хейвене сейчас творились странные дела.

Они смотрели на нее с нескрываемым удивлением.

Теперь она ясно слышала их голоса: Нет, Руфь, нет… никаких чужих… мы сами… мы позаботимся… нам не нужны чужие… мы «превращаемся»… тссс… во имя спасения твоей жизни, Руфь… тссс…

Порыв ветра распахнул окно в офисе Руфи. Эдли Мак-Кин оглянулся на этот звук… все они оглянулись, потом Эдли загадочно улыбнулся.

— Конечно, Руфь, — сказал он. — Если ты считаешь, что это нужно, звони в полицию. Мы полагаемся на твое решение.

И все согласились с ним.

Погода продолжала портиться и в среду, когда полиция получила сообщение об исчезновении Давида Брауна. Его фотографию показали в программе новостей с просьбой позвонить, если кто видел его в последние дни.

В пятницу Руфь Мак-Косленд поняла, что в последние дни произошли необратимые процессы с ней самой. Она чувствовала, что тоже сходит с ума.

Она понимала это, но никак не могла предотвратить. Оставалась лишь надежда, что куклы сказали ей правду.

Глядя на себя как бы со стороны, она увидела, что держит в руке кухонный нож — тот, которым разделывают рыбу. С ножом в руках она направилась наверх, проведать своих кукол.