Надо – значит надо! (СИ) - Ромов Дмитрий

— Ну, допустите, что всё именно так, как я говорю.

— Продолжай.

— Вот, я говорю Брежневу, что, мол, оставляйте всё не на Романова, Гришина и, тем более, Щербицкого, а только на Андропова. При этом, он пока не принял окончательного решения о выходе в отставку. Правильно?

— Допустим.

— Хорошо. А тут происходит напророченная мной кончина Суслова. Прямо двадцать пятого числа, в день моего рождения.

— Двадцать третьего, — поправляет меня Андропов.

— Да, — соглашаюсь я и замолкаю, будто громом поражённый.

Точно! Как я мог забыть! Это же случилось прямо в день моего рождения! Михал Андреич съел таблетку и рухнул бездыханный. Таблетка ему не помогла. Или, наоборот, помогла. Это как посмотреть. Была ведь версия, что Андропов подменил лекарство. Не сам, но его агенты. А теперь-то он двадцать третьего помер, а не двадцать пятого.

Почему так случилось? Не могло это произойти из-за того, что я не назвал точную дату смерти Суслова, а просто сказал, что что он умрёт в конце января? И тогда, не полагаясь на исторический процесс и опасаясь, что из-за определённых изменений, которые уже произошли, Суслов может проскочить роковую дату, Андропов взял и подложил ему отравленную таблетку.

Могло быть такое? А вот хрен его знает, товарищ майор. В нашем деле всё что угодно могло быть…

— Ну, чего ты замолчал? — одёргивает меня он.

— Так вот, Брежнев мог подумать, что я вступил с вами в преступный сговор, с целью продвинуть именно вас в его преемники. То есть, что по факту произошло? Я сказал, что Суслов умрёт. Он разозлился и отправил меня с глаз. А вы Михал Андреичу обеспечили своевременную кончину. И тут я возвращаюсь и говорю, мол, я же говорил, а вы не верили. Теперь будете меня слушать. Даю установку, надо ставить Андропова. Он единственная надежда нации.

Я внимательно слежу за Юрием Владимировичем, но на его лице не дёргается ни один мускул.

— Я про это уже думал, — говорит он. — И если это действительно так, то наше положение незавидное. И твоё, и моё. Я ладно, могу, в конце концов и на пенсию пойти, мой век недолог. А вот каково тебе следить, как мир в очередной раз сползает в катастрофу? Только ещё быстрее, чем раньше…

— А я думаю, что он не уверен в нашем с вами сговоре, поэтому допустил Горбача на высокую позицию только в порядке противовеса. И по результатам поездки в Ташкент, а это уже через полтора месяца, а также по результатам некоторых международных и всесоюзных соревнований будет приниматься окончательное решение в отношении меня. И всего остального тоже. Так что я думаю, в апреле вы станете генсеком.

— То есть, ты предлагаешь полтора месяца просто ждать?

— Как бы да, но и нет, — пожимаю я плечами. — Поработаем с накоплением информации. Посмотрим, что можно сделать.

— А каковы мотивы Злобина? — спрашивает Андропов. — Что он хочет?

— Всё и сразу, вероятно, — пожимаю я плечами. — Зная с моих слов, как работает Горби, он его продвигает. Возможно хочет ручного генсека, чтобы быть серым кардиналом. А может, чего другого. Не знаю, Юрий Владимирович. Понаблюдаем.

Я-то знаю, чего он хочет, но откровенничать не собираюсь.

— Юрий Владимирович, у меня есть просьба.

— Какая? — недовольно спрашивает он.

— Помощь ваша нужна. Вы же с Алиевым в неплохих отношениях?

— Почему спрашиваешь?

— Да, не пускает он «Факел» в республику. Не даёт развернуться. Вы бы не могли с ним поговорить? Ведь это же и в его интересах тоже. Сможет отчитаться, а потом, реальная же польза. Преступность снизится.

— За счёт чего?

— Уважают нас воры и боятся.

Он качает головой. Знает же, что за операциями в Тбилиси и Питере стоит «Факел». Но знать — это одно, а обсуждать с виновником этого безобразия — совсем другое.

— Хорошо, — кивает он. — Поговорю.

От Андропова я еду к Большаку. Он выходит из здания министерства и садится ко мне в машину. Мы постоянно проверяем тачки на наличие жучков, но перед разговором я на всякий случай врубаю глушилку.

Врубаю и рассказываю Платонычу все последние новости.

— Не сомневаюсь, — говорит он, — что Андропов уже ведёт усиленное наблюдение за Злобиным, и не просто наблюдение, а кропотливую работу.

— Да, — соглашаюсь я, — несомненно ведёт, хотя возможностей в этом плане у него поубавилось. Теперь его людям приходится копать на своего начальника, а это требует определённой смелости. Он мог бы обратиться к нашей организации, которая ни под кем по сути не находится, но подобного рода специалистов у нас нет.

— А вот, стоит задуматься, чтобы обзавестись, — кивает Большак.

— Возможно, — пожимаю я плечами. — Возможно…

— Слушай, я вот думаю, что сейчас надо от Злобина держаться подальше, поскольку Андропов будет на него активно рыть компромат.

— У него наверняка кое-что уже и раньше было, а теперь, дядя Юра, ты совершенно прав, он все силы на это бросит. Не думаю, что Андропов будет его немедленно валить, но всем, кто окажется рядом, может прилететь за компанию.

— Ну, — хмурится Большак, — по зерну, Злобин всё делает практически единолично. Сам и с Горбачёвым встречается, и с Евой.

— А по остальным делам?

— Тоже активизировался в последнее время. Запрашивает полные отчёты по всем контрактам и сверяет с отчётами Хааса. Думаю, он и от Евы отчёты требует. Так что всё он знает и за всем следит. Вот только, если его брать придут, хотелось бы, чтобы эти отчёты не были найдены и приобщены к делу о том, как он Родину разворовывает.

— Это для него в каком-то смысле страховка от нас. Вздумай мы его убрать, наверняка все расклады с нашими именами и ролями окажутся, у кого надо. Сука! Как он всё подгрёб аккуратненько. Пай мальчик с вечной улыбочкой Де Ниро.

— А с кем из бонз он в альянс вступил?

— Гурко разбирается уже. Он-то обделался конкретно. Прошляпил вражью операцию. Думаю, Андропович ему такой пистон вогнал, что тот ещё долго будет находиться в режиме «спасибо, я пешком постою».

— Шутишь всё, — хмыкает Большак.

— Ну, а чего нам делать. Главное, скучать не приходится, правда?

— Ты смотри сейчас со Злобиным поаккуратнее, чтобы он не захотел тебя прикнокнуть.

— Ага. Все эти покушения ему на руку, кстати. Он мне уже предлагал залечь на дно в Геленджике.

— Может, действительно послушать его? — кивает мне Большак. — Переждать все эти бури.

— Да ну, какой Геленджик, дядя Юра. А прикнокнуть меня он не может, поскольку все заморские юридические лица записаны на моё настоящее имя. Он, конечно, может любые доки выправить, но зачем рисковать? Рисковать ему незачем… Да, и куда спешить, честное слово… Ладно. Поеду я к его доверенному лицу.

— Это к кому? — спрашивает Платоныч.

— К Ижбердееву. Попытаю, как там дела с моими убивцами.

— С ним тоже осторожней, лишнего не говори. Наверняка, всё льёт шефу.

— Наверняка, — соглашаюсь я. — Наверняка.

Ижбердеев особой радости при моём появлении не испытывает. Уныло кивает и утыкается глазами в бумаги.

— Максим Булатович, что там эти ниндзи субботние?

— Ничего нового, — скучным голосом отвечает он. — Всё та же история, которую один из них сразу рассказал.

— То есть, вы ни на миллиметр не продвинулись, хотите сказать?

— Работаем, делаем всё, что необходимо. Когда появится новая информация, я вам сообщу.

— А про Левака? Там что-то движется?

— Всё точно так же, — отвечает Ижбердеев. — Как что-то прояснится, я дам знать.

— Понятно, — киваю я. — Ну поехали тогда.

— Куда это? — удивляется он.

— Как куда? В Лефортово. Мы договаривались сегодня туда поехать. К Кухарчуку. У меня к нему имеются очень серьёзные вопросы.

— Мы ни о чём не договаривались, — артачится он.

— Верно, — соглашаюсь я, — договорённостью это назвать довольно трудно. Вы мне просто пообещали, а я принял ваше обещание.

— Ничего я не обещал! — повышает он голос.