Аракчеев - Владимир Томсинов

Помимо Храповицкого и Мелиссино, Аракчеев также поддерживал дружеские отношения с Федором Ивановичем Апрелевым, уступившим ему в 1792 году свое место при наследнике престола в Гатчине. Павел тоже не забыл способного артиллериста и, став императором, щедро вознаградил его за таланты чинами и должностями. Встретив начало Павлова правления капитаном, Апрелев стал к концу его генерал-майором.

В круг людей, с которыми Аракчеев был дружен, входил и Яков Иванович Булгаков, известный в то время дипломат, образованнейший человек, издавший несколько добротных переводов французских книг. В 1797–1799 годах Яков Иванович занимал должность Виленского и Гродненского гражданского губернатора. Аракчеев заезжал к нему погостить во время инспекционной поездки по Белоруссии и Прибалтике. Губернатор Булгаков настолько поразил его ласковым приемом, что по меньшей мере полгода после этого Алексей Андреевич не переставал выражать ему свою признательность. «Неблагодарным бы человеком можно было меня назвать, если бы я, забыв все ласки и одолжения вашего превосходительства, не принес бы и оной слабой моей благодарности», — писал он Якову Ивановичу 3 июня 1797 года. «Пользуясь сею оказиею, — обращался он к Булгакову 22 октября 1797 года, — я смею возобновить пред вами чувствительнейшую благодарность мою за оказанные мне вашим превосходительством в бытность мою в Вильне особенные ласки и угощение»[100].

Как лицо, приближенное к императору Павлу, Аракчеев неоднократно испрашивал для Булгакова монаршее благоволение и награды и в свою очередь сам прибегал к его услугам в тех или иных делах. Так, в письме к Якову Ивановичу от 17 января 1798 года Алексей Андреевич просил его оказать всяческое покровительство своему соратнику по Гатчине генерал-майору П. М. Капцевичу, посланному в Вильно командовать артиллерийским батальоном. Данное письмо любопытно еще тем, что уличает Аракчеева во лжи, пусть безобидной и допущенной им ради благой цели. Сообщив Булгакову о том, что Капцевич ожидает от его превосходительства «благосклонного и милостиваго принятия», Алексей Андреевич заявлял далее губернатору: «Покорнейше прошу в оном ему не отказать. Испытав при многих случаях искренность его и правоту, я его рекомендую вашему Превосходительству в виде ближайшаго моего родственника; и потому каждой знак лестнаго к нему вашего благорасположения усугубит во мне всесовершенное к вашему превосходительству почтение и таковую же преданность».

Летом 1799 года Аракчеев нередко проводил свободное время в доме генерала от артиллерии, сенатора и члена Военной коллегии Алексея Ивановича Корсакова. Здесь он увидал одну молодую особу, которая приглянулась ему настолько, что Алексей Андреевич — едва ли не в первый раз — стал помышлять о женитьбе. Избранницу Аракчеева звали Авдотьей Савельевной Ваксель[101]. Она приходилась родной племянницей Корсакову, который, по всей видимости, и устроил своему молодому приятелю встречу с ней. К несчастью для Алексея, сердце девушки оказалось несвободным: Авдотья была влюблена — бывает же такое! — в другого любимца императора Павла Николая Котлубицкого и — что самое неприятное для Аракчеева — пользовалась при этом взаимностью. Об отношениях молодых людей знали многие в Петербурге — Авдотья Савельевна считалась даже невестой Николая Осиповича, — знал о них и Аракчеев. Но все-таки сделал родителям девушки предложение выдать дочь за него замуж. Тем все дело скорей всего и закончилось бы, если бы не мать Авдотьи. Женщина практичная, она сочла, что выгоднее выдать дочь за Аракчеева, нежели за Котлубицкого. Разыгралась целая история, о которой невозможно рассказать лучше, чем это сделала наиболее заинтересованная ее участница — сама Авдотья Савельевна Ваксель в письмах и записках к Николаю Котлубицкому в июле-августе 1799 года.

Утром 2 июля Авдотья писала своему жениху, в то время коменданту в Петергофе: «Пожалей лучше о своем друге, которую сегодня в угодность Аракчееву тащут, как жертву, к дядюшке Алексею Ивановичу. Проклятый граф нарочно просил дядюшку, чтоб меня непременно бы севодни на показ ему привезли. Если бы ты знал, досадно и больно, но велят ехать». В тот день показ сорвался и состоялся только назавтра. 3 июля: «Благодарю тебя, любезный мой Николашка, за фрукты и за письмо, что мне Михаил Петрович передал. Не сердись, что в субботу не отвечала, никак не можно было. Были мы у дядюшки Алексея Ивановича, и там видела я, наконец, графа, который пребольшие мне делал комплименты за время обеда и говорил, что как ты ему всегда за друга считался, то он надеется о милостивом моем и к нему расположении. Какой он гадкий и гнусный! Какая мерзкая у него рожа! Он мне очень не понравился».

4 июля: «Я ни на что больше не сержусь, как только на то, что Вы с Наумовым прислали мне записку. Как можно быть столь неосторожным!..» К данной записке прибавлено другой рукой: «Я Вас, Милостивый Государь Николай Осипович, имею честь уведомить, что Ваша Авдотья Савельевна вчера была на смотру у графа Аракчеева и заразила его своей красотой до того, что он, не могши вытерпеть, сказал, что не удивляется той страсти, которую Вы ощущаете к Милостивой Государыне Авдотье Савельевне, а впрочем желаю Вам всех благ и сладостей человеческих и остаюсь покорная к услугам Наталия Пальмина». Ниже приведенных слов — приписка Авдотьи: «Не верь ей, Государь мой жених, она все врет, я у ней и перо вырвала, а то она врала бы до завтрева».

Следующая записка без даты. Из ее содержания видно, что Авдотью еще раз «таскали» «в угодность Аракчееву» к дядюшке. «Ты хочешь знать, что со мной вчера происходило. Будь спокоен: ничего не было, чего бы тебе бояться должно. Аракчеев в 3-м часу прислал сказать, что не может быть сегодня и через письмо к дядюшке просил матушку, чтобы она его извинила, тоже и передо мною великие были извинения, но быть ему никак не можно. Очень я рада, что мерзкой его хари не видала».

Судя по всему, назойливые ухаживания графа Аракчеева за Авдотьей Савельевной встревожили Котлубицкого. 24 июля невеста его писала: «Ты меня смешишь, что все спрашиваешь, часто ли граф у нас без тебя бывает. Ни разу не был. Успокойся, я его только раз и видела. Довольны ли Вы теперь, сударь? Какой Вы ревнивый. Меня ни граф, ни кто другой теперь прельстить не могут, я так счастлива, что ты меня любишь». «Николашка» был успокоен. Да ненадолго. Через неделю — новая записка, с фактом, пусть и мелким, но способным не на шутку взволновать того, кто любит всерьез.

31 июля Авдотья писала: «Если бы ты знал, что с твоими фруктами матушка делает! Всякий раз через дядюшку Алексея Ивановича она их к графу посылает, к проклятому Аракчееву. Он ими по большей части один и пользуется! Прости, милый, будь здоров. Целую тебя в мыслях. Когда-то увижу я тебя, бедного моего горошка!» Ниже приписка Наталии Пальминой: «При сем и я Вам, Милостивый Государь Николай Осипович, свидетельствую мое почтение и уведомляю, что мы Ваши прекрасные фрукты с Авдотьей Савельевной имели честь понюхать (а поел их все г. Аракчеев)».