Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц? - Эрвин Ставинский

— Что ж, Вилли, вероятно это даже к лучшему. По крайней мере, я теперь знаю, где мое место, — сдавленным голосом произнесла Маргарет.

— Ерунда! Ты всегда меня не понимала! Попытаюсь еще раз объяснить тебе!

— Пожалуйста, не старайся, не надо. Мне и так все ясно. Хотя мы женаты, знаю, что ты давно уже не со мной. Просто я молчала, ждала, чем все это кончится, и вот не выдержала! — по щекам ее поползли слезы. — Я все понимаю, но не могу понять лишь одного: почему ты не рассказал мне обо всем сам? Ты избавил бы меня от этих поисков и унижения!

Вилли осторожно взял ее за руку.

— Успокойся и выслушай меня. Мне не просто объяснить тебе! Ты знаешь на какой службе я нахожусь и чем я там занимаюсь…

Маргарет резко выдернула свою руку.

— Может ты скажешь, что в твою задачу входит… иметь с нею определенные отношения. Может ты будешь отрицать, что у тебя с нею связь?

— Я это не отрицаю, — Вилли с трудом находил нужные слова. — Однако… Постараюсь…

— Не старайся, не надо, — перебила она его, — я думаю, что в твоем положении побывало много мужчин, но вряд ли кто-нибудь из них мог сказать, что это связано с его работой. Ты ведешь себя так, словно тебе приказали совратить эту женщину, и ты, бедный, вынужден поступать так, страдая…

— Может быть это действительно так, — пытался возражать Вилли, мысленно ко всем чертям посылая Эрнста, потому что только он один знал и мог подсказать Маргарет адрес Флорентины. — Может быть, когда-нибудь ты поймешь, — сказал он после продолжительного молчания, — я бы уже давно уехал в командировку в другую страну на несколько лет, если бы не моя болезнь. Тогда, быть может, ситуация разрешилась сама собой.

— Как же разрешилась! Можно подумать, что ты там себе кого-нибудь не нашел бы! — съязвила Маргарет. — Твоя приятельница не производит впечатления девушки первой молодости. Наоборот, она, видимо, кое-что повидала на своем веку в свои сорок-то лет и…

— В тридцать пять, к твоему сведению, — не удержался Вилли.

— Да хоть и в тридцать два! Что же во всей полиции не нашлось здорового мужчины, способного тебя заменить?

— Она стала плакать.

— Да, ты всю жизнь обманывал меня, — шептала она сквозь слезы, — и почему я дура не послушалась родителей, которые говорили мне перед свадьбой, что все моряки — пьяницы и бабники! Теперь на старости лет приходится за это расплачиваться…

Они вместе вернулись домой. Вилли молчал, чувствуя свою вину. Да, она всегда любила его, может, не всегда уважала, особенно когда сердилась и часто сгоряча говорила много глупостей, но она любила его ради него самого и потому он чувствовал себя в долгу перед ней.

Пришло письмо из Швибута. Маргарет вскрыла конверт и стала его читать, а он рассматривал ее заплаканное, ставшее таким некрасивым, лицо.

Вдруг он заметил, что, оно залилось краской гнева. Видимо, в письме было что-то неприятное. Он не догадывался, что к ее гневу и стыду в связи с сегодняшним, добавились воспоминания, вызванные письмом, воспоминаниями о том времени, когда они вместе были в Швибуте, когда по вечерам Вилли рассказывал ей о своих мелких мужских переживаниях, особенно в молодости. Он был так мил, когда рассказывал, забавен и полон самоуверенности. Это был тот Вилли, которого она любила, со всеми его хорошими чертами и со всеми его слабостями… Да, она любила его тогда, очень любила таким, каким он был, отчетливо сознавая пределы его возможностей и его недостатки. А он! Он злоупотребил ее доверчивостью!

Это подлость с его стороны — путаться с другой женщиной… Эгоист, ему так захотелось, он так и поступил.

Обычно, раньше Вилли спорил с Маргарет, разбивал ее рассуждения, изредка соглашался с ними или признавал их правильными. Это все его забавляло. Теперь он молчал, замкнулся в себе.

Для Маргарет, хотя она часто и злилась на мужа, совместное проживание все же было благом. Теперь, после всего, что произошло — совместная жизнь для нее стала пыткой. Между ними неотступно, почти осязаемо, стояло то, о чем они избегали говорить и что их больше всего волновало: отношения между Вилли и Флорентиной.

Его лицо, его манера держаться, все, что он говорил и делал — все ее раздражало. Уже не раз у нее появлялась мысль — бросить все и уехать в Швибут. Теперь, когда он обманул ее, она считала себя свободной от всяких обязательств.

В нем слишком много оказалось чужого. Все, что он унаследовал от своих родителей, теперь претило ей. Она была не в силах больше сдерживать свои чувства.

Через несколько дней она опять стала пилить Вилли. Упрекала за его поведение, называла его низким, подлым. Ее маленькие глазки, скрывающиеся за припухлыми веками, гневно блестели, на полном круглом лице отражалось сильное волнение. Все началось вечером.

Вилли в домашней куртке и комнатных туфлях, сидел за кухонным столом, просматривал газеты и держал себя невозмутимо. А Маргарет все говорила и говорила, а когда она закончила, он против своего обыкновения, долго молчал.

Он чувствовал, как в нем поднимается возмущение. Что, собственно говоря, он такого особенного сделал? Да у них на службе почти каждый чиновник имеет любовницу. Это сейчас стало обычным явлением.

Ему невольно вспомнилась сцена на квартире у Флорентины. До сих пор при воспоминании об этой сцене в нем подымается бессмысленная злость против Маргарет. И в то же время, он испытывал к ней сострадание, особенно после этого инцидента. То, что с ними случилось, вероятно, мучило и ее.

— Ты что же ожидал, что я буду церемониться с этой девкой, оттого, что она тебе приглянулась? — опять начала она. — Тоже мне герой. Ты обманул меня, поступил низко и это ничем не замазать!

— Да, мне жаль, что ты так поступила, повела себя как обычная лавочница, — зло ответил Вилли. — Называй меня дураком, гордецом, эгоистом, как хочешь, но я считал так нужным поступить — так и поступил. Вот и все дела! Они сидели и смотрели друг на друга ненавидящими глазами.

— Значит ты хочешь очернить меня только из-за своего эгоизма, своих любовных похождений? — спросила она дрожащим голосом.

— И ты говоришь мне это прямо в лицо? И ты смеешь?

— Да, — ответил он, глядя ей прямо в глаза, и еще раз повторил. — Да! Мужчина может иметь личную жизнь и жена не в праве контролировать каждый его шаг. Главное, чтобы он во всем обеспечивал ее!

Она, полная яростного презрения, не уступала.

— До сих пор ты хоть не лгал, и это было в тебе самое лучшее. А теперь ты еще и лжешь! — и, взвинтив себя, решительно заявила: Не вижу больше смысла жить с тобой здесь. Раньше ты был близкий мне человек, а теперь — нет!

Она надеялась, что он тоже ответит запальчиво и несправедливо. Но он вдруг замолчал и медленно, слегка шаркая домашними туфлями, подошел к столу, машинально взял в руки стакан, понюхал его и сказал в раздумье:

— Что ж, теперь ты докатилась до конца, — и все еще рассматривая стакан, добавил: — ты сама себе хозяйка.

Маргарет усталым шагом направилась к дверям в другую комнату.

— Прощай, Вилли, — сказала она.

— Ты что, хочешь уйти сегодня же? — спросил он.

— Да, сейчас уложу вещи и уеду к себе.

…Оставшись один, он пытался сохранить спокойствие. «А, пустяки, минутная вспышка. Утром успокоится и как всегда позовет меня завтракать».

Из смежной комнаты доносился голос Маргарет, которая говорила с кем-то по телефону. Слов было не разобрать. «Неужели она заказывает такси? Вздор, не может этого быть!» Он задумался, но сделав над собой усилие, принялся за еду.

В прихожей раздался звонок. «Так и есть, это шофер такси, он пришел забрать чемодан. Надо ее удержать, ведь это ребячество, на ночь глядя уезжать!» И вдруг ему стало совершенно ясно, что это серьезно, что удержать ее он не сможет. Но он все еще надеялся: «Вздор. Не может она сделать такую глупость. Она же разумный, взрослый человек. Она останется. Вот сейчас войдет и сделает вид, что решительно ничего не случилось».

Но Вилли услышал лишь голоса водителя и Маргарет. Потом все стихло, хлопнула дверь и звякнул замок. Все, она действительно уехала.

От досады, он тоже решил уехать, тем более, что у него оставались неиспользованными около десяти дней от отпуска.

На следующий день Леман попросил у начальника отдела разрешение уйти в отпуск, предупредив, что поедет на курорт в районе Пенемюнде. Вечерним поездом он отбыл из Берлина.

Вилли остановился в маленькой гостинице, в деревне, кажется в той, где задержали Зандберга. Вечером вышел прогуляться. Деревня спала, все окна были темны. Он направился к морю. Волны нехотя лизали песок и с легким шипеньем сбегали обратно. Медленно плыли по небу облака. Они были длинные и тонкие, будто утомились от долгого странствия. Вилли стоял на мягком песке, широко расставив ноги и запрокинув голову. Он так долго смотрел на небо, что заболела шея и стало рябить в глазах. А в голове беспорядочно теснились мысли…