«ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г. - Марина Саввиных

На телефонной станции уставшая девушка с пожилым от суточной работы лицом повесила трубку, и рассмеялась. Повернулась к соседкам:

— Девочки, по улице Пушкина снова гэбисты шифруются.

Проснулся Мунтяну от громких автомобильных гудков. Подняв голову с травы, старший лейтенант напряженно вглядывался в площадь у Собора, затем вновь уткнулся, и полежал так несколько минут. Чекист собирался с духом. Спал Мунтяну между двумя елями, укрывшись плащом и еще какой-то рванью, собранной им на расположенной неподалеку мусорке. Ночью к нему несколько раз подбегали бродячие собаки, но человека не трогали, принимая, очевидно, за своего. Наконец, Мунтяну встал, и пошел к фонтанчику, совершить утренний туалет.

— Стой. Сюда пошел, — лениво окликнул его полицейский из патруля, прогуливавшегося по парку.

Мунтяну так же лениво достал из кармана удостоверение, развернул, и протянул в сторону патруля, куда с удовольствием начал еще и справлять малую нужду. Побледневший сержант патрульно-постовой службы постарался приблизиться настолько близко, чтобы суметь разглядеть удостоверение и настолько же далеко, чтобы не попасть под струю Мунтяну. Наконец, прочитав удостоверение, сержант козырнул, и обиженно шмыгнул мимо Мунтяну. Закончив, чекист умылся в фонтанчике, и присел на ступени у Собора. Руки дрожали. Постепенно старший лейтенант согрелся на солнышке и задремал.

— Хэй, добрый человек, что ты развалился здесь, как Клеопатра на коленях у коня Александра Македонского?! — Мунтяну проснулся от слов суетливо бегавшего перед ним человечка, — Встань, встань, немедленно!

— Разве у коня есть колени? — очень удивился Мунтяну.

— Какая разница, есть они у него, или у тебя, или у коня, — суетился толстячок, перевязанный наискось большой белой лентой, — если через час здесь будут венчать мою крестницу и ее жениха?

— Было бы удивительно, если бы здесь венчали твою крестницу и НЕ ее жениха, — ядовито заметил Мунтяну, и стрельнул у толстячка сигарету.

— Ты, я погляжу, остер на язык, — осуждающе цокал языком крестный невесты, — а мне не улыбается, чтобы под ногами брачующейся пары валялся бомж, да еще и не в меру остроумный.

— Отнесись ко мне, как Александр к Диогену, — философски заметил Мунтяну, и повернулся к толстячку спиной.

Ситуация начала его забавлять. Выпрошенную сигарету Мунтяну спрятал в рукав плаща.

— Слушай, я не знаю, как в вашем селе относятся к этому Диогену, — нахмурился толстяк, — а у нас в селе, как бы тебя ни знали, к тебе отнесутся хорошо. Все мы люди, все мы — добрые люди. Все мы молдаване, что мы, волки друг другу?

— Еще какие, — пробормотал Мунтяну, устраиваясь на ступеньках поудобнее, — homo homini lupus est.

— Я тебя, кажется, — толстяк стал совсем серьезным, — не материл.

— Я тоже тебя не материл, добрый человек, — закрыл глаза Мунтяну, — а просто сказал тебе одну поговорку на латыни. Ты ведь должен ее понимать, ведь мы, молдаване, добрый народ — потомки римлян.

— Хм, — задумался вдруг толстяк-крестный. — Да ты, видать, из этих.

— Каких? — щурился на солнце продрогший за ночь до костей Мунтяну.

— Из образованных, — неожиданно неприязненно выпалил толстяк, но потом расплылся в заискивающей улыбке, — У меня к тебе есть дело, образованный.

— Выкладывай.

— Сумел бы ты мне помочь во время свадьбы? А уж я тебя отблагодарю.

— Как помочь, и как отблагодаришь?

— Ну, помощь такая — будешь на подхвате. Сходи туда, принеси то, унеси это, развлеки гостя. А благодарность… Да какая тебе еще нужна благодарность, ты же на свадьбе погуляешь! Мы, молдаване, добрый народ. Есть будем, пить, веселиться, до самого утра.

— Есть, говоришь, пить, веселиться, — задумчиво повторил Мунтяну, глядя, как толстячок одобрительно кивает, — заодно то приносить, это уносить…

— Какой ты обидчивый, — насупился крестный, — хоть и бомж. Да такие как ты на коленях за мной ползать будут, лишь бы на свадьбе погулять.

— Я плохо одет.

— Неважно. Какая разница, никто и слова не скажет. Мы, ведь…

— Знаю, знаю. Мы, молдаване, добрый народ.

— Ну, согласен?

— Да вроде как.

— Тогда вставай, — толстячок неожиданно посуровел, — и сбегай в церковь за дорожками. Да побыстрее! Пошевеливайся.

— Эк ты поменялся, — крякнул Мунтяну, — шустрый какой.

— Еще бы, — приосанился толстячок, — я ведь теперь твой работодатель.

— Пошел к черту, — беззлобно сказал Мунтяну, и снова вытянулся на ступенях.

Вдалеке показался лейтенант Петреску, шедший на службу. Приветственно помахав ему, Мунтяну, не обращая внимания на ругательства толстяка, положил под голову руку, и приготовился спать.

— Ну, скотина наглая, — угрожающе сказал толстяк, закатывая рукава, — сейчас я тебя бить буду.

— Боюсь, не справишься, — сонно ответил Мунтяну.

— Справлюсь. Потом еще и полицию вызову.

— Вызывай, — спокойно ответил Мунтяну.

Толстячок задумался. Если бомж так спокоен и уверен в себе, дело нечисто. Толстячку и в голову не приходило, что человек может быть спокоен, и уверен в себе просто потому, что он спокоен и уверен в себе. Если человек такой, значит, тут дело нечисто. Задумавшись над этим, устроитель свадьбы сам побежал в церковь за дорожками.

— Встал бы ты все-таки, — сказал Мунтяну тощий мужчина в порванных спортивных штанах, — а то разозлятся, будут венчаться в другой церкви, и нам ничего не достанется.

— Вам, — спросил Мунтяну, — это кому?

— Нам, людям.

Мунтяну сел, и оглянулся. На территории Собора действительно копошились бомжи. Человек семь.

— А что, они вам много дают? — поинтересовался Мунтяну, протирая глаза.

— Денег нет, а еды — навалом. Мы за счет этого и живем, — пояснил бомж, с любопытством глядя на Мунтяну, и спросил, — ты кто, и откуда?

— Вообще-то, — решил вдруг быть откровенным Мунтяну, — я старший лейтенант Службы Информации и Безопасности.

— Это еще что за служба такая?

— Ну, наследница КГБ.

— А что, — удивился бомж, — КГБ уже нет?

— Ты с какого света явился? — поразился Мунтяну, — КГБ уже четырнадцать лет нет.

— То есть, как это нет? — тупо спросил бомж, — Ну, и кто теперь за порядок в стране отвечает?

— Ну, СИБ и отвечает.

— А почему КГБ нет?

— Так страны нет, вот КГБ не стало.

— Как страны нет? — засмеялся бомж, и понял. — Да ты меня разыгрываешь, добрый человек. Как это страны нет, если ты есть, я есть, город есть. Все, как было, так и осталось.

— Ну ты и темный, — присвистнул Мунтяну, — неужто ты не слышал, что СССР развалился? Это же четырнадцать лет назад было!

— Как развалился?!

— Ты что, по новым деньгам не понял?

— Откуда мне знать?! — разволновался бомж. — Деньги, как деньги. Думал, их просто так поменяли.

— А флаги? — иронически поинтересовался Мунтяну. — Их тоже просто так поменяли?

— Я на флаги не смотрю. Они обычно на стенах висят, а там ни пустой бутылки, ни пакета с едой, ничего не найдешь.

— Ну, а в небо-то ты смотришь? — патетически спросил Мунтяну.

В то же время старший лейтенант вынужден был, — пусть и про себя, — признать, что выглядит нелепо. Сам почти бомж, опустившийся, пьяница, издевается над несчастным человеком… Мунтяну вдруг даже прослезился, что было, без сомнения, одним из признаков катастрофически быстро надвигавшегося на него алкоголизма.

— Знаешь… Как тебя зовут?

— Григорий.

— Знаешь, Григорий, я, пожалуй, не сказал тебе всей правды.

— Да, я тоже так решил, — признался Григорий. — По-моему, ты не старший лейтенант государственной безопасности.

— А кто же? — удивился Мунтяну.

— Я думаю, ты — сержант государственной безопасности, — шепотом сказал бомж.

— Нет, Григорий, — покаянно вздохнул Мунтяну, — я действительно старший лейтенант государственной безопасности, просто спившийся и потерявший надежду добиться чего-то в этом мире.

— Эка невидаль, — успокоил его Григорий, — а чего бы ты хотел добиться? Двухкомнатной квартиры в стареньком доме, подержанного автомобиля, и возможности венчать свою глупую беременную дочку в Кафедральном Соборе? Это, по-твоему, значит чего-то добиться в жизни?

— Да ты, я погляжу, — улыбнулся сквозь слезы Мунтяну, — философ.

— В общем, да. Даже преподавал в институте, — гордо признался Григорий, — но мне это надоело, и я стал асоциальной личностью.

— Трудно ей быть? — с надеждой спросил Мунтяну.

— Очень, — разочаровал его Григорий, — очень легко. Думаю, тебе понравится.

— Нет, — повесил голову Мунтяну, — я не могу. По крайней мере, до тех пор, пока не выполню свое последнее задание. Я должен следить за одним лейтенантом полиции. Петреску его фамилия.