Сингапурский квартет - Скворцов Валериан

— Принято, — сказал Нго. И улыбнулся Бруно.

— Далее… Далее господин Амос Доуви подписывает контракт с сайгонской фирмой «Туссен Тор» на поставку из Америки девяти тысяч тонн удобрений для кукурузных плантаций и совершает соответствующую предоплату со своего счета во французских франках… По прибытии в Сайгон парохода с удобрениями таможенники выяснят, что химикалии содержат высокую концентрацию аммиачной селитры. Власти не только запретят разгрузку, они предпишут судну немедленно покинуть порт. На этой территории ещё идет война. Аммиачная селитра — исходный материал для изготовления взрывчатых веществ… По распоряжению фирмы «Туссен Тор», которая не проконтролировала содержание аммиачной селитры в удобрениях, банк возвращает франки, полученные по сделке. Груз же ещё до этого будет предложен покупателю в Гонконге и сразу уйдет туда. Что мы имеем? Опять франки, которые вернутся к господину Доуви в удвоенном количестве. Почему? А вот почему. Когда будут оплачиваться удобрения, франки переведут в доллары. При возврате платежа доллары будут переведены обратно во франки. А доллар за это время сильно вырастет по отношению к франку… Вот так вот все просто!

— А дальше? — спросил Нго.

— А дальше это повторится столько раз, сколько сочтем выгодным. Что же касается денег… Это вполне ясно. Деловые операции будет вести французский гражданин Амос Доуви, который вправе помещать деньги в любой банк Европы. Мы вольны, если сочтем необходимым, рекомендовать Амосу Доуви, в какой именно. Господин Доуви будет отчитываться перед участниками предприятия, представляя соответствующие банковские документы. Предприятие можно обозначить словом «Круг». Мы ведь кружок партнеров?

Клео сел. Нго стал быстро переводить суть изложенного на кантонский диалект. Двенадцать мужчин и женщин вьетнамского и китайского происхождения внимательно слушали.

— Для чего этот камуфляж, Клео? — прошипел Бруно через стол. — Что за дьявольщина? Я согласен участвовать в операции. Но мое имя сгодилось бы не хуже вымышленного!

— Бруно, счет Амоса Доуви в Индокитайском банке существует восемь лет. Его открыли после капитуляции японцев в сорок пятом. Все эти люди торопились припрятать нажитое в оккупации, пока вернувшиеся французы и англичане полностью не вникли в обстановку в переменившейся стране… Деньги-то подлежали конфискации! Все эти орлы видели Амоса Доуви три, от силы четыре раза в жизни. Для тебя азиаты казались ведь на одно лицо, когда ты здесь появился? Так? Для нас заморские черти в равной степени… Связь с этим Доуви поддерживал один вьетнамец, он и свел меня с Амосом. Недавно этот вьетнамец умер от… ну, скажем, от болезни желудка. Документы на право распоряжения счетом Амоса Доуви ты получишь. О подмене будут знать только двое. Ты и я.

— Сун Юй знает тоже. Она демонстративно называла Рене при всех мадам Доуви…

— Сун Юй — это я.

— А этот Доуви уезжает отсюда, что ли?

— Доуви удалился на Запад.

На Запад, на закат тянулась дорога мертвых. Так считалось в этой части света.

Бруно хотелось верить, что его ответная улыбка выглядела такой же безмятежной, как у Клео.

Из примыкавшего к обеденной зале салона прорывались обрывки пения под аккомпанемент пианино. Рене терзала инструмент мелодией «Счет на сто поцелуев». Менеджер ресторана, потакая вкусам клиентуры, втиснул венское пианино в тиковую коробку с резными пейзажами — слоны на лесоповале, крестьяне в конусовидных шляпах на рисовых чеках, волны Тонкинского залива и перепончатые паруса джонок. Тик, не поддающийся даже термитам, уничтожил смысл существования инструмента. Тяжелая резная оболочка, годившаяся на добротный китайский гроб, глушила музыку. Пианино в ней задохнулось. Инструмент словно символизировал то, что Клео проделывал с Бруно Лябасти, втискивая его в шкуру Амоса Доуви, покойника.

Внимая диким для его уха звукам, господин Нго скалил золотые зубы с выражением деланного эстетического наслаждения. Бруно доводилось наблюдать, как и белые ахали от мелодий, которые один полупьяный проходимец в придуманном им же национальном костюме извлекал из кустарного «кена», бамбукового органчика. Распоясавшаяся Рене, правда, никого преднамеренно не дурачила. Новые друзья жаждали приобщения к западному искусству. Рене и демонстрировала им достижения, о которых знала… Вдруг к голосу Рене присоединились рулады Сун Юй, чего Бруно никак не ожидал.

— И на рассвете, мадам, при тайном прощании, ваш счет на сто поцелуев моих, о-о-оу… — подхватила китаянка припев на октаву выше.

Между Рене и Сун Юй наконец-то возникло взаимопонимание.

— Клео, — сказал тихо Лябасти, — как ты оказался в этой компании?

Лакированные ботинки жали бандиту ноги. Он сидел в красных носках и шевелил пальцами.

— Однажды им понадобился китаец с французским языком, чтобы держать связь с Амосом Доуви. Вьетнамец, который обеспечивал это раньше, умер… я тебе говорил… Доуви был их «собственным» французом, он им принадлежал полностью. А у меня оказался под рукой свой француз, да ещё со многими преимуществами. Во-первых, военный. Это очень хорошо, ибо гражданские продажны и ненадежны. Я имею в виду, в глазах самих французов. Во-вторых, небогатый, но с видами. И в-третьих, со связями в сферах, о чем говорит визитная карточка генерала де Шамон-Гитри и пение Рене…

Клео так и сказал — «в сферах». Это спектакль представлялся ему переговорами дипломатического уровня. Переговоры между бандитом и выгнанным из Легиона сержантом… Бруно невольно усмехнулся.

— Но у того Доуви, наверное, тоже была жена?

— Действительно, они её видели. Брюнетка. А Рене рыжая. Я нашептал Нго, что ты развелся и завел жену постарше.

— Ты мог предупредить меня заранее об этой комедии?

— Ха-ха, друг… Я хотел сначала убедиться, что они поверят в Доуви, который сядет с ними за стол.

Бруно хохотнул в ответ. Трудно было представить, что он дожил бы до утра, если бы «объединение» обнаружило подмену. При этом мерзавец Клео ничем не рисковал.

— Ты уверен, что сошло?

— Потерпи с полчаса. Доказательства будут.

Бруно усмехнулся. Странно, но он не злился. Клео уверенно шел вперед к намеченной цели. Еще более странным казалось Бруно то, что он, пожалуй, даже стал ему доверять.

— Ну, хорошо, Клео… А откуда эти деньги? Скажем, у Нго? И почему он не может обойтись без нас?

— Где кровь голубая, а богатства старинные, там такие стиральные машины, как мы с тобой, и в самом деле не нужны.

— Что значит — стиральные машины?

— Нго и остальные напрямую или через сборщиков получают пакеты с наличностью. От сорока до семидесяти процентов с каждого стакана вина, каждой кружки пива, каждой комнаты в гостинице… если хочешь, с каждого счета на сто поцелуев, ха-ха… Словом, со всякого бизнеса, скрытого от налогов. Иногда это дань за спокойствие, которое гарантируется даже голубым деньгам.

— Гангстеры?

— Они сущие дети по сравнению с организацией, которую имеют здесь кантонцы. Здесь, а также в Сингапуре, в Бангкоке, на Пенанге… Не вникай в детали, чтобы не насторожить твоих новых… ха-ха… друзей. Будешь класть грязные деньги на свое чистое имя в банке и отстирывать… Ты дорогая прачка, вот и все.

— Ну, хорошо, с удобрениями, с другим товаром — это понятно. Пускай, сказал Бруно. — Мне на это наплевать. А как с моим-то делом, с золотом? О нем не сказано ни слова… В городе полно драгоценных металлов, достаточно пройтись по ювелирным лавкам твоих соотечественников, да и вьетнамцев! Вот где обороты! А время уходит, да и не мы одни такие умники.

— Потерпи. Обед ещё не кончился.

— Что значит, не кончился?

— Когда человек двигает челюстями, он, конечно, ощущает вкус пищи. Но это преддверие истинного наслаждения. Нужно, чтобы внутренние соки полностью переварили питательные и оздоровительные компоненты проглоченного. Вот тогда наступает наслаждение высшего порядка… Полагается подождать, а не дергаться… После того, как Нго переведет дух после дармового угощения, он отвезет нас в порт к причалу, где швартуются крупнотоннажники. Он распорядился, чтобы ты ехал с женой… Ха-ха… Она ему приглянулась!