Ничего личного - Наталья Андреева

В любом случае: больше здесь трупов не будет. До утра надо как-то продержаться. Потом мелькнула мысль: а если будет труп? Например, на диване. Например, его. Тьфу, тьфу, тьфу! Не сумасшедший же он! То есть, убийца. Который обязательно придет.

Примерно так думал Алексей Леонидов, лежа на диване в холле. И в своих расчетах он не ошибся. Скрипнула дверь.

Итак, последний акт драмы. Те же и?..

Глава 10. Ночь. Гости

Алексей по звуку определил, что шаги легкие, женские. И поднял голову. Из коридора пробивалась полоса света, но лица женщины он не разглядел. Заметил только, что она вышла из номера, соседнего с ним. А значит…

Значит!

– Алексей Алексеевич, вы спите? – шепнула женщина, осторожно передвигаясь по направлению к дивану, на котором в засаде лежал Леонидов.

– Почти. Вам бы, Эльза, тоже надо прилечь. В вашем-то положении…

– Вы на меня обиделись?

– Обиделся? – Леонидов нервно засмеялся.

– Можно я присяду?

– Здесь темно и холодно.

– На мне носки и теплый свитер. Я здесь, на краешке.

Она говорила шепотом. Алексей же, напротив, старался как можно громче выражать вслух свои мысли.

– Так вы обиделись? – переспросила Эльза, устраиваясь на диване.

– Вы же не большая Лиза, а говорите детские вещи. «Обиделся» – это не то слово, мы с вами не конфетку в песочнице не поделили. Сначала вы взываете к справедливости, клянетесь дать показания в кабинете у следователя, требуете возмездия, а через несколько часов я выясняю, что вы решили присоединиться к большинству. И заявили Семеркину прямо противоположное тому, что сказали мне. То, что я при этом почувствовал, вряд ли можно назвать обидой. Вы когда врали-то: мне или Семеркину?

– Я из-за ребенка, – виновато сказала Эльза.

– Да? А что с ним такое?

– Ирина Сергеевна не хочет возбуждения уголовного дела. Все должно остаться внутри фирмы. В ее же интересах.

– Ирины Сергеевны? – усмехнулся Алексей.

– Фирмы. В интересах же наших сотрудников. Это может сделать плохую рекламу, и вообще… А я собираюсь там работать.

– Значит, кусок хлеба насущного дороже отмщения? Валере уже все равно, он умер, а вам жить. Правильный выбор! А сразу вы сообразить не успели?

– Ну, когда я Валеру увидела там… В холле… Захотелось отомстить, особенно его жене. А потом прошло.

– Что ж, и так бывает.

– Так вы не сердитесь?

– Вы прощения пришли просить? Или на разведку?

– Какую еще разведку? Мне просто неловко перед вами. Если бы я не позвала вас тогда, вы бы не пошли на конфликт с коллективом. Не узнали бы правду и не стали бы ссориться, с Барышевыми, с Ириной Сергеевной.

– Вы так думаете? Какая вы добрая, Эльза. Заботливая. Идите, спите спокойно, ничего я никому не собираюсь доказывать.

– Нет, вы все-таки обиделись. Если бы вы меня поняли… Вы не женщина. Да, я держусь за работу, потому что родители мои – простые люди. Не как у Таньки Ивановой. Мы впятером живем в двухкомнатной хрущобе, когда ее будут сносить и расселять – неизвестно. Может, через год, а может, через пять. А жить хочется сейчас, понимаете? Сейчас! Не через пять лет, и, тем более, не через десять. Когда сил уже не останется. Останется только завыть в полученных трех отдельных комнатах, потому что молодость прошла. Все деньги я отдаю маме, потому что она ухаживает за парализованной бабушкой. Брат учится, отцу постоянно задерживают зарплату. Да и получает он гораздо меньше меня. Я семью кормлю, вы понимаете? Когда мне хочется купить новую вещь, потому что неловко ходить на работу все время в одном и том же, мама начинает потихоньку скулить. Жаловаться, напоминать: Эльза, у нас стиральный порошок кончился, Павлику надо новые джинсы, старые совсем порвались, квартплату прибавили, папе опять задержали зарплату… Может, ты в следующем месяце купишь себе то, что хотела? А в следующем месяце повторяется то же самое. Это порочный круг. Бесконечный: все деньги уходят в унитаз или на одежду для Павлика, который, по маминым же словам, когда вырастет, все отдаст. Да ничего он никогда не отдаст! Он все как должное принимает! Как будто я его рабыня! И всю жизнь будет так делать. А мне некуда деться. Просто некуда. Я из этого круга вырваться не могу. Поэтому, чтобы изменить хоть как-то свою жизнь, я на все согласна: и на замужество это нелепое, и…

– Что еще?

– Так… Как будто я одна такая!

– Это уж точно! Вам не повезло: вы принадлежите к большинству. Или повезло? Принадлежать к большинству полезнее, чем к меньшинству. Взять, к примеру, вашу же фирму. Но в данном случае, это невезение. И большая часть населения нашей великой и могучей страны живет бедно. А некоторые и нашу с вами жизнь считают за роскошь. Могу рассказать про свои материальные трудности: квартира у меня, правда, отдельная, осталась за моей женой, когда бывший муж пошел под суд за убийство. Зарплата тоже от государства, а оно щедростью и пунктуальностью не отличается. То есть, деньги задерживают. Жена учительница, причем в обычной общеобразовательной школе, а не в дорогом модном лицее. Что еще? Да, ребенок. Усыновленный мною. Денег хватает дотянуть до очередной выплаты государством неоднократно задержанного. Как все, делаю долги, когда совсем прижмет, еду к маме за заготовками. Огурчики, помидорчики. И наша любимая картошка. Мама у меня, кстати, пенсионерка, ей надо помогать. Отца нет. Машины не имею, в рестораны не хожу, одежду покупаю на самом дешевом рынке. Только вас все равно не понимаю, хотя мы вроде бы товарищи по способу выживания.

– Вы мужчина, вам проще.

– Да? И кто это сказал, что мужчинам проще? То, что мы не рожаем и аборты не делаем, это, конечно, существенно облегчает нашу мужскую жизнь. Но, с другой стороны, женщина всегда может спрятаться за свою слабость, за беременность, роды, за изначально отведенное ей положение второго лица. Которое А выглядывает из-за спины мужчины. А куда спрятаться мужчине? За какие слабости, если они ему по должности не положены? Женщина может и без работы остаться, годами дома сидеть, никто ее не упрекнет, потому что она женщина. А мужчина – добытчик, кормилец. Если семья живет бедно, позор ему, а не жене. Всем всегда и все достается поровну, запомните это. Если бы люди могли меняться друг с другом своими ношами, они бы поняли, что беды у них разные только по сути, но не по весу… Спасибо, что вы пришли сюда извиниться, могли бы просто сделать вид, что ничего не случилось. Тем более, что мы с вами завтра расстаемся. Окончательно. Не думаю, что придется где-нибудь еще пересечься, так что можете не терзаться: завтра все кончится.

– Да? Так вы не будете искать, кто убил Пашу и Валеру?

– Я похороню эту тайну в глубине своей оплеванной души! – торжественно заявил Леонидов, положив руку на тарелку с остатками бутербродов вместо положенной Библии. – Клянусь! Вы успокоились?

– Не знаю. Как-то не по себе.

– А это, милочка, совесть. Грызет червячок-то?

– Меня просто знобит. И токсикоз.

– Ну да. Идите к себе в номер, может вас вырвет.

– Фу!

– А что? Не держать же в себе всю эту дрянь?

– Да? Так я пойду. Спокойной ночи.

– Где уж. Покой нам только снится, – пробормотал ей вслед Леонидов, плотнее закутыва ясь в одеяло.

Реверансы Эльзы были ему не вполне понятны. Что она там задумала? Неспроста этот визит. И перемена показаний неспроста. Здесь кроется какая-то тайна. А тайны Леонидов обожал. И, видимо, не он один.

Когда Эльза скрылась в своем номере, и раздался скрежет ключа в замочной скважине, он громко и отчетливо сказал:

– Татьяна, выходите! Там дует у двери.

Раздался скрип двери, которая после его слов открылась, и жена трагически погибшего управляющего Валерия Иванова неуверенно вышла в холл. Пытаясь приглядеться в темноте.

– Диван здесь, – сказал Алексей. – И я на диване тоже здесь.

– Как вы узнали, что я подслушиваю? – спросила Татьяна, подойдя к дивану. И опускаясь на место, еще не остывшее от сидения на нем Эльзы.

– Во-первых, у меня тонкий слух. Я уловил, как скрипнула дверь. Во-вторых, вы громко дышите. А в-третьих, я ни за что не поверю, что резкая смена настроения Эльзы обошлась без вас. Вы следите за тем, чтобы она чего-нибудь лишнего не сболтнула? Ну и как? Она справилась?

– Откуда вы знаете, что это я ее уговорила?

– Вчера при выносе тела вы так по-семейному держались рядышком, – скромно сказал Алексей. – А еще поутру за волосы друг друга таскали. Значит, нашли-таки общий интерес?

– Я все равно ее ненавижу. Ненавижу!

– Не сомневаюсь. Но что-то вам от нее надо?

– Не ваше дело.

– Как это оригинально! Вы, сотрудники фирмы «Алексер», словно сговорились. «Это не ваше дело!» – слышу я от каждого. Получается, что ничье дело не мое. Сам-то понял, что сказал? – и он тяжело вздохнул. – Хорошо, пусть и это будет не мое дело. Бедная Эльза! Как она любила вашего мужа! Безумно любила! Даже ребенка от него оставила, хотя ей, бедняжке, тяжело придется. Вот это любовь! В наше время редкость.