Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

мужа своего Александром Адлербергом. Тут семейство Полтавцевых подняло носы и вообразило себя знатной фамилией. Трудно представить себе их надменность, тем более огромную, что она проистекает из их дурного воспитания. Нет ничего забавнее, как видеть их усилия на разыгрывание роли знатных барынь, особенно в нынешнее царствование: они составляют какую-то кринолину императорской фамилии, а между тем роль знатных барынь весьма к ним не идет, и нынешнее их высокомерие напоминает басню Крылова «Ворона»:

 И кончились ее затеи тем,

 Что от ворон она отстала,

 А к павам не пристала,

 И сделалась моя Матрена —

 Ни пава, ни ворона…

Старшая сестра Дарьи Алексеевны, Елизавета Алексеевна, была за генералом Андреевским, и на дочери ее женился Герштенцвейг, который сделал блистательную карьеру благодаря покровительству своего полуавгустейшего двоюродного братца, Александра Адлерберга.

Кончив свой рассказ о полудинастии Адлербергов и Барановых, я отложу до предпоследующих писем рассказ о прочих приближенных царских и перейду теперь к министрам и вообще к лицам, которые по их званиям имеют прямое и открытое влияние на дела.

Председатель Государственного совета граф Блудов по расстроенному здоровью взял отпуск на несколько месяцев, и место его занял великий князь Константин Николаевич.

Граф Дмитрий Николаевич Блудов родился 5 апреля 1785 года во Владимирской губернии Суздальского уезда, в селе Романове, которое пожаловано было царем Михаилом Федоровичем предку его в седьмом колене воеводе и члену Земской думы Назарию Васильевичу Блудову[264] по прозвищу «Беркут» (по-татарски беркут значит — степной орел) за верную службу России в войске, предводимом Пожарским и Мининым, и за участие в избрании на престол паря Михаила. Дмитрий Николаевич начал службу в коллегии иностранных дел; был секретарем посольства в Голландии; находился в дипломатической канцелярии главнокомандующего армией против турок графа Николая Михайловича Каменского; был советником посольства в Стокгольме, потом в Лондоне. Николай Павлович, вступив на престол, говорил умирающему в то время Карамзину: «Представьте себе, что вокруг меня никто не умеет написать двух страниц по-русски, кроме одного Сперанского, а ведь, пожалуй, того и гляди, что Сперанского не нынче так завтра придется отправить в Петропавловскую крепость». Слова эти живо рисуют наш тогдашний двор и воспитание сановников той эпохи! Карамзин рекомендовал государю Дмитрия Николаевича Блудова и Дмитрия Васильевича Дашкова, которые и были пожалованы в статс-секретари. Дмитрий Николаевич назначен был правителем дел следственной комиссии, имевшей поручение допрашивать декабристов. Тут он, к сожалению, омрачил себя угодливостью: не только написал известный доклад, в коем была попытка осмеять и оскорбить людей, из отчизнолюбия принесших в жертву все, чем обыкновенно дорожат смертные, то есть свое имущество, свое общественное положение, свою личную свободу, одним словом, все блага земные, но еще допустил Незабвенного прибавить к этому докладу несколько выражений, самых оскорбительных для людей, в награду за свою высокую любовь к отечеству и к гражданской свободе низринутых в пучину бедствий. Эта слабость легла мрачным пятном на поприще графа Блудова, поприще, кроме этого единственнного несчастного эпизода, чистое и благородное. Слабость эта легла, и тяжело легла, на его совести: во всю жизнь свою он старался, где только мог, употреблять свое придворное влияние в пользу декабристов, и когда по восшествии на престол Александра II был назначен членом комитета, составлявшего указ об амнистии, то явился жарким ходатаем за декабристов и весьма был огорчен, что не мог им исходатайствовать полной амнистии. Воспоминание о 1826 годе тяжело легло на душе его; однажды, разговаривая с одним из коротких знакомых своих с глазу на глаз, он сказал: «Да! Всякий человек имеет минуты слабости, в коих после горько раскаивается!» Тут глаза семидесятилетнего старца наполнились слезами, и он продолжал: «Да! Бывают минуты, что сделаешь то, что после хотел бы искупить своею кровию!.. В одном только я не знаю за собою упрека, это в отношении денежном; я всегда был чужд стяжанию, и никогда руки мои не касались чужих денег. Свое небольшое родовое состояние я не только не увеличил, но еще расстроил, и живу только одними моими окладами, которые получаю от милости государя».

И это совершенная истина.

Граф Блудов был товарищем министра просвещения, почтенного Александра Семеновича Шишкова (1826–1828); товарищем министра внутренних дел, весьма непочтенного Закревского (1828–1831); министром внутренних дел (1831–1839); находился несколько месяцев министром юстиции; потом в течение двадцати одного года (1840–1861) главноуправляющим II Отделением Собственной [Е. И. В.] канцелярии и председателем департамента законов в Государственном совете; в продолжение этого времени ездил в Рим заключать конкордат русского правительства с главой латинской церкви; три года (1853–1856) исправлял должность председателя Государственного совета, Комитета министров, комитетов Сибирского и Кавказского; наконец, в январе 1861 года снова назначен был к этим четырем должностям. Одним словом, граф Блудов в течение тридцати шести лет постоянно занимал, одно за другим, такие места, а большей частью в одно и то же время несколько таких мест, на каждом из коих человек, не вполне добросовестный, вроде большей части петербургских сановников, мог бы нажить себе состояние значительное. Граф Блудов остался бедным. Ежедневная трапеза его скромнее трапезы всякого директора департамента, но, не взирая на скудное его состояние, никогда ни один бедный не отходил без подаяния от дома его. Когда в салоне графа Блудова подают вечерний чай, на столе является самовар медный, явление редкое в роскошном Петербурге, в особенности редкое в салонах петербургских сановников. Этот медный самовар украшает жилище графа Блудова лучше самой драгоценной мебели, даже лучше картин и статуй: он служит гербом бескорыстия графа Дмитрия Николаевича.

В 1858 году здоровье графа Блудова требовало поездки к минеральным водам в Виши: у него не было денег, чтобы ехать за границу! Он уже начинал принимать распоряжения к перезалогу своего незначительного родового имения, когда князь Александр Михайлович Горчаков, узнав о том, доложил государю о стесненном положении, в коем находится один из самых первых сановников империи, и государь пожаловал графу Блудову деньги на совершение необходимой для него поездки в Виши.

Русская история не позабудет, что в 1848 году граф Блудов отстоял университеты, которые Незабвенный хотел было закрыть. Незабвенный был сильно подстрекаем к этому безумному поступку князем Чернышевым, графом Клейнмихелем и Дмитрием Петровичем Бутурлиным, подлейшим мерзавцем, который исправлял должность шпиона из желания попасть в министры просвещения, и непременно попал бы в министры, если бы смерть не избавила от него Россию в октябре 1849 года.

Граф Блудов человек весьма умный, обладает обширными сведениями и отличным даром слова; среди своих многочисленных и часто утомительных