Я иду искать. История вторая - Олег Верещагин

Вытянув босую ногу, Олег подцепил пальцами ремень автомата и, высу­нув ствол под стреху, поймал в придел светло-русый затылок. Антон отошел шагов на тридцать, не больше...

— Стоп, — тихо сказал Олег вслух. И посмотрел в другую сторону.

Офицер ушел еще недалеко. Можно снять и его, проблем нет. Но на выстрелы прибегут солдаты, они где-то рядом. Даже если он, Олег, уйдет, бабе Стеше несдобровать. А приносить смерть в ее дом мальчик не хотел.

Он плюхнулся в сено. Отложил автомат и быстро оделся — одежда была застирана от крови и аккуратно починена. Потом достал и положил на ладонь камас.

И вот тут его пробрало! Не страхом, а отвращением к тому, что предстоит сделать. Сцепив зубы, Олег закрыл глаза и переждал наплыв дурноты, похожий на мутную, шумную волну-цунами — он так и представлял эту волну, кадры виденной хроники...

...Война оставалась войной. И даже убитый хобайн, которого Олег заколол в самом начале похода, укладывался в ее схему. Он был боец и грозил Олегу тем, что получил сам — смертью. Даже девчонка, застреленная в лесу, все еще оставалась «в рамках войны».

Не оставался в них Антон: с одной стороны — безжалостный вражеский разведчик, с другой — мальчишка младше Олега с открытой улыбкой.

«А если рвануть сейчас к нашим? — мелькнула спасительная, казалось, мысль. — Я его опережу, и он явится прямо в наши руки... Да, — добавил Ол­ег, — и убьет его уже кто-то другой, а не ты. Марычев. Оч-чень просто, а главное — спокойно, ты сможешь даже в сторонку отойти и ушки зажать, и глазки зажмурить... Твоя совесть останется чистой-чистой, как носовой платочек в кармашке. Это же так офигительно важно — иметь чистую совесть! Кто-то — но не ты... И правильно, береги себя, Олежка — у тебя это здорово получается! Вместо того, чтобы извозиться в грязи самому, ты обольешь ею кого-то другого. Но значит ли это — остаться чистым?!»

Олег услышал чей-то хриплый и злой голос, произносящий матерные ругательства — и не сразу узнал свой собственный.

Замолчав, он сжал в руке, лезвие камаса, чувствуя, как оно нехотя, слов­но с недоумением, ранит хозяйскую ладонь. Это была физическая боль, и тер­петь ее оказалось легче, чем мысль о том, что предстояло сделать. Но пере­ложить это еще на кого-то Олег не мог.

...Больше всего Олег боялся, что офицер заявится первым. Ему не хоте­лось возиться еще и с ним. Но Антон не разочаровал Олега. Тот лежал на скате крыши, обращенном во двор, наблюдал из-за конька за приближающимся неспешно хобайном и вел философский спор с товарищем Достоевским.

«Ну и как же мне поступить? — интересовался Олег у классика. — Вот сейчас слезинки ребенка будут капать градом. Потоком. Так может, пусть идет?»

Антон, наверное, выкупался — во всяком случае, волосы его сей­час темными от воды и блестели мокро. Он чему-то улыбался и ловко срезал прутом головки цветков у дороги. Очень ловко, точными, молниеносными, совсем не мальчишескими движениями, и Олег мельком подумал еще, что не хотел бы увидеть в этой руке клинок.

«А потом погибнут наши ребята — с их слезами как быть? И даже не с их, они не заплачут и на костре — но сколько женщин и девчонок страшно завоют в Рысьем Логове? Ведь он слышал это, Олег, слышал — когда женщина воет уже не по-человечески... Или они не в счет, или как у кочевников — что вижу, о том пою?.. Интересно, что он себе представляет, ссекая цветы? Думает ли он, что можно умереть здесь, на тихой и теплой летней улице? ДУМАЕТ ЛИ ОН, ЧТО ВООБЩЕ МОЖНО УМЕРЕТЬ?!»

Пропустив Антона, Олег съехал к краю крыши. Подумал напоследок: «Сука вы, Фёдор Михайлович, и фарисей!» — и мягко спрыгнул в пыльную траву. Бесшумно, но Антон почти сразу обернулся — и рука его скользнула в карман на бедре.

Вообще-то Олег такого ждал. Небольшой пистолет упал под стенку, и Олег, оттолкнув Антона к стене, выпрямился. Перекосив лицо, Антон придержи­вал вывихнутое запястье, вжимаясь в стену.

— Здравствуй, Тоша, — тихо сказал Олег. — Узнал? Значит, церковь-то неда­леко?

Антон побледнел. Олег достал из ножен камас — и Антон перевел глаза на него. И вдруг попросил:

— Не надо, — голос его дрогнул. — Пожалуйста, не надо. Я не хочу... умирать.

— Неужели ты думаешь, что кто-то хочет? — Олег приближался к нему неспешно, покачивая камасом. Он не хотел пугать. Скорей медлил, потому что не хо­тел убивать...

Антон все понял. Он опустил опухающее запястье и еще сильнее прити­снулся к бревнам. Он больше ни о чем не просил, ничего не говорил, а прос­то смотрел на камас, беспомощно следя за всеми его движениями в руке Ол­ега.

— Я бы дорого дал, — чтобы вас не слышать, — Олег внезапно охрип. — Сколь­ко тебе лет, Антон?

Сухие губы дрогнули. Глаза Антона внезапно ожили, глянули в лицо Ол­егу с какой-то сумасшедшей надеждой.

— Дв-в-венад-дцать... — он не сразу справился с губами.

«За что мне это?» — подумал Олег. И услышал свой голос:

— Тут просто нет другого выхода, Антон. Если бы я был один... я бы скорее умер. Но нас восемнадцать человек. И у всех кто-нибудь есть... кто ждет. И у меня. Это будет не очень больно. Я... обещаю.

— Не надо, — глаза Антона сделались вновь стеклянными, обреченными, но гу­бы еще жили, одни — во всем существе, и шептали какие-то глупости: — Я ни­кому не скажу... честное слово — я убегу...

До Антона оставалось два шага.

— Закрой глаза, — попросил Олег.

...Камас, войдя точно в горло, сел в бревна — Олег бил уже поставлен­ным на взрослого ударом... Он смотрел только в лицо Антона, но через ору­жие ощутил, как судорога сотрясла умирающее тело. На лезвие почти ничего не вытекло — камас рассек не артерии, а гортань и позвоночник. Олег одер­жал свое слово. Едва ли убитый успел осознать что-то из того, что почув­ствовали его нервы. Глаза подернулись пылью, рот открылся уже сам собой, и из него выплыл маслянистый, густой кровавый пузырь. Лопнул с еле слышным «пок», и струйки крови потекли на подбородок, закапали на комбинезон и лезвие...

Олег качнул камас и вырвал его. Антон уютно и неспешно сел в траву у стены. Уткнулся подбородком в грудь, и волосы мокрыми прядями упали на лоб. Кровь больше не капала.

«Он спит, — сказал себе Олег, вытирая клинок. — Все нормально, он спит. А мне пора идти. Надо уходить сейчас. Все нормально.»

Он лгал себе. Ничего не было нормально. Ничего уже не могло теперь быть нормальным... Ничего.

Странно, но чету Олег нашёл не на Темном. Он прошел какие-то две вер­сты, никуда не сворачивая и почти ничего не видя, — лишь затем, чтобы по­пасть в объятья Холода и Святомира — Гоймир послал их посмотреть, кто там прется, как кабан через заросли.