Время для жизни 2 - taramans

в порядок и пошли на ужин. Ужин был — тоже отличен от обычного. И каша с мясной подливкой, и снова — булочка. А за счет того, что половина курсантов были в увольнении, так оставшимся пришлось употребить порции — и за себя, и за того парня. Чему народ — только обрадовался. Сытость и благодушие — не типичны для курсантов военных учебных заведений! Так, что — пользуйся моментом, «желудок»!

А Ильичева Косов так и не дождался — отбился раньше. Да и не очень-то и хотелось смотреть на его довольную морду. Кобель блудливый, мля… Эх… зависть оно конечно — плохое чувство… но сложно поддается контролю…

Глава 5

С приятелем Косову довелось встретиться следующим утром, в умывальной, где поднятый, как обычно — на двадцать минут раньше подъема, он совершал процедуры. Сержант, зайдя в помещение, от души шлепнул Ивана по голой спине и заржал.

Косов зашипел, все же силенка у Степы была, и оскалился, показав зубы в пенной шапке зубного порошка.

— С дуба рухнул, конь педальный?! Тьфу… тьфу, мля… Вот же… шутничёк!

— Да ладно… не расклеишься! — Ильичев излучал довольство и радость жизни.

Иван прополоскал рот, сплюнул:

— Ты во сколько вчера пришел?

— Вчера? Да я вот только что заявился! — снова захохотал сержант.

— О как? А как так-то? — удивился Косов.

— Ну-у-у… есть некоторые поблажки для отдельных военнослужащих. Ты все? Пошли в туалет, подымим.

По порядку, заведенному в училище, в холодное время года курить курсантам разрешалось в туалетах. Благо были они весьма немалых размеров. Одних белых «тронов», вмазанных в бетонные пьедесталы, в ряд стояло аж десять штук, да и напротив — бетонный желоб не малых размеров, обложенный какой-то плиткой.

Правило это, как объяснили второкурсники, соблюдалось довольно формально. На улице холодно? Дождь? Значит — можно курить в туалетах. Даже летом, если после отбоя, в туалете можно было встретить пару-тройку «курков», смолящих табачок. Но — это уже под настроение дежурного по училищу. И на наряд «вне очереди» можно было нарваться. Поэтому, большее время суток окна туалета были открыты настежь. И чтобы дымом не воняло, и чтобы хлорка выветривалась. Но «амбрэ» соответствующее было в наличие. Куда от него деться — отдушки и химические чистящие средства, обладающие приятным запахом, остались в будущем.

— Ну что… кобелирующая личность… удоволен? — спросил Косов, продолжая вытирать морду лица вафельным полотенцем.

— Хе-е! Тут даже и не знаю, что сказать, — Ильичев с улыбкой протянул ему портсигар, — угощайся! Дукатовский табачок!

— Да чего там говорить-то — вот улыба на пол-лица, скоро рот треснет, если не прекратишь так щериться! — Косов понюхал папиросу: «ага… хорошо пахнет!», — и раз табачок дукатовский, значит дама тоже осталась довольна.

Весь вид Ильичева отвечал заповеди — «лихой и придурковатый!». Но был он чист, свеж, чисто выбрит и благоухал «Шипром». В общем — жизнь у военного удалась, хотя бы в данном, небольшом, периоде времени. Только чуть темноты под глазами говорили, что, скорее всего, данный «чел» эту ночь не спал. И… да — легкий перегар все же ощущался.

— Вижу, что все желания героического сержанта — сбылись, не так ли? — с удовольствием закурил Косов.

— Ну дык…, - весьма информативно ответил Ильичев.

— Это ты во сколько же «подорвался» — чтобы к подъему сюда прискакать?

— Дак а я… это… и не ложился вовсе! — продолжая улыбаться, проводил взглядом струйку папиросного дыма Степан.

— Силен, бродяга! Ну — показал работнице общепита, почем фунт лиха?

— А то! — хохотнул Ильичев.

— Самому-то как? Все к душе? А может — вообще — жениться затеешь? — «подъелдыкнул» приятеля Косов.

Ильичев поперхнулся, закашлялся и замахал на Косова рукой. А что — долг платежом красен! Не все другим его по спине колошматить! Иван вернул долг приятелю, гулко вдарив по широкой спине Ильичева.

— Ты… мля… Ваня, ты так… не шути, ага! Скажешь тоже — жениться! Не… я же сразу сказал, что там… не в моем вкусе! Я жену буду выбирать долго. Чтобы и внешне — красавица была, и с головой — чтобы все в порядке было. Не люблю дур… Ну и чтобы… к душе была. А так…

— А так — дурь слил и доволен, да! — хмыкнул Косов, — как же ты… Степа! Эх! Комсомолец ведь! Как же… потребительское отношение к женщине!

— Ну да… дурь слил, точно! А при чем тут комсомолец? Комсомолец же… не монах ведь!

— Да ладно тебе… шучу я, шучу! — отмахнулся Иван, — сам не святой!

— Ага… ладно тогда. А еще — потребительское отношение приплел! Да там… неизвестно еще, кто больше приобрел… в процессе-то! Видно было… оголодала баба. Потом-то сказала, что уже месяцев шесть, как очередного ухажера отшила! Надоел, говорит, захребетник. Ни хрена не делает, только деньги тянет, да и как мужик… тоже — не очень-то.

— Ну ты-то… не подкачал в этом плане?

— А чего… я старался! Да и… баба все же ласковая, податливая. Но и — жаркая!

— Знойная женщина, мечта поэта! — продолжал сыпать сарказмом Косов.

— Это… это же… Ильф и Петров, да? — показал знание современной литературы сержант, — ага, читал в госпитале. Смешная книжка! Ага… так вот — Глашке пуд бы скинуть… а лучше — полтора! И вообще была бы бабенция в самом соку!

«Значит Степину пассию зовут Глашка… Глафира. Как купчиху какую, ага!».

— И ты знаешь… все как ты говорил — прихожу, глядь — стол от закусок ломиться! И она вокруг меня… как та пчела — все вьется и вьется, и жужжит и жужжит! То — то подложит, то это — накладет! Я уж ей говорю… Глаша! Если вы хотите сегодня чего-то поиметь — имейте совесть! Зачем же закармливать меня как борова перед заколом? Ну а потом… да уж… только пару раз за ночь на кухню покурить отпустила! Вымотался, Ваня, слов нет! Аж ноги трясутся!

— И как же ты сегодня… до отбоя-то выдержишь? — посочувствовал Косов.

Ильичев отмахнулся:

— Да ладно… чё там… впервой что ли? Курить