Три этажа - Эшколь Нево

– Понимаю.

– А завтра утром мне рано вставать – я вернулась на работу. Извините, Двора. А к Разиэлям вы не заходили?

– Они сегодня играют в карты.

– Тогда попытайте удачи этажом ниже, у Рут. Или в квартире напротив.

– А может, зайти к Кацам?

– Они на Кипре. Насколько мне известно, возвращаются только завтра.

– Странно… Пару дней назад мне показалось, что я кого-то видела у них в квартире, – сказала я.

Внезапно Хани напряглась и, сверкнув на меня взглядом, спросила:

– Вы уверены? Как он выглядел?

●

Она не просто просила, но прямо-таки умоляла описать ей человека, которого я видела у Кацев.

Я попыталась остудить ее возбуждение. Объяснила, что жалюзи были полузакрыты, и я мало что рассмотрела.

Но она настаивала: что конкретно я видела?

Я хотела сказать, что в тот день было жарко. Очень жарко. И я не уверена, что это был не мираж. Но я уже поняла, что она от меня не отстанет, пока я не поделюсь с ней своими наблюдениями, пусть и не слишком надежными. Поэтому я сказала, что вроде бы это был мужчина. Довольно худой. Поначалу я решила, что это грабитель, и даже думала позвонить в полицию, но потом убедилась, что он просто ходит из угла в угол по гостиной. Не прикасается ни к каким вещам. У него была спортивная сумка, но он ничего в нее не прятал.

– Спортивная сумка? – вздрогнула Хани. – Какого цвета?

Она спустила с рук сына и оттолкнула дочку, которая снова стала тянуть ее за юбку. Мне показалось, что сведения, которых она от меня ждала, были для нее так важны, что она не хотела, чтобы дети ее отвлекали.

Я сказала, что, по-моему, в смысле мне показалось, что сумка была зеленой. Вроде бы зеленой. И тут она… обняла меня, Михаил. Я бы с удовольствием более подробно описала тебе, как это было, но, боюсь, не успею. Я не хочу, чтобы сигнал автоответчика прервал меня на полуслове, поэтому просто скажу, что ее объятие было долгим и крепким. А сейчас я с твоего позволения положу трубку и снова наберу наш номер.

●

Мы с Хани не так чтобы близко знакомы. Ни разу не обменивались рукопожатиями. Вот почему, когда она меня обняла, я прямо-таки замерла в ее руках. От изумления не смогла даже пошевелиться. Но она и не думала меня выпускать, как сделал бы любой человек, понимая, что его объятие не вызывает ответной реакции. Напротив, она все сильнее прижимала ладони к моей спине, между лопатками, как будто захватила меня в ловушку. Так мы и стояли, приклеенные друг к другу. Постепенно я почувствовала, что мое тело расслабляется, а плечи и грудь поддаются ее натиску. Вся моя скованность куда-то улетучилась.

Понимаешь, Михаил, с тех пор как тебя не стало, меня никто не обнимал. Никто не прикасался ко мне с такой нежностью. Мне неожиданно выпал шанс разделить хоть с кем-то бремя одиночества.

– Спасибо! Спасибо! Тысячу раз спасибо! – сказала Хани и выпустила меня. Ее руки все еще держали меня за талию, но хватка ослабла так же резко, как началась. Я была совершенно сбита с толку.

– Вы даже не представляете, насколько то, что вы мне сейчас сказали, для меня важно! – воскликнула она. – В последние недели, Двора, мне немного не по себе… Я как-то потеряла уверенность в себе… Вернее сказать, уверенность в том, что я вообще существую, понимаете? И то, что вы тоже его видели… и что у него была зеленая сумка… Это значит, что третьей совы не будет, понимаете?

●

Я ничего не понимала. Не понимала, кем был тот худой мужчина. И что он делал в квартире Кацев. Какая связь между ним и совами. Тем не менее я ей кивнула. В конце концов, чувства, которые она описала, были не совсем чужды и мне. В конце декретного отпуска, с Адаром, со мной творилось то же самое. Потому-то я так быстро и вышла на работу. Я чувствовала, что за долгие часы сидения дома во мне что-то начинает рассыпаться. Что меня охватывает паралич воли; желание на все махнуть рукой и с головой нырнуть в тоску, подчинившись призывному пению ее сирен. Это было так страшно и будило такое чувство вины, Михаил, что я не могла довериться даже тебе. Именно поэтому я отказалась от второго. Я имею в виду, от ребенка. Мне хватило одного взгляда на бездну, над которой натянута тонкая ниточка душевного здоровья, чтобы испугаться: а вдруг в следующий раз я в нее упаду? И я вернулась на работу, потому что там хотя бы знаешь, с чем имеешь дело.

Ты и правда удивлен, Михаил? Мне кажется, что нет. Мне кажется, в нашей совместной жизни нет ничего, что могло бы тебя удивить. В сообщениях, которые я тебе оставляю, нет никаких страшных тайн из прошлого. Какую великую тайну каждый человек скрывает от мира? Тайну своей уязвимости. Но я открывала тебе эту тайну каждый божий день.

А вот что касается событий, которые произошли после твоего ухода… Тут, я думаю, мне удастся заставить тебя по меньшей мере недоуменно вздернуть бровь. Но не будем забегать вперед. Ты ведь любишь, чтобы факты излагались по порядку. Начало, середина и конец.

●

– Я сейчас позвоню в пару мест, – сказала Хани. – Если сумею найти бебиситтера, я с вами поеду.

– Хорошо, – ответила я. Хотела добавить что-то вроде: «Вы правильно сделали, что вернулись на работу». Или: «Если вас снова обуяет страх перед пропастью, приходите ко мне на чашку чая. Чашка чая, выпитая в нужный момент, способна творить чудеса». Но Хани уже ушла вглубь квартиры вслед за детьми, словно рыбка, проглоченная морским анемоном.

Поэтому я промолчала.

И спустилась этажом ниже.

У Рут совсем недавно закончился семидневный траур по Герману. Поэтому я решила сначала постучать в квартиру напротив, где живет адвокатша. Я уже поднесла палец к двери, но меня остановил раздававшийся из-за нее мужской голос. И дело было не в словах, которые он произносил. Из-за закрытой двери слов особо не разберешь. Дело было в его интонации. Ты бы и сам без труда ее узнал: обычно таким тоном говорят подсудимые, когда присяжные уже вынесли обвинительный приговор и остается только дождаться решения судьи о сроке заключения.

●

Муж адвокатши просил о помиловании. Когда о помиловании просят женщины, они плачут. Когда о помиловании перед вынесением приговора просят мужчины, они напрягаются всем телом, чтобы не разрыдаться, и голос