Время для жизни 2 - taramans

иногда лишнее своей бритвой, при помощи и советов Гиршица — заголовок был «вчерне» исполнен.

— Тут еще можно будет потом — обвести буквы тушью другого цвета, чтобы мазлы были не видны… Думаю — даже красиво получится! — потер ухо Гиршиц, и снова углубился в начертание эскизов для газеты.

— Серега! — позвал Иван Амбарцумяна, с головой ушедшего в статью, — Серж! Оглох, что ли?!

— М-м-м…, - ответил «творец», подняв голову, но продолжая находится «не здесь».

— Я хотел у тебя спросить — на какой объем статьи нужно рассчитывать? Надо же… компоновку какую-то сделать… на газетном поле.

— Размеры… размеры… х-м-м… размеры. А сколько надо? — перевел на Косова взгляд куйбышевский армянин.

— Не… это я тебя спрашиваю — какой размер будет? А ты мне — вопросом на вопрос! Это вон — у Юрия родичи, в Одессе, любят так разговаривать.

— Я не из Одессы. Я из Челябинска, — пробурчал Гиршиц.

— Да вы только посмотрите на него! Уральский казак! И сколько ты прожил в Челябинске? И… таки да — родственники в Одессе есть?

— Прожили мы с родителями в Челябинске и правда… недолго. Папу только пять лет как перевели на тракторный из Харькова. И в Одессе у меня родственников… немало! — признался Гиршиц.

— Вот! Мы, как материалисты, должны признавать неопровержимые факты, пусть даже иногда они нам и не нравятся! Ты же материалист, Юрий? А ты, Серж?

— Материалисты… Что-то, товарищ командир отделения, от Ваших слов… душком нехорошим попахивает, — насупился Гиршиц.

— Душком нехорошим попахивает… вон — из туалета, по коридору несет. Окно опять не закрыли в сортире, козлы! А мои слова… а чем они тебе не нравятся, Гиршиц? Тебе что, стыдно или обидно, что ты еврей? Мне вот не стыдно, что я русский. А тебе, Серж, стыдно, что ты армянин? Нет? Ну — вот видишь, Юра, нам не стыдно за свои национальности. А ты чего тогда… стесняешься?

— Я не стесняюсь… просто часто… многие некультурные люди… Да что я! Ты же сам все понимаешь! Чего ты дураком представляешься? — не выдержал Гиршиц.

— Спокойно, Юра, спокойно! Я же спокойно разговариваю, вот и ты давай, эмоции в узде держи! Люди говоришь? Часто? И да — я понимаю, о чем ты ведешь речь. И ты прав — люди закостенели в своих предрассудках. И эти предрассудки — очень плохо и медленно из людей уходят. Очень медленно! Тут выход один — повышать культурный уровень людей, чтобы было понимание, что такое — интернационализм, к примеру. И понимание, что судить о людях по их национальности — просто глупо. Но, как ты сам понимаешь, уровень культуры растет крайне медленно, годами, возможно даже — поколениями. Вот сейчас уровень культуры — невысок, а от того и подобные эксцессы. Это нам от царизма досталось. Сам же знаешь — тогда буржуям не нужен был образованный и культурный народ. Глупых и примитивных — проще облапошивать. Закон «О кухаркиных детях» помнишь, по истории проходили? Вот… В царской России был один из самых низких уровней образования в Европе. Такое уж наследство получили большевики. И это еще очень долго нам будет аукаться. Не только в плане ущемления… или хренового отношения к отдельным народам. Много где. На производстве, к примеру. Но ведь работа в этом направлении ведется, да? Вот… нужно просто продолжать работать и работать. Постепенно все наладиться. Я уверен!

Амбарцумян хмыкнул:

— Ты сейчас, Косов, как Кавтаськин заговорил. Тебе бы в политруки податься, а не в строевые командиры.

— А чем тебе, Серж, не нравятся политруки? Почему такое отношение к этим руководителям? — «осекать надо такие разговоры, прежде всего — для блага самих высказывающихся!».

Серж смутился:

— Да нет… ты меня не так понял. Никакого презрения к политическим руководителям у меня нет. Просто — говоришь грамотно, даже — красиво! Как-то… непривычно для курсанта, да даже — для командира не привычно.

— Ладно… проехали! Так какой размер статьи ждать?

— Давай… на два листа! Да! Два листа. У меня черновик уже готов, вот завтра на свежую голову посижу, подумаю. Что-то добавлю, чего-то — уберу… Но — два листа, договорились?

— Лады! Принято! Пойду-ка я покурю…

Пока Косов курил, Гиршиц закончил эскизы.

— Вот, примерно так… я думаю! — показал он листы Ивану.

— А что? Очень неплохо! Очень! Вот есть в Вас эта творческая жилка! И разве я сейчас что-то плохое сказал, Юра?

Гиршиц промолчал.

— Объема пустого еще много! Чем лист заполнять будем? — заметил Амбарцумян.

— Стихотворение нужно. Какое-нибудь такое… пафосное, про Революцию, про Ленина! — предложил Гиршиц.

— Стихотворение, говоришь… Про Революцию…, - задумался Косов.

— И Ленин — такой молодой,

И юный Октябрь — впереди!

Не задумываясь, пробормотал Косов и только после этого заметил ошарашенные глаза курсантов.

— Чего Вы? — «от же дурень где!»

— Это что сейчас было? Это ты сам сочинил? А еще? Дальше что? — посыпались вопросы.

«Вот же черт возьми! Вот же — голова садовая! Язык — без костей!».

— Стоп! Это так… экспромт был! — попытался откреститься Иван.

— Нет, ты давай, Косов, не юли! — рубанул Серж, — если уж начал, если… получится что… Ну — а вдруг?

«Блядь, блядь, блядь… Вот здесь мне только этого не хватало!».

— Ладно… только не бухтите, и не лезьте под руку. Не мешайте в общем!

Косов принялся вышагивать по проходу между столами.

— Так… Небо утреннего стяг, в жизни важен — первый шаг! — Косов шагал, вышагивал, ерошил короткий ежик волос и пытался вспомнить… вспомнить.

— Юрка! Ты давай — записывай! — услышал шёпот Амбарцумяна.

— Тихо, я сказал! Мешаете…, - запнулся о табурет, машинально переставил его под стол.

— Слышишь реют над страною

Ветры яростных атак!

«А — ну да… там же вроде бы сразу припев был… в школе же учили… или уже в училище? вспоминай, давай!».

— И вновь продолжается бой!

И сердцу тревожно в груди!

И Ленин — такой молодой,

И юный Октябрь — впереди!