Смертельный туман - С. Гроув

– Круг? – спросил Тео. – Что это?

– Под великим дубом у нас выстроены каменные сиденья ярусами, наподобие маленького театра. Когда появляются люди со стороны, мы собираемся там на закате дня и слушаем их рассказы. Ты же представляешь, каково поддерживать связи с миром, живя в глуши вроде нашей! – И улыбнулась: – Это тебе не Бостон.

Выложив поленья костром, Дымка подожгла их и не поднималась с колен, пока дрова не занялись уверенно.

– Девочка незнакомая, – продолжала она, – а вот Горькослад нередко нас посещает. Он единственный тучегонитель, оставшийся в здешних местах после того, как бесследно пропали трое других.

Тео словно в ребра толкнули.

– Тучегонитель? – повторил он.

Двое собеседников сразу заметили, как изменился его тон.

– Да.

– Мне нужно непременно поговорить с ним, – сказал Тео.

Сердце заколотилось, и закружилась голова.

– Тише ты! Разволновался, понимаешь… – Казанова подхватил его под руку. – Присядь-ка лучше к огню!

Он заботливо усадил юношу в кресло, пристально заглядывая в лицо.

– Я бы рассказал ему кое-что о других тучегонителях, – выдохнул Тео. На него напала слабость, он чувствовал себя как после долгого бега.

– Он наверняка с интересом выслушает тебя, – сказала Дымка, вид Тео и ей внушил беспокойство. – Вот придем на круг, там с ним и увидишься.

Тео кивнул, стараясь успокоить дыхание. Казанова переглянулся с хозяйкой и предложил:

– Может, нам сюда позвать этого Горькослада?

– А это мысль! – согласилась Дымка. – Кончится град, я за ним и схожу. А пока, Тео, лучше бы тебе отдохнуть! И не волнуйся о нем: в такое ненастье он никуда не уедет.

– Ладно, – сказал Тео. – Спасибо…

Он сидел у огня, чувствуя, как замедляется неистовое биение сердца. Казанова взялся помогать Дымке с готовкой. Они негромко разговаривали, упоминая жителей Оукринга, с которыми Тео еще не успел познакомиться. Юноша вслушивался в равномерный стук градин по крыше и смотрел в огонь, надеясь успокоиться. К сожалению, созерцание огня с некоторых пор перестало навевать безмятежность. В ушах отдавался страшный рассказ Казановы, а перед глазами стояли картины, навеянные деревянной картой-линейкой: девушка, привязанная к стулу, и огонь, готовый перекинуться на ее уже опаленную юбку…

16 часов 06 минут

К шестнадцати часам град наконец прекратился, сменившись моросящим дождиком – вполне обыкновенным и чистым. Дымка снарядилась наружу.

– Сейчас Горькослада приведу, – сказала она.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил Тео.

Он так и не покидал кресла: себе дороже. Только смотрел за дверь, где закат окрашивал дождевые тучи огненным пурпуром. Теперь ему казалось, будто его бостонские открытия состоялись годы назад. Мысль о Нетти и Винни вызвала улыбку, но помнились ему эти двое нечетко, издалека. Померк даже Бродгёрдл – человек, которого он некогда знавал под именем Уилки Могилы. Прежняя ярость при мысли, что Грэйвз может уйти безнаказанным, сменилась глухим недовольством. Зато воспоминания деревянной карты были яркими и четкими, как никогда. По свойству карт, не иначе…

Услышав голос Дымки, возвращавшейся через поле, Тео понял, что миновал почти час. Казанова поднялся:

– Встать хочешь?

– Да. – Тео встал, обойдясь без помощи, но далеко от кресла не пошел – вдруг опять закружится голова.

Дымка вернулась не с одним путешественником, а с двумя. Рядом с ней, занятый разговором, шел рослый молодой человек, примерно ровесник Тео. У него было спокойное лицо и прямой взгляд… Парень казался гораздо мудрей, чем предполагал его возраст. По другую руку хозяйки шла загорелая девушка с волосами, заплетенными в косы, и в плаще налетчика, расшитом множеством колокольчиков. Она улыбалась каким-то словам Дымки, смех плескался в глазах…

– София, – выдохнул Тео. – Быть не может…

Все остановились. София на мгновение застыла, в упор глядя на Тео. В следующий миг она сорвалась с места, пересекла комнату и заключила его в объятия. Тео крепко ухватился за нее, уверенный: едва она разожмет руки, тут он и растянется. При виде такого знакомого и родного лица вся его бостонская жизнь, только что казавшаяся чужой и далекой, вмиг ожила. Он с некоторым изумлением почувствовал, как по щекам побежали слезы.

– Ух ты, – выговорил он наконец.

София отстранилась. Лицо у нее тоже было мокрое.

– Тео! Тео! Что с тобой сделали? Ну и видок…

Он хрипло засмеялся и осел в кресло, продолжая крепко сжимать руку Софии.

– Много всего сделали… и я дров наломал… Ты и представить не можешь!

Софии и Тео понадобилось немало времени, чтобы посвятить друг дружку в события минувших двух месяцев. Сколько всего нужно было вспомнить, сколько объяснить новым друзьям! То рвано и невнятно, то вдумчиво и неторопливо они пересказывали события, имевшие место начиная с того судьбоносного июньского дня, когда им не удалось встретиться в бостонском порту. Тео для начала поведал, почему не явился. Потом рассказал, как нашли тело премьер-министра Блая, как отправили в тюрьму Шадрака и Майлза, как с помощью големов творил свои черные делишки Бродгёрдл, ранее известный как Уилки Могила… всю долгую цепь событий, приведшую к аресту и заключению, тогда как Майлза и Шадрака в итоге выпустили на свободу. О своей жизни в армии, о майоре Меррете и Казанове, о том, как в конце концов они с Казом оказались здесь, в Оукринге, в безопасном доме Дымки.

София описала свое плавание с нигилизмийцами, встречу с Эрролом Форсайтом, потом – со Златопрут. Ей пришлось ответить на множество вопросов, касавшихся заразы, Темной эпохи и Авзентинии, показать авзентинийскую карту и мешочек с гранатами, пояснить значимость встречи с Ричардом Реном и обнаружения маминого дневника. В завершение София поведала, как они все, в том числе Каликста и Барр, снова оказались в пределах Нового Запада.

Тео, Казанова и Дымка слушали завороженно. София рассказывала о пленении Барра, об откровениях Златопрут в поезде, о малиновом тумане, поразившем Соленый… о прибытии Горькослада и Ноша. И напоследок – о том, что ей довелось увидеть в тот самый день в Черепашьей долине. О таинственной заповедной роще, быть может хранившей тайну исчезновения ее родителей.

Тео не верил, что лишь чистая случайность свела их вместе в одной точке – в безопасном домике Дымки, в крохотном городке близ Жуткого моря, притом что раньше об этом местечке не слыхивали ни он, ни она.

– Никаких случайностей, – сказал Горькослад. – Я уверен, всех нас привел сюда древний. Всегда так: если начинаются необъяснимые совпадения, зри в корень! Задумайтесь: Сара знает Шадрака, дядю Софии, знает Казанову, знает меня. Древний привел каждого из вас к людям, сумевшим найти сюда путь.

– Но какая ему с того выгода? – недоумевал Тео. – Древнему?

Горькослад улыбнулся:

– Все мы – частицы сложной головоломки. Как знать! Быть может, при всем нашем ничтожестве, древнему необходимо то, что мы творим…

Тео задумчиво посмотрел на него. Беспросветно серьезный тучегонитель тем не менее все больше нравился ему.

– У меня, – сказал он, – есть для тебя кусочек головоломки. Это причина, побудившая Дымку тебя сюда привести.

– Да, – кивнул Горькослад. – Она говорила, ты хотел что-то мне сообщить…

– Речь идет о других тучегонителях, – произнес Тео, и Вещий немедленно подобрался. – Я искал улики, чтобы уличить Бродгёрдла в убийстве Блая, и мне попалась деревянная линейка. Она валялась в вещах Блая, а стала вещдоком. Он упоминал в одном письме, что линейку ему сами тучегонители дали. Я гляжу – а это карта памяти, самая настоящая! Там девушка была и еще старик, только воспоминания кому-то третьему принадлежали.

– Моей матери, – напряженно проговорил Горькослад. – Наверняка. Ты видел моих дедушку и сестру. Что было в карте?

Тео помедлил…

Горькослад наклонился к нему:

– Они живы хоть? Дед и сестра?

– Да. В тех воспоминаниях они были живы. Их держали в плену, запертыми вроде как в подвале без окон. В одном отрывке твоей сестре… ну… грозили огнем. Пугали ее. Когда подносили огонь, у нее на руках цветы расцветали. А в самом последнем воспоминании големы ящики сколачивали. Наверное, пленникам на зимнюю спячку…

Горькослад смотрел на свои руки, его лицо стало маской горя и беспокойства.

– Этим все объясняется, – сказал он, поднимая глаза.

– Объясняется что? – тихо спросила София.

– Мать и дедушка в зимней спячке… – Он сглотнул. – Спячка дарует отдых и обновление. Но, затянувшись, она ведет к смерти.

София ахнула.

– Ни одно растение не может постоянно жить под землей, – продолжал Горькослад. – Этот тип, Бродгёрдл, их в заложниках держит. Я знал: сестру толкнуть на такое могло только нечто ужасное…

28

Письмоносец Пип

13 августа 1892 года, 7 часов 23 минуты

Сказаниям Пустошей трудно дать общую характеристику (что, видимо, закономерно). Некоторые из них зловещи, другие смешны, третьи лишь пересказывают события прошлого, не делая вывода и не давая оценок. Например, я не включила сюда историю о старухе, которая сменяла пенни на пирог, пирог – на окорок, окорок – на седло, седло – на повозку, повозку – на лошадь и наконец лошадь – на домик. Пожалуй, эта сказка повествует лишь о замечательном таланте к коммерции, проявленном старухой. Больше никакого смысла я в ней не нахожу!