Происхождение христианства из гностицизма - Артур Древс

христиан­ства. Да и само по себе оно отчасти представляет огромные трудности для понимания. При этом оно дает исследовате­лям такое обилие новых и своеобразных фактов, что они стоят перед «Одами», как перед загадкой.

Представляют ли собою «Оды Соломона» иудейское произведение? Следует ли их относить к христианству? И к какому времени мы должны отнести их происхождение?

В пользу иудейского происхождения «Од» веским аргу­ментом является прежде всего то, что они приурочивались к канону ветхого завета и обычно выдавались за пророче­ские. Поэтому их первый переводчик и издатель Rendel Harris полагает, что, по крайней мере, некоторые из них иудейского происхождения; большую же часть их он считает произведением иудея-христианина конца первого столетия нашей эры. В противоположность этому, по Гарнаку «Оды» представляют собою «иудейское произ­ведение, — книгу псалмов эпохи Иисуса», написанную при­близительно между 50 и 67 г., позже перенятую христиан­ской общиной в Палестине и около 100 г. основательно переработанную. Допустить христианскую переработку первоначально иудейского основного произведения Гарнак, хотя и с явною неохотою, счел себя «вынужденным ре­шиться», чтобы отклонить выводы, которые могли бы быть сделаны из характера «Од» против исторического существо­вания Иисуса (!). Ибо «Оды», иудейский и дохристианский в основе характер которых для него не подлежит сомнению, «действительно предвосхищают так много христианского, что в результате оказывается под величайшей угрозою историч­ность Иисуса. Если бы эти «Оды» были уже известны, когда в недавнее время некий непризнанный дилетант (sic!) снова огорчил христианский мир утверждением, будто Иисуса вообще не было, то они наверно были бы вовлечены в дебаты (!)»[24].

Между тем, Гункелю предположение Гарнака о хри­стианской переработке иудейских «Од Соломона» внушает «величайшие сомнения», и он справедливо замечает, что та­кие попытки объяснения были бы допустимы только в том случае, если бы мы имели перед собою хорошо сохранив­шийся текст, которому подобным предположением можно было бы придать удовлетворительный смысл. Но об этом не приходится и говорить. До полного уразумения «Од» еще очень далеко. Гарнак ведь также сознается, что неко­торые его выделения христианских составных частей из иудейской основы не надежны в его собственных глазах, и признает, что многих мест он вообще не понял, между тем как, по мнению Гункеля места, которые Гарнак счи­тает возможным объяснить только вставкой, при правиль­ном переводе оказываются в полном порядка. При этом сам он становится на сторону Цана и Хауслейтера, которые считают «Оды» целостным продуктом христиан­ской мысли.

Как сильно, впрочем, расходятся мнения относительно «Од Соломона», видно из сводки С. Рейнаха в его «Cultes, mythes et religions», т. IV, 1912, 207 — 228. Согласно взгляду Бернарда, «Оды» — чисто христианское произведение; это песнопения ново крещенных, сочиненные при Иустине, около 150 г. По Бернсу, в «Одах» содержатся намеки на ронтанистических пророков. По М. Дитриху, точка зрения первоначального сборника — иудейская, и большинство од, пожалуй, принадлежит право­верному иудейству; другие берут свое начало от иудейства еретического и подверглись многократной переработке, прежде чем были охристианизованы прибавлениями; в них можно обнаружить и ессейские влияния. По Велльгаузену, Пройшену и Франкенбергу, согласным в этом отношении с Гункелем, в «Одах» нет ничего иудейского; напротив, они отражают торжество христианства. Это — гностические оды, от которых ведет след к Египту, — взгляд, разделяемый и Луази. С этим взглядом согла­шается и Клемен постольку, поскольку он считает мнимо-христианского автора вставок за автора всего произведения, хотя среду, из которой произошли «Оды», по его мнению, надо искать не в Египте, а вернее в Малой Азии. Наоборот, Грессман, с которым согласен также Норден, в большинстве «Од» не сумел вообще найти ничего своеобразно христианского, а в других разве только в тон­ком наслоении, причем их идейное содержание он опреде­ляет, как «иудаизирующий гносис дохристианизирующих системообразований второго века», между тем как Sрilla и Н. Grimme, а также R. Н. Charles становятся, с некоторыми оговорками, в целом, на сторону Гарнака, a Шпренглинг в главном соглашается с Харрисом. Полный список появившихся по этому предмету многочис­ленных книг и статей дает Киттлер в «Die Oden Salomos, überarbeitet oder einheitlich?» (1914, 142-153), причем сам он стоит на точке зрения единого и чисто христианского ха­рактера «Од».

«Насколько мне известно, — говорит Рейнах, — никто не выразил до сих пор мнения, что «Оды» — чисто иудейское, а не фальсифицированное путем вставок произ­ведение. Это значило бы уклониться от решения вопроса и было бы слишком смело».

Почему слишком смело? Очевидно, потому, что «Оды (Соломона» содержат мысли, которые до сих пор привыкли считать специфически христианскими. Но как быть, если существовал дохристианский и независимый от христиан­ства иудейский гностицизм, в котором эти мысли фактически имели свое место? Их рады бы приписать христианству, руководясь в немалой степени проглядывающим у Гар­нака мотивом: не давать отрицателям историчности Иисуса аргумента в пользу их взгляда. Поэтому решают, что «Оды Соломона» подверглись христианской переработке или вставкам, поскольку их не считают вообще чисто христиан­скими по происхождению. Но если уже христианин взялся обработать эти оды, почему же он сделал вставки не по-хри­стиански? Почему он не разработал христианские моменты более ясно и определенно? Почему он демонстрирует перед нами христианство, которое ничего не знает о грехе, покая­нии и прощении, которое не перестает говорить о «воде» и при этом ни разу не вспоминает о крещении, говорит о вкушении молока и меда и ни разу не упоминает о при­чащении? И что это за христианство, которое с Иису­сом синоптиков, очевидно, не имеет ничего общего, ко­торое настолько не уделяет ему ни малейшего внимания, что даже не упоминает его имени (не говоря уже о том, чтобы приводить какие-нибудь из его изречений), но зато тем бо­лее говорит о юристе (хотя самое это слово упоминает очень редко) и выводит искупителя часто говорящим, — правда, в очень неопределенной форме, — неясными и таин­ственными намеками и оборотами, как если бы он обра­щался только к посвященным, а остальные и не могли, и не должны были бы понимать его слово? Да и как гармонирует с христианским характером «Од» то, что они, согласно «Pistis Sophia» и Лактанцию, первоначально принадле­жали, как мы уже упоминали, к канону ветхого завета и при­водились как нечто от пророков, т. е. все же, смеем думать, как иудейское произведение?

Присмотримся несколько внимательнее к тем местам, которые считаются специфически христианскими.

Прежде всего — образ спасителя! Ода 31 гово­рит о его насильственной смерти, причем влагает ему в уста следующие слова:

«Они измыслили на мне вины,

когда я встал, — на мне, который не был