На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев

гибнет на войне задолго до того, как попадает в дело, на передовую. Если в душе возникает безумство страха смерти, можно сказать – пуля, осколок сами найдут его». И вот я думаю над этими словами и стараюсь не допустить этого страшного чувства в свое сердце.

Отправляли нас вечером. Четыре теплушки наши прицепили к очередному эшелону, идущему на Москву.

6 февраля. Вологда. Здесь наши вагоны отцепили и стали формировать небольшой специальный состав из десяти вагонов. Что было в тех вагонах, неизвестно. Да нас это и не интересовало.

7 февраля. Покидаем Вологду. Погода портится, наступает время «февральских кривых дорог». Метели такие, что иногда случается стоять в пути из-за заносов. В вагонах тепло и относительно свободно. На железных печурках парим горох и готовим гречневую кашу.

8 февраля. Прибыли в Череповец. Свободно торгуют водкой. Наши, естественно, перепились. «Страшно и жутко смотреть на скопище пьяных людей, потерявших разум и человеческий облик», – записал я в тот день. Идет отчаянная «резня в очко». Проигрывают друг другу не только подъемные, но и обмундирование, и белье.

– Что делать, – говорит, вздыхая, Симорин, – человек таким образом порой снимает накопившиеся нервные и психические перегрузки.

Самыми азартными и страстными картежниками оказались Костя Бочаров и Артюх. Артюх играл сосредоточенно, профессионально метал карты, забывая обо всем. На одной из остановок он вышел проветриться и сел в чужой эшелон, который и увез его в сторону Тихвина. Вернулся Артюх лишь через сутки. Упившиеся ребята из бывших московских школьников, заводилой среди которых был Витька Денисов, – стали вспоминать обиды и притеснения, чинимые в прошлом старшиной роты Шведовым. Завязалась потасовка, и Шведова вытолкнули в открытую дверь вагона на полном ходу поезда. К счастью, на насыпи был глубокий снег и Шведов отделался только испугом. На очередной стоянке он догнал нас по шпалам. Протрезвевшие ребята присмирели и, что греха таить, откровенно обрадовались счастливому возвращению нашего бывшего старшины.

11 февраля. Эшелон наш – всего из девяти вагонов – целые сутки стоял на станции Бабаево. День серый, пасмурный. Серые деревянные дома, голые деревья и кусты. Все под снегом, и все серое. У станции базар и барахолка, как и в Няндоме, тут ничего не продают, а всё только меняют. У коновязи пара низкорослых, тощих и грязных лошаденок с розвальнями, по снегу разметаны клоки сена и соломы. В небе тучи ворон. Старуха в латаной телогрейке и огромных валенках предлагает медный, плоский солдатский котелок с двуглавым орлом на клейме. Старуха просит за котелок четвертинку хлеба. Я дал старухе четвертинку буханки и получил посудину времен Скобелевских походов.

12 февраля. Проехали Чагоду и обедали на станции Хвойная. Здесь дислоцируются крупные путевые склады. По аттестату нас отоварили сухим пайком на трое суток и одноразовым горячим обедом. Грязная столовая размещается в наскоро сколоченном бараке при станции. Кормят мутным, перекипевшим супом и подгоревшей кашей с куском американской колбасы. И тем не менее это все-таки обед, а не сухой концентрат, едва прокипяченный на железной печке в теплушке.

13 февраля. Станция Неболчи. Военный комендант сообщает, что ехать предстоит до станции Тальцы, где в деревне того же названия и размещается резерв командного состава Волховского фронта.

Отсюда разойдутся наши фронтовые пути-дороги. Большая партия уходит на Ленинградский фронт через Волхов вдоль Ладоги по наскоро проложенной железнодорожной ветке. Уходят Вася Жидков, Витька Чеканов, Матвей Падалка, Виктор Федотов и близорукий коротышка Перфильев.

14 февраля. Старая маневровая «овечка» тащит наши четыре вагона в направлении станции Тальцы. Отъехав от Неболчей километров восемнадцать и не доезжая четырех километров до Талиц, наш куцый эшелон останавливается и следует команда вылезать. Вокруг – чистое поле и никаких признаков станционных построек или жилья. На путях встречает нас офицер из отдела кадров Волховского фронта в звании капитана. Золотым сиянием горят на его плечах офицерские погоны с четырьмя серебряными звездочками, на воротнике шинели прямые малиновые петлицы с золотыми пуговицами. Я оглянулся и на всех лицах увидел одно и то же выражение растерянности и удивления. Это понятно: подобную форму одежды нам приходилось наблюдать разве что в кино или на сцене, да и то только лишь на тех, кто изображался нашими врагами, – на белогвардейцах. Во всяком случае, кличка «золотопогонник» была страшной и опасной. Теперь мы стоим на путях и видим перед собою человека в золотых погонах. И этот человек, протягивая нам руку, говорит: «Здравствуйте, товарищи офицеры». Очевидно, капитан понял причину нашего смущения и замешательства и сразу объяснил нам, что он учился в Москве, на Академических курсах и что именно там их при выпуске обмундировали уже по новой форме. Разговаривая, мы перешли железнодорожные пути и направились в деревню Тальцы, видневшуюся за пригорком в полутора километрах от насыпи. В низине, извиваясь, текла неширокая речка Пчевжа, которую пришлось переходить по шатким, качающимся мосткам. Дорогой мы расспрашивали капитана о Москве, интересовались, как там с продуктами, бывают ли тревоги и что нового в театрах. В Тальцах не осталось ни одного местного жителя. Окна в большинстве домов с выбитыми стеклами забиты досками и заткнуты тряпками. Едва мы пришли в штаб резерва, как стали оформлять документы на группу офицеров по заявке 7-й гвардейской танковой бригады.

С этой группой ушел и наш Витька Денисов. Оставшихся дежурный по резерву пошел размещать на ночлег. Меня, Сашу Гришина и Федю Липатова определили во второй дом по главному порядку.

Заходим. Обычная крестьянская изба. Окна забиты досками и заткнуты ветошью, отчего в помещении темнота. Справа у стены нары, и на нарах люди. Лежат прямо в сапогах, курят и о чем-то тихо беседуют. Огоньки их папирос красно-оранжевыми отблесками вспыхивают в темноте. В доме тепло и уютно, приятно пахнет жильем и топящейся печкой. У огня, перед раскрытой дверцей подтопка, сидит смуглый парень – похоже, азербайджанец – в меховом жилете и валенках, с одним кубиком на петлицах и по бумажке, коверканным русским языком напевает: «Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза…»

Мы в нерешительности останавливаемся, не зная, как нам быть дальше.

– Кто там? – раздается вдруг голос с нар.

– Здравствуйте, – обращаемся мы как бы ко всем сразу.

– Заходите и дверь прикройте. Дует.

– Что, новенькие? Из училища? Располагайтесь!

Располагаемся на нарах. Кипятим воду для чая, готовимся к ужину.

Старожилы-резервисты интересуются: откуда мы, сколько времени учились, случалось ли бывать на фронте. Рассказывают о себе, о положении в частях действующей армии Волховского фронта.

15 февраля. Сразу после завтрака нас приглашают на