Дон Карлос. Том 2 - Георг Борн

— Яне знаю вас, сеньор, — ответил он, — и не понимаю, что вы можете сообщить мне о моем сыне!

— Я должен передать вам весьма важное сообщение, ваше сиятельство! Но прежде всего скажем несколько слов о моей особе, чтобы наше давнее знакомство было несомненным для вас! Я — Оттон Ромеро, прежний воспитатель молодого герцога!

Лицо старика оживилось, он с ненавистью и отвращением взглянул на стоявшего перед ним прегонеро. Ему живо вспомнились все его давно прошедшие несчастия, стыд и позор, покрывшие его имя, виной которых был отчасти этот человек, внешность которого была настолько отвратительна и безобразна, что наводила ужас на людей.

На старом благородном лице герцога выразилось самое глубокое презрение.

— Насчет нашего знакомства, — сказал он, — я могу только заметить, что у вас, видимо, медный лоб, раз вы решились переступить порог дома герцога Кондоро!

Голос старика задрожал при последних словах, и он повернулся спиной к своему собеседнику, подходя между тем к столу, на котором лежало оружие.

— После всего случившегося тогда прошло столько времени, ваше сиятельство, что пора все это предать забвению. Я полагаю, что нам лучше не касаться этого прошлого, чтобы меньше ненавидеть друг друга!

— Ненавидеть? — поспешно произнес герцог. — Вы неверно выражаетесь! С моей стороны может быть только презрение!

— Но пора отрешиться и от этого чувства, ваше сиятельство, время все исправляет! Да и виновником тому был не один я.

— Замолчите! Не напоминайте мне того ужасного времени! Оставьте меня, я желаю остаться один!

— Я недолго буду стеснять вас своим присутствием, но я считаю своим долгом открыть истину вашему сиятельству и должен сделать это, так как не хочу больше принимать участие в обмане! Я раскаиваюсь, что послушал герцогиню и помог ей обмануть вас, но дальше молчать я не могу и не буду. Душа больше не выносит!

Герцог повернулся боком к безобразному, корявому своему собеседнику.

— Чего не выносит больше ваша душа? — спросил он. — О каком обмане вы говорите?

— Мне жаль, что я должен сказать вам правду, но не могу больше молчать! Я получил деньги за весь этот обман, за мое молчание, но мне не дает покоя моя совесть, я измучился, я должен все рассказать, деньги не могут вернуть мне спокойствия! Потому я и пришел к вашему сиятельству! Нужно разъяснить вопрос о молодом герцоге!

— Какое вам дело до молодого герцога?

— Вас обманули, ваше сиятельство! Тот, кого вы называете вашим сыном, не сын вам!

Герцог с бешенством взглянул на бесчувственное холодное лицо человека, стоявшего перед ним и так немилосердно растравлявшего его старые сердечные раны! Едва он успел привязаться к несчастному Клементо, едва успел свыкнуться с мыслью видеть в нем своего потерянного и вновь возвращенного ему сына и наследника, как вдруг этот ненавистный, проклятый человек, это воплощенное напоминание о герцогине, является перед ним, перед обманутым мужем и отцом, чтобы снова ввергнуть его в прежнее горе, чтобы лишить его последней радости, лишить последнего луча, осветившего и согревшего его измученную душу, его жизнь, сокрушенную стыдом и позором!

Все эти мысли молнией пролетели в голове старца и потрясли все его существо.

— Как? Что это значит? Что вы хотите сказать? — произнес он слабым прерывающимся голосом, дрожа всем телом.

— Клементо, робкий, тупоумный Клементо — не пропавший молодой герцог, ваше сиятельство, он мой сын, мой и герцогини; и так как свою плоть и кровь за презренные деньги…

Прегонеро не договорил. Речь его, из которой выходило, что Клементо — это живое, воплощенное следствие преступной связи герцогини и Ромеро, возбудила такой гнев, такую ненависть в сердце старика, что он, не помня себя от ярости, схватил дрожащими руками лежавший на столе кинжал и, размахивая им, бросился на прегонеро со словами:

— Умри же ты, окаянный, проклятый человек!' Геркулес Ромеро спокойно ухватил старца одной рукой, а другой отнял у него кинжал. В этот самый момент Рикардо ворвался в комнату, подхватил герцога под руки и усадил в кресло.

Бедный старик согнулся, будто надломленная трость, и закрыл лицо своими костлявыми руками; за горячечным возбуждением наступила резкая слабость, физическое и душевное страдание! Слезы ручьем полились из его глаз, а прегонеро в это время выделывал фокусы с кинжалом, как настоящий жонглер, то подбрасывая и ловко подхватывая его двумя пальцами, то устанавливая его на палец острием вниз и удерживая так.

— Он не мой сын! — воскликнул герцог с глубоким отчаянием, разбитым, слабым голосом. — Это обман, гнусный, позорный обман!

Слова эти поразили Рикардо как громом.

— О, пресвятая Мадонна! — прошептал он. — Стало быть, герцогиня вместе с этим человеком обманули меня?

— Виновник не я. Мысль выдать Клементо за сына герцога полностью принадлежит герцогине, — сказал прегонеро. — Выдумала она это, как она мне сказала, для того чтобы получить деньги, назначенные за отыскание дукечито, который будто бы умер! Тупоумный Клементо годился как нельзя более для этого обмана, и я согласился, поддавшись корыстолюбию! Но с тех пор совесть не дает мне покоя, день и ночь меня мучает то, что я продал сына своего за презренный металл, что я согласился на весь этот обман, и я хотел раскрыть его, мне необходимо было высказать, наконец, что Клементо — не сын, не законный наследник герцога Кондоро!

— Так он — не дукечито? — повторил Рикардо.

— Нет, он сын герцогини и Отгона Ромеро, — продолжал прегонеро и снова обратился к несчастному старцу, начинавшему приходить в себя. — Я повторяю, ваше сиятельство, что не могу отречься от него за проклятые деньги, мне это противно.

Герцог приподнялся со своего кресла, опираясь на подлокотники, с трудом держась на ногах.

— Так это обман, — сказал он глухим голосом. — Бедный Клементо, стало быть, тот самый незаконнорожденный сын герцогини, которого она родила после развода! Мне жаль его, жаль, что он, невинный, должен страдать за проступки других и опять попасть в руки этого человека.

— Ваше сиятельство! Я люблю своего сына! Если вы захотите для него что-нибудь сделать, я буду счастлив и доволен! За известное вознаграждение я даже готов отказаться от него и оставить его вам, согласен даже, чтобы вы усыновили его, но усыновили, как моего сына, а не как законного вашего сына и наследника, которого нет в живых, который умер!

— Избавьте меня от ваших низких, бесчестных предложений, из которых я вижу, что не совесть, не уважение к истине привели вас сюда, а просто желание вытянуть еще денег! О, бедный, несчастный Клементо! Иметь такого отца и такую мать!