История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 2 - Луи Адольф Тьер

Шаслу, руководившего ее строительством, и отправился в Турин, где пожаловал новые привилегии этим недавно обретенным французским провинциям. Он приказал построить для связи Лигурии с Пьемонтом канал, который соединил бы По со Средиземным морем, и улучшить навигацию из Алессандрии по Танаро, чтобы лодки могли достичь По в любое время года. Кроме того, Наполеон приказал спрямить в нескольких местах большую дорогу из Алессандрии в Савону и связать ее с Туринской дорогой. Он решил открыть большую дорогу из Мон-Женевра, которая в соединении с дорогой Мон-Сени должна была довершить сообщение Франции с Пьемонтом через Приморские Альпы. Он также постановил построить каменный мост через По в Турине, деревянный мост через Сезию в Верчелли, деревянный мост через Бормиду меж Алессандрией и Тортоной и еще три деревянных моста меньшей значимости через горные потоки, протекающие меж Турином и Верчелли.

Наполеон покинул Турин и прибыл в Париж вечером 1 января 1808 года. Возвращению императора в столицу Империи суждено было ознаменоваться важнейшими решениями его правления. В самом деле, настало время определиться касательно Испании, ибо невозможно было более откладывать ответ Карлу IV, а также касательно римского двора, отношения с которым с каждым днем ухудшались. Таким образом, Наполеону предстояло столкнуться с двумя старейшими и наиболее грозными осколками старого режима: испанскими Бурбонами и папством.

Желая заменить на всех тронах Бурбонов Бонапартами, влекомый к этой цели семейным чувством и реформаторским гением, нетерпимым к выродившимся монархиям, бесполезным или вредоносным, Наполеон колебался в отношении Испании между тремя разными решениями. Во-первых, представлялось возможным привязать к себе Испанию посредством низвержения фаворита и брака принца Астурийского с французской принцессой – без каких-либо требований, способных оскорбить гордость испанцев; во-вторых, можно было предложить брачный альянс и низвержение фаворита, принудив при этом Испанию к территориальным жертвам, которые обеспечивали Франции берега Эбро, побережье Каталонии и совместное пользование испанскими колониями; наконец, Наполеон мог прибегнуть к крайним мерам, то есть низложить Бурбонов и навязать испанцам новую династию, не требуя от них ни уступок территорий, ни торговых привилегий и удовольствовавшись, в качестве единственного результата, прочным соединением судеб Испании с судьбами Франции.

Ни одно из этих решений не было хорошим, но далеко не все они были одинаково плохи.

Предложить Фердинанду французскую принцессу, добавить к этой милости низвержение фаворита, не заставив платить за такое двойное удовольствие никакой жертвой, значило исполнить радостью всю испанскую нацию, приобрести на некоторое время ее абсолютную преданность и опереться на ее энергичную поддержку против любого министра, который будет недоволен французской политикой. Но Фердинанд, обладавший всеми недостатками испанского характера без единого его достоинства, в скором времени стал бы таким же врагом Франции, как Мануэль Годой, события вернулись бы в привычное русло, и невежество, нерадение, ненависть к любым улучшениям и зависть к иностранному превосходству стали бы вновь основными чертами испанского правительства и при новом режиме. Правда, у трона находилась бы французская принцесса, но ей пришлось бы обладать редкой настойчивостью для сопротивления столь противоположным тенденциям, и сама ее настойчивость, возможно, сделала бы ее ненавистной испанцам. К тому же столь богато одаренные природой принцессы появляются не часто, а те, что находились тогда в распоряжении Наполеона, не блистали яркими достоинствами, сколь необходимыми для их роли, столь и опасными для них самих.

Второй план, состоявший в требовании низвержения фаворита, уступки Португалии провинций Эбро и открытия для французов испанских колоний, был лишь ухудшенным вариантом первого. Обладание провинциями Эбро представляло преимущество скорее мнимое, нежели действительное, ибо по причине близкого соседства там более всего недолюбливали французов. Кроме того, испанцев возмутило бы подобное расчленение их территории, и в результате их радость по поводу брака Фердинанда с французской принцессой и низвержения фаворита была бы настолько отравлена, что породила бы неблагодарность с первого же дня. Сам Лиссабон потерял бы в их глазах всякую притягательность, если бы пришлось платить за него Сарагосой и Барселоной. Открытие французам испанских колоний и в самом деле являлось серьезным преимуществом, но его было нетрудно добиться и без возбуждения озлобленности. Таким образом, второй план не сулил привязать Испанию к Франции даже ненадолго, обрекая французов, напротив, на их вечную ненависть.

Третий план, к которому неодолимым образом и склонялся Наполеон, состоял в низложении Бурбонов и окончательном соединении Франции и Испании посредством установления единой династии. Этот план имел целью возрождение Испании, притом что у нее ничего не отнимали, а напротив давали ей Португалию, удаляли фаворита и проводили внутренние реформы, – словом, возрождали политику Людовика XIV, в которой не было ничего слишком великого для человека, превзошедшего всё известное величие. Следует заметить, что политика Людовика XIV была для Франции политикой естественной. Объединение в едином духе и в единых целях всего Запада, то есть Франции и Апеннинского и Иберийского полуостровов, противопоставление их могущества на суше коалиции северных дворов, а их могущества на море – притязаниям Англии, – вот что могло бы стать безусловно подлинным и законным притязанием Наполеона, совершенно оправданным правилами здравой политики, пусть бы она и не удалась.

Но за расточительностью, безумными тратами, всегда следует наказание – в невозможности позволить себе траты необходимые. Поставив перед собой на Севере столь огромную и выходящую за пределы подлинных интересов Франции задачу, а именно: учреждение французской Германии (к великому неудовольствию германских народов) и попытка восстановления Польши (наперекор Австрии и Пруссии), Наполеон не мог не испытывать недостаток финансовых ресурсов для исполнения более глубоких политических замыслов. В самом деле, он был вынужден в одно и то же время держать триста тысяч человек между Одером и Вислой, чтобы обеспечить покорность Германии и союз с Россией, и сто двадцать тысяч человек в Италии, чтобы лишить Австрию и мысли перейти через Альпы. Теперь ему требовалось еще 100–200 тысяч человек для сдерживания Испании и вытеснения из нее англичан, намеревавшихся обрести в ней надежное и удобное пристанище, ибо им нужно было лишь пересечь Гасконский залив, чтобы добраться до нее. Все эти армии в Германии, Италии и Испании представляли собой массу в 800–900 тысяч человек и требовали постоянного расширения внимания, усилий и командования, на что Франции и даже его гению могло в конце концов не хватить сил и средств.

Всё происходящее уже было разительным тому подтверждением, ибо, чтобы раздобыть войска, не ослабив Великую армию и не оголив Германию и Италию, Наполеону пришлось идти на множество ухищрений и не удалось найти никого, кроме новобранцев под командованием офицеров, вызванных со сборных пунктов или возвращенных из отставки. Недостаток ресурсов отягчался и другим обстоятельством. Покорность испанского двора, хоть и смешанная с множеством тайных измен