переКРЕСТок одиночества 2 - Руслан Алексеевич Михайлов

это в идеале. Я вполне обошелся куском мыла и долгим горячим душем. Мыло ушло без остатка, отмытое до скрипа и пропаренное красное тело казалось невесомым, чистое белье и легкая одежда… да. Я будто в раю побывал.

Еще до принятия душа, стоя голым за полуприкрытой дверью, договорился со старушкой о немедленной стирке своих пропотелых вещичек — белье, рубаха, нижние штаны и прочее, что все эти дни впитывало в себя соль и грязь. Под душем я провел час. А когда вышел — меня ждала сложенная влажная одежда.

Следующие полчаса ушли на подъем в хижину, развешивание постиранного, проверка верхней одежды, придирчивый осмотр снаряжения, чистка остроги и ножа, кропотливая проверка обуви. Только закончив с этим, спустился в Холл и шагнул к столу.

А стоило усесться — и передо мной встала чистая тарелка с большим куском вареного мяса, большой стакан с прозрачным бульоном, а к нему и красивая фарфоровая чашка с бледноватым чаем. Медленно, но верно, запасы чая подходят к концу.

Чай…

Чая много не бывает. Любой чаевник подтвердит.

Моя мудрая бабуля ко многому относилась с умело выпестованным равнодушием. А вот без крепкого черного чая с сахаром обойтись не могла. Каждый день после обеда, часам к четырем-пяти вечера, выполнив все неотложные дела, она подходила к крохотному столику в углу кухоньки, где у ней стоял старенький советский электрочайник, поднос и заварочный чайничек. У столика она проводила минут двадцать, колдуя с черной байховой заваркой — дешевенькой, но пахучей — иногда с листиками каркаде и сахаром. Возвращалась с двумя стаканами черного чая, один вручала мне со строгим наказом не забыть на ночь почистить зубы. Усаживалась у окошка со стаканом чая и сидела так, отпивая чай крохотными глотками. Я любил это время — ведь во время первого особого чаепития лицо бабушки разглаживалось, становилось очень красивым, спокойным и добрым…

Я с благодарностью кивнул двум улыбчивым старушкам, что принесли угощение. Покивав в ответ, они поспешили к котлу, вокруг которого, как всегда, в таких случаях уже толпился местный люд. Старики знали — сегодня их ждет обильное сытное угощение. Для многих оно может стать последним — переедание. Хотя нет, не для многих, а для единиц — в Холле наконец-то начали следить за этим.

Моя рука сама собой потянулась к чаю — о нем мечтал во время отсидок в сугробах. Но сдержался и отпил сначала бульона, после чего заработал ножом и вилкой, нарезая мясо на тонкие ломтики и отправляя их в рот. На столе трепетали две сальные свечи, с треском сгорали застывшие в жире белые волоски.

Стукнули три тарелки, за стол уселись трое званых гостей.

Матвей.

Федорович.

Тихон Первый.

— Уж и не ждали — повторил Матвей недавно сказанные им слова, когда он провожал меня до лестницы ведущей к Центру — Вернулся.

— Я же предупреждал — улыбнулся я, на мгновение оторвавшись от поглощения пищи.

Голода не было. Только сонливость и разморенность. Но есть я себя заставил. Мясо. Белок. У меня нещадно ноют мышцы — подмороженные, перенапрягшиеся. Я не давал себе пощады, ночуя в сугробах, тренируя удары и перекаты, взбираясь на холмы и спускаясь с них, таская за собой трупы и медвежьи туши. Пусть желудок сжался и не хочет еды — я заставлю. Я напитаю себя нужным и может даже чуть избыточным количеством белков, жиров и углеводов. Все лишнее потом сгорит на морозе.

— Почернел, осунулся — подхватил Федорович, внимательно оглядывая меня — Пальцы вспухли на левой руке. Подморозил?

— Чуток — кивнул я — Заснул и не заметил, как рука выскользнула из варежки. Вовремя проснулся.

— Это да… выпьешь? Мы чуть оставили.

Отодвинув опустевшую тарелку, я, продолжая жевать, поднял с колен и положил на стол небольшой сверток. Внимательно оглядел лица присутствующих, особенно задержавшись взглядом на лице благостно улыбающегося Тихона Первого, предводителя монахов и настоятелья монастырского. Я специально попросил позвать и его, зная, что он обладает огромным влиянием на многих стариков. И его влияние только увеличивается.

Поэтому, не разворачивая сверток, я предупредил:

— Ожидаю от всех понимания и гибкости в мышлении. Сходу ничего отвергать не надо. Это я больше к вам — я снова глянул на Тихона.

Седой монах спокойно кивнул и, совсем не церковным языком, ответил:

— Торопиться с выводами никто и никуда не станет.

— Что же там такое? — удивились старики.

— Ничего нового — хмыкнул я — Уверен, что там, в Замке, это давно уже есть и растет.

— Растет?

— Вот.

Развернув сверток, я убрал руки, чтобы все могли увидеть небольшую охапочку плоских травяных стеблей. Дождавшись, когда все насмотрятся, я пояснил:

— Нашел под трупом разорванного сидельца. Трава питалась им — трупом. Я рискнул попробовать и сильно удивился — прямо вкусно. Потом ел еще несколько раз и пошло только на пользу. Учитывая наш однобокий рацион — не считая подачек с Замка… разнообразие нам не помешает. Клетчатка, углеводов чуток — прямо как доктор прописал. И вырастить труда не составит — все что надо это мясо пусть даже и подмороженное. Ну может еще холод — раз она в минусовой температуре растет. Я предлагаю устроить на кладбище что-то вроде теплицы. Или холодницы? Как-то так в общем.

— Это еда — коротко сказал Матвей и с хлюпаньем втянул в себя скопившийся на тарелке бульон и жир.

— Еда — подтвердил и Федорович, украдкой взглянул на молчащего Тихона.

Поняв, что дальше молчать не получится, монах осторожно произнес:

— На телах сидельцев траву растить… бесовское это дело. Грешное.

— В чем тут грех? — удивился Матвей — На могилах вишни растут, а детишки едят. И что? Вишни бесовские? Дети грешные?

— Вишня с земли соки берет — не согласился монах — Но не тела усопших грызет. А к тому времени как дерево подросшее пробьется в могилу и сквозь гроб корни проведет… к тому время в тому гробу разве что прах иссохший обнаружится.

— Зачем растить траву на людских трупах? — прервал я их — Мыслите ширше. Эта травка — порождение здешних мест. И пусть она хищная, плотоядная, но эволюцией приучена жрать в первую очередь не наше мясо, а здешнее. Понимаете?

— Медвежатина? — оживился Федорович.

— Не только — качнул я головой — Повторюсь, мужики — мыслите ширше. Растения к жизни приспособлены куда лучше нас. И жрать могут многое. Короче — надо пробовать разное. Я минуты три подумал и на ум сразу несколько вариантов сырья пришло. Отборное мясо траве на съедение бросать — глупо. А вот порезанную кожу, перемолотые