Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична - Элеонора Прохницкая

Последнюю стометровку она бежала почти бегом, так ей не терпелось поделиться этой ошеломляющей новостью!

Действительно, дома это сообщение произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Муж растерянно развел руками:

— Не знаю… не слышал я такого, индивидуальный талон на сапоги! На всех предприятиях разыгрывают… может, вы уже при коммунизме живете в своем клубе…

Он с виноватым видом ушел в маленькую комнату, закрылся там и не выходил весь вечер.

Людочка повисла на шее у матери:

— Мамочка! Ущипни меня! Может, я сплю!.. Ой, я не доживу до вторника!

Надежда Федоровна вытащила заветный талон из носового платка, куда она его бережно, словно новорожденного младенца, завернула в клубе, и положила его за стекло в сервант, в один-единственный хрустальный фужер, подаренный мужу на заводе на его пятидесятилетие.

— Доживем, доживем мы с тобой до вторника! Вот так! Индивидуальный талон! Не то что у некоторых… — Она подошла к двери, за которой находился муж, и нарочито громко сказала: — Тянут одни сапоги на тридцать человек! Теперь доченька обута будет! Не хуже других!

Радостные и возбужденные, они с Людочкой не ложились спать и долго обсуждали на кухне, какие это будут сапоги, какая будет косметика и сколько пар теплых колготок они «возьмут».

— Слушай, дочка! А мы с тобой, пожалуй, и верхнего трикотажа тоже возьмем… А чего? В магазинах полки-то пустые, французская фирма «шаром коти»! Ха-ха-ха! А говорят, еще хуже будет… Так что надо брать все! Не каждый день отоваривание из ГУМа!

— Ой, мамуся! А где же мы столько денег достанем?

— Да есть у меня… на пальто я себе пять лет потихоньку собирала… ничего, пальто потом купим!

Пять дней Надежда Федоровна с Людочкой жили преисполненные чувством сладостного ожидания, надежды и еще чем-то очень неясным, трепетно-радостным, что наполняло их жизнь смыслом, делало счастливыми и напоминало о том, что они — женщины.

Надежда Федоровна не ругалась эти дни с мужем. Она была, как в молодости, мила и приветлива. Подавая ему щи в глубокой тарелке, поставленной, как в ресторане, на мелкую, она приговаривала: «Ешь, Васенька, на доброе здоровье!» — и два раза даже погладила его по волосам.

Василий Тимофеевич недоумевал, смущался и чувствовал себя неловко. За восемнадцать лет совместной жизни, полной нескончаемых тягот и забот, они с Надеждой Федоровной отвыкли от подобных нежностей, и теперь это приводило его в смятение. Василий Тимофеевич не знал, как ему себя вести, и, не испытывая ответного чувства к жене, замкнулся вдруг и пять дней молчал.

Наконец наступил долгожданный вторник.

…Отоваривание началось в два часа.

Вначале шли станционные работники с ночной смены, потом диспетчеры, потом путейцы…

Работники железнодорожного клуба, в количестве пятнадцати человек, собравшиеся у входа в столовую за час до назначенного времени, все время оттеснялись напором огромной толпы, собравшейся у двери.

Невысокий, чернявый молодой человек кавказского типа, с черными усиками и черными глазами распоряжался с той стороны двери. Время от времени он открывал дверь, выпуская с покупкой и впуская кого-то на свое усмотрение.

— Мы клуб! У нас на талонах время!.. — попыталась возвысить голос профорг клуба Маргарита Игнатьевна, но «чернявый» с силой захлопнул дверь, не дослушав ее до конца.

Стрелки часов перевалили за семь… Из открытых на улицу дверей тянуло вечерним декабрьским морозцем, и люди, греясь, подпрыгивали с ноги на ногу…

Радостное возбуждение у Надежды Федоровны начало угасать, подмятое под себя навалившимся тяжелым комом, слепленным из чувства тревоги, неуверенности и страха за несбыточность заветной мечты: «А вдруг их очередь так и не подойдет до закрытия… а вдруг все разберут…» Она оглянулась на Людочку, которую взяла с собой, чтобы та смогла примерить сапожки и сама выбрать по своему вкусу, что она захочет. Лицо у дочки было растерянное и совсем детское. Ну нет, я ее в обиду не дам никому!

— А ну, дочка, — шепнула она ей, — поднажмем!

Надежда Федоровна присела, а затем, распрямляясь, что было сил рванула всем телом и, растолкав четырех человек, значительно продвинулась вперед.

— Ты чего толкаешься?! Силу некуда девать?! — зашумели в толпе.

— А вы чего стоите как стена?!.. Ни туда, ни сюда… ни себе, ни людям! — огрызнулась Надежда Федоровна.

Щеки ее горели, выношенная старая шапка из песцовых хвостов съехала набок. Она азартно улыбнулась и, весело подмигнув Людочке, шепнула ей:

— А ну, доча! Держись за меня! Сейчас я еще разок попробую!

Второй рывок оказался яростней и сильней, чем первый, и Надежда Федоровна с Людочкой прорвались в первые ряды.

— Куда прешь?!.. Корова!.. Нахалка!.. — послышалось со всех сторон.

Но Надежде Федоровне это было безразлично. Главное, что они с Людочкой были почти у цели, стоя теперь первыми у дверей.

«Чернявый» открыл дверь, выпуская очередную партию улыбающихся, распаренных, как после бани, счастливчиков с коробками в руках.

— Молодой человек! — сказала высоким от волнения голосом Надежда Федоровна, придержав дверь ногой. — Уже половина восьмого! Когда же вы клуб запустите?

— Когда надо, тогда и запустим!

— Мы здесь с пяти часов мерзнем! Это издевательство над людьми! Пропускаете кого-то по блату, а мы стоим тут под дверью!.. — неожиданно для самой себя проговорила вдруг Людочка.

— Что?!! — прогремел «чернявый». — Да за такие разговорчики я вас вообще не пущу сюда!

— Не кричи на нее, не страшен! — вступилась мать за дочь.

— Вот именно! — не сдавалась Людочка. — И что значит «не пущу»? У нас талон! Вы не имеете права!

— Да?!.. Посмотрим, у кого какие права!!! — он захлопнул дверь.

— Тоже мне начальник нашелся! Не пустит! Да кто он такой?.. — возмутилась Надежда Федоровна.

— Он — председатель профсоюзного комитета станции! Он организовал это отоваривание!.. Главный человек здесь! — сказал кто-то из толпы.

Надежда Федоровна сникла.

— Не смей больше рот открывать, — прошипела она дочери, — а то уйдешь домой босая!

В восемь часов наконец «чернявый» открыл дверь и выкрикнул:

— Проходит клуб!

Надежда Федоровна с Людочкой рванули было вперед, но он преградил им вход рукой.

— А вы — не пойдете!

— Как? За что?!

— За разговоры!!!

Надежда Федоровна поняла, что терять ей уже нечего:

— А вы нам рот не затыкайте! У нас гласность и плюрализм!

— Поговорите еще!!!

— А что мы такого сказали? — спросила испуганная Людочка. В ее широко открытых глазах стояли слезы.