Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц? - Эрвин Ставинский

Уехать из Германии?.. Чепуха!… Он же не политик. Ему отлично и здесь. Но будет ли когда-нибудь долгожданный покой, которым можно было бы наслаждаться с утра до вечера, ежедневно, летом и зимой. Война?.. Ну что же, может быть и война: европейская, мировая — какая угодно. Германия со всеми немцами все равно останется на месте. А куда им деться? Никуда они не уйдут, кроме разве тех, кто окажется в армии, и тех, кого бросят в концлагерь, и тех, кто в тюрьмах, и тех, кто… Ого! Если так считать, то ведь на своем месте не останется ни одного немца, и меня тоже!

А что вы, собственно, господин, подразумеваете под «своим местом»? И кто имеет право определять это место для народа, как не сам народ?

И что же? Значит за теми, кто обещает ему благополучие в обмен на верную службу, он не признает права определять место народа в жизни? Значит то, что он сейчас делает, он делает не для народа, а против него? Он должен себе это прямо и честно сказать. Ну и что же, он не должен служить в гестапо, не должен брать из рук нацистов в награду деньги и покой?.. А если уйти уже нельзя? Тогда как? Выход один — найти там такое место, чтобы как меньше приносить вреда народу! В конце концов, всегда можно сослаться на болезнь…

Вилли медленно пошел к деревне. Таинственные шорохи, которые принято называть тишиной, слышались вокруг…

Он проснулся рано. Где-то под окнами щебетала птица. От берега, из светло-голубого простора доносился неустанный шепот моря. Ломая горизонт зубцами коричневых парусов, в море выходила флотилия рыбаков.

К завтраку Вилли спустился в зал. Он был единственным посетителем. Прислуживала дочка хозяина. На ногах ее хлопотливо постукивали деревянные постукивали деревянные башмачки.

К концу завтрака появился хозяин. У него был хмурый вид, но, увидев Вилли, он заулыбался и еще по ту сторону двери резко выбросил руку:

— Хайль Гитлер!

Вилли не вставая, ответил:

— Здравствуйте!

— Как вы устроились? — спросил хозяин и не дожидаясь ответа, предложил. — Оставайтесь сколько угодно!

— Я всего на неделю!

— Как это грустно. Я думал вам понравится у нас… Такой воздух… И тишина…

Днем Вилли был весел, любезничал с хозяйкой и ее дочерью. Он тут же, в гостинице, купил плитку шоколада для фройлен. Пообещал хозяйке приехать на следующий год и обязательно выйти под парусами в море с рыбаками. Ведь он в прошлом тоже был моряком.

Как-то возвращаясь с прогулки, он увидел хозяина за конторкой. Старик стоял в жилете, зеленом переднике и шапке с галуном — настоящий портье. Дергая носом, чтобы удержать сползающее пенсне, он старательно скрипел пером. «Анонимку, наверное, пишет», — подумал Вилли.

Дни отдыха пролетели незаметно. Пора было возвращаться. Здесь, в деревне на берегу моря, он отвлекся и совсем не вспоминал ни о Маргарет, ни о Флорентине.

Время лечит раны. Гнев, захвативший Маргарет, постепенно прошел. После долгих раздумий во время пребывания в Швибуте, она все-таки решила, что вела себя глупо и ниже своего достоинства. Она пришла к выводу, что надо проявить снисходительность к похождениям Вилли, если, конечно, все это останется в прошлом. Она вернулась.

Вилли встретил ее спокойно и вел себя так, словно между ними ничего не произошло. Они помирились, в сложившейся ситуации, как они оба считали, это было самое разумное.

Тяжелый приступ болезни у Вилли как бы отбросил все в прошлое. Они избегали в разговорах касаться неприятных тем, и лишь изредка у Маргарет еще проскальзывали двусмысленные шутки и замечания, но Вилли делал вид, что их не замечает. Сознание собственной вины и совесть подсказывали ему, что виноватому лучше помалкивать.

«Письмо № 38. 29 марта 1935 г.

Москва, тов. Артуру.

2 № 38 от 29.3.35 г. Брайтенбахе

Брайтенбах болен, у него странный процесс в почках, который на почве основной болезни принял серьезный характер. Сведения о Боме он принес будучи абсолютно больным и с трудом мог сделать сотню шагов. Он получил отпуск и десять дней провел в постели. Сейчас ему немного легче, но нужно серьезное лечение.

Первый раз после отпуска он вышел 26-го возможно, что опять уйдет дней на десять. Я рекомендовал ему обратиться к хорошим врачам, расходы мы оплатим.

Я считаю, что Брайтенбах заслуживает специального поощрения в связи с делом Бома, так как имея сведения по этому вопросу, он вызвал меня на срочную встречу 8-го и пришел совершенно больной!

В ответ на это письмо заместитель начальника пятого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД Борис Берман сообщил:

«Нам известно, что 'Брайтенбах страдает сахарной болезнью и само собой разумеется, что мы обязаны ему помочь, не ограничивая средства. Мы каждый год предлагали ему деньги и давали возможность провести курс лечения на курорте.

Брайтенбаху обязательно помогите. Его нужно спасти во чтобы это ни стало. Важно только, чтобы затрата больших средств для лечения была соответственно легализована. Организуйте так, чтобы при проверке не выявились большие деньги. Это учтите обязательно.

Из Америки поступили очередные телеграммы. Руководство «Парамаунт» одобряло деятельность господина Кочека в Германии, а бухгалтерия извещала, что на его текущий счет в немецком национальном банке переведено десять тысяч долларов на покрытие организационных расходов. Отдельной телеграммой коммерческий отдел компании извещал, что с первым танкером, который прибудет в Гамбург в первой декаде апреля, доставят заказанные им кинофильмы. Кочеку предлагалось выехать в Гамбург, связаться с капитаном танкера и оформить получение фильмов.

Зарубин посетил генерального консула США Дина Робертсона, сообщил о своем предстоящем отъезде в Гамбург и взял у него рекомендательное письмо на имя мистера Меллона, американского консула в Гамбурге.

— Желаю успеха, мистер Кочек! По возвращению расскажите, как там в Гамбурге дела, — сказал Робертсон на прощание и добавил: — Кажется, наше мнение не представлять немецким фирмам долгосрочных кредитов не будет принято во внимание. Госдепартамент рекомендовал руководителям банков и компаний, имеющих деловые связи с Германией, представлять германским предпринимателям долгосрочные кредиты под гарантию федерального правительства.

— Что же, им с верху видней… Главное, что вы во время проинформировали о положении дел в Германии, а им решать, как быть!

— Да, мы всего лишь исполнители, — согласился Робертсон. — Но чтобы лучше исполнять поручения, необходимо быть в курсе большой политики и действовать со знанием дела.

— Вероятно вы правы, господин Робертсон, — согласился Зарубин, — хотя должен вам заметить, что никогда раньше я не интересовался большой политикой и сейчас узнаю много для себя полезного из бесед с вами. Василий слегка поклонился Робертсону в знак уважения.

— Раньше многое было по-другому! — воскликнул Робертсон.

— Возможно, возможно. И все-таки, хотелось бы понять, в чем суть этой большой политики. Если это конечно не секрет?

— Секрета тут никакого нет, — с удовольствием принялся объяснять Робертсон, — Просто наши государственные деятели считают, что Германия — единственная реальная сила в Европе, способная помешать распространению коммунизма. Следовательно, Америка заинтересована в укреплении позиций Гитлера. Разумеется, до каких-то пределов!

— Кто же их определит, эти пределы? — спросил Василий.

Робертсон молча развел руками.

За два дня до отъезда Зарубин отправил своего юристконсульта в Гамбург для того, чтобы он забронировал в гостинице номер и попробовал выяснить, с кем из чиновников таможни порта можно найти общий язык. Василий полагал, что Глауберг успешно справится с этим деликатным поручением. Несмотря на кажущуюся медлительность, тот оказался проницательным и ловким работником.

И вот сегодня, ночным поездом, Зарубин с Лизой и сыном выехали в Гамбург. В купе они оказались одни и Василий наслаждался теми редкими минутами покоя, когда в спокойной обстановке можно обо всем не спеша поразмыслить. Лиза с сыном быстро уснули.

«Ну что ж, подведем итоги проделанного, — стал рассуждать Зарубин. — Я руководитель нелегальной резидентуры в Берлине и это обязывает меня быть постоянно настороже со всеми людьми. Ведь только я и мой заместитель знаем всю агентуру нашей точки и все ее операции… Как резидент, я знаю в каждого агента, его биографию, место работы, подробности вербовки, результаты его работы на нас и, главное, степень надежности этих результатов. Лишь только у меня в руках есть ключ к каждому источнику информации в виде особого пароля, который резидент может использовать для предупреждения агентов в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств.