Дневник шпиона - Николай Григорьевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЛИЧНЫЕ ДЕЛА
26 марта. У меня была княгиня Долгорукая. Она пришла одна, в темном, закрытом платье. Очень сдержанно и с достоинством она сказала мне, что явилась поблагодарить за деньги, присланные в Константинополь, и за все остальное. О записке в цветах не было речи. Я спросил, понравился ли ей Лондон.
— Нет, — ответила она. — Я скучаю здесь. У вас очень мрачная река, хуже нашей Невы. Здесь любят веселиться, но мне это не подходит. Новые танцы и музыка очень грубы. Ах… Только здесь я узнала, что такое тоска…
— Может быть, вы позволите мне развлечь вас немного?
— Благодарю вас, мистер Кент. Мне очень приятно быть в вашем обществе.
Она ушла, высоко подняв голову. Я вспомнил ее на бульваре в Севастополе, и меня поразил тот отпечаток солидности, который наложила на нее Англия. Ведь в Крыму она была похожа на даму легкого поведения. Особенно мне запомнилась сигара в ее зубах. Теперь она держала себя, как особа владетельного дома, пополнела и утратила резкость движений. У нее ясные глаза, как у кинематографической героини, и кажется, что за всю жизнь она не видала несчастья. Может быть, Англия исправила ее? Шесть месяцев она провела со стариком, не проявляя себя с дурной стороны. Дед находит, что англичанки должны брать пример с таких русских.
Прощаясь с княгиней, я обещал, что заеду за ней, и мы отправимся на выставку художественных новинок, которая открывается в Королевской академии в апреле. Она милостиво согласилась.
28 марта. Сегодня я получил извещение, что моя отставка не принята. Мне предоставляется двухмесячный отпуск. Что же мне теперь остается делать?
Я купил "Таймс" за целый год и начал читать. Белые листы газеты покрыли пол моей комнаты, как снег в России покрывает землю. Я начал читать все подряд, как читальная машина. Мысль моя медленно двигается вперед по дням, как человек лезет по лестнице из глубокой ямы. Кое-что я начинаю понимать. Но все же чертовски трудная задача принимать "Таймс" порциями более одного номера в сутки. На это чтение я смотрю, как на испытание, наложенное на меня службой.
Когда я одолею эту огромную стопу бумаги? Ведь я же в отпуску…
3 апреля. Я заехал за княгиней Долгорукой, и мы отправились вместе в академию на выставку. Мы долго бродили по залам и не могли найти ничего для себя интересного. Купающиеся и прыгающие лошади не нравились Долгорукой. Она находила, что ноги у лошадей слишком тонки, а картины — слишком шумливы. На остальное она просто не смотрела. Мы задержались на минуту только перед небольшим полотном, на котором была изображена грядка фиалок.
Глядя на эту картину, я вспомнил фиалки, которые ровно год назад княгиня подарила мне. У меня неожиданно сорвалось:
— А знаете, княгиня, я прочел вашу записку уже в степи, через пять дней после ухода из Севастополя…
Я сказал это и сейчас же смешался. Но с другой стороны, надо же было когда-нибудь напомнить о записке. Нельзя предавать полному забвению то, что было.
Княгиня смутилась. Довольно-таки растерянно она сказала:
— Значит, записка не пропала? А ведь я думала, что вы так и не прочли ее. Что же мне теперь делать?
Она отвернулась. Потом быстро шепнула мне по-русски:
— На нас смотрят молодая дама и старик.
Я оглянулся. Это был полковник Мальмер и Мабель. Полковник сейчас же бодрым шагом подошел к нам и начал расспрашивать:
— Куда это вы пропали, Кент? Я вас не видел ровно год. Впрочем, кажется, вы были в Крыму?
Я познакомил полковника с княгиней и подошел к Мабель. Она сказала мне как ни в чем не бывало:
— Я слышала, что вы были у Врангеля. Как я рада, что вас разгромили. Нельзя же, господа, вечно лезть куда вас не спрашивают. Познакомьте меня с вашей дамой.
И разговор начался.
Из литературных источников я знаю, что английская любовь, не в пример испанской, прогрессирует медленно, тянется годами, сама выискивает себе препятствия, но неизменно кончается браком. В свое время я без особой серьезности отнесся к разрыву с мисс Мальмер. Мне всегда казалось, что она от меня не уйдет. Правда, те же литературные источники никогда не строили пары, подобной нашей. Она — член Рабочей партии, он — агент Интеллидженс Сервис. Это было слишком рискованно даже для Честертона. Но я находил смягчающее обстоятельство для такой комбинации. Женщина не имеет права ставить в минус жениху то, что она прощает отцу. Хотя, конечно, мисс Мальмер, может быть, и не догадывалась, чем именно занимается ее батюшка.
Тон Мабель был вполне добродушным, — за год, очевидно, острота положения сгладилась. Полковник, который делал вид, что ничего не знает о нашей размолвке, взял с меня слово, что я приду к ним в ближайший четверг. Мабель не возражала против этого, и таким образом внешне мир был восстановлен. Мы все вместе еще раз прошлись по залам, критикуя картины.
Во время этого хождения полковник положительно прилип к Долгорукой. Своими вопросами он ставил ее в тупик, я это слышал, разговаривая с Мабель. Чтобы вывести княгиню из тяжелого положения, я постарался объединить нашу компанию, что не укрылось от глаз Мабель. Судя по всему, Долгорукая ей не понравилась.
У подъезда мы разошлись в разные стороны. Прощаясь, Мабель посмотрела на меня печально и длительно. Но ничего не сказала.
Мы сели с княгиней в автомобиль, она долго молчала. Наконец, повторила слова, произнесенные час тому назад:
— А ведь я думала, что записка не попала к вам в руки. Что же мне теперь делать?
— Разве это имеет такое значение? — спросил я. — Если прикажете, я могу забыть о существовании этой записки.
— Нет, — ответила Долгорукая. — Это не так важно. Мое отношение к вам осталось прежним. Вы самый лучший человек, какого мне пришлось встретить за всю жизнь. Но здесь в Лондоне мне хотелось бы немного исправиться. Впрочем, я на этом не настаиваю. Мистер Кейт, можете вы мне ответить на один смешной вопрос: ваше сердце свободно?
— Как будто бы да.
— Слава богу!
И княгиня перекрестилась. Мне показалось это смешным, уж очень непохожим на то, что я привык видеть. Но она сказала:
— Не смейтесь надо мной. После революции я начала верить в бога. Он всегда помогает мне в трудные минуты…
И она тут же без церемоний обняла меня, так что я принужден был свободной рукой опустить занавеску.
Конечно, русские отстали в технике, но в
