Любовь и прочие обстоятельства - Эйлет Уолдман

Наконец я понимаю, что больше не плачу — только всхлипываю, но глаза уже сухие. Выпрямляюсь и говорю, что хочу есть.

— Приготовить тебе ужин? — спрашивает мама. — Я собиралась жарить лосося. Сейчас сбегаю в магазин и куплю еще филе.

— А у тебя сохранилась сковородка, которую ты купила мне в школе? Мы можем испечь блинчики с лососем, тогда хватит и одного филе. И на десерт будут блинчики, на прошлой неделе я видела в шкафу шоколадную пасту.

Я включаю песню Джонни Митчелла. Я купила маме этот диск и магнитофон на ее первый день рождения после развода. Отец оставил ей всю бытовую технику, мебель, фотографии, включая фото собственных детей, даже телевизор, но забрал стереосистему.

Мы с мамой слушаем, как Джонни Митчелл оплакивает утраченный рай, и замешиваем тесто, стараясь подпевать. Мы хорошо готовим вместе. На кухне я уже давно не подручный, а партнер, но сегодня позволяю маме командовать. Я наливаю масло на сковороду, когда мне говорят, и предоставляю ей переворачивать блины ловким движением резиновой лопаточки.

Мамины движения по-прежнему уверенные и плавные, пусть даже в последний раз мы пекли блины много лет назад. К лососю она подает простенький соус с эстрагоном, и мы съедаем по три блина. Когда приходит время для десерта, я еду в магазин и покупаю пинту взбитых сливок и соленый фундук. Вернувшись домой, взбиваю сливки с щепоткой сахара, колю орехи, и мы едим десерт прямо руками, размазывая шоколад по подбородкам и улыбаясь друг другу.

Убирая посуду, мама говорит:

— Общение с бывшей женой всегда ставит брак под удар.

— Конечно.

— Иногда я думаю, не были ли наши проблемы связаны с Аннабет.

Я задумываюсь, вытирая миксер.

— Твои проблемы были в первую очередь связаны с тем, что папа идиот.

Мама не отвечает. Она неторопливо оттирает раковину.

— Аннабет писала девочкам, рассказывала, куда они поедут на выходные или на Рождество. У меня просто сердце разрывалось, когда я видела, как они радуются и собирают вещи. Но очень часто она вообще за ними не приезжала — или увозила их всего на пару часов вместо обещанной недели. Девочки страшно грустили. Люси плакала целыми днями, а Элисон хмурилась — помнишь?

— Да.

— В последний раз Аннабет виделась с ними, когда тебе было три или четыре года. — Мама вытирает руки кухонным полотенцем. — Она неустанно твердила им о поездке в Калифорнию, в Диснейленд. Я просила отца поговорить с ними, предупредить, что она, возможно, передумает, как уже случалось раньше. Но отец утверждал, что Аннабет не может быть такой жестокой и не нарушит обещание насчет Диснейленда. Ну и, разумеется, когда пришел назначенный день, Аннабет не приехала за дочерьми. Через пару дней она заглянула к нам с одним из своих бойфрендов и на полдня отвезла девочек в Катскилл.

Я аккуратно задвигаю стулья под кухонный стол. Ножки скребут по кафельному полу.

— Я помню. Помню, как они ездили в Катскилл. Я так завидовала.

— Ты это помнишь? Правда? А ведь ты была совсем маленькая.

— Они привезли домой водяные пистолеты. А у Элисон была игрушечная лягушка.

— Да? А я не помню. Зато хорошо помню, что на следующий день за завтраком они вели себя еще хуже, чем обычно. Так ужасно, что я отослала Элисон в комнату, но она закатила скандал и закричала, что не собирается меня слушать, раз я отказалась отпустить их в Диснейленд с матерью.

— Что? — Я присаживаюсь на стол.

Мама редко рассказывает о старших сестрах, о том, как скверно они с ней обращались, как плохо себя вели. Редко жалуется на Аннабет, даже теперь, повторив судьбу своей предшественницы. Мама как будто переменилась.

— Аннабет сказала девочкам, что это я виновата. Что она планировала поездку, а я запретила.

— Быть такого не может.

— Может.

— О Господи, ну и сука. И они ей поверили?

— Разумеется. Или предпочли поверить. Нестерпимо думать, что мать лжет.

— И что ты сделала? Сказала им правду? Заставила отца с ними поговорить?

— Мы пытались, но ничего не получилось. — Мама слабо улыбается. — Но я все-таки отыгралась.

— Что? Что ты сделала?

— Помнишь мою старую норковую шубку с собольим воротником?

— Конечно. Однажды я надеюсь ее унаследовать.

— Хочешь знать, где я ее раздобыла?

— Расскажи, — с восторгом требую я.

Мама заговорщически подается вперед, как будто Аннабет Гискин бродит где-то поблизости и подслушивает наш разговор.

— Через несколько месяцев после истории с Диснейлендом, осенью, позвонил милый пожилой джентльмен, у которого меховой склад в Парамусе. Он позвонил папе на работу, но попросил позвать миссис Гринлиф. Секретарша была новенькая и дала ему домашний телефон. Старичок обзванивал всех своих клиентов и сообщал, что закрывается. Его сын, бедняжка, который держал склад вместе с ним, умер — кажется, от рака. У отца просто недоставало духу продолжать. Они с женой решили перебраться во Флориду.

— И?

— И он попросил меня забрать мою норковую шубку.

— И что?

— Так я и сделала. Заплатив, между прочим, за шесть лет хранения, что обошлось мне в кругленькую сумму. — Мама напоследок обводит кухню внимательным взглядом и шагает к двери.

— И что?

Она улыбается через плечо.

— Отличная шубка, как по-твоему?

— Прекрасная, мама. То есть если ты, конечно, не возражаешь против убийства норок.

— Так я наказала Аннабет.

— Погоди-ка. Так это была ее шубка?

Мама подмигивает.

— О Господи, ты украла у нее соболью шубу.

— Я не крала. Аннабет оставила ее на складе много лет назад, даже не позаботившись заплатить. Я ее просто выкупила. И шуба вовсе не соболья, она норковая. Соболий у нее только воротник.

Я хихикаю, проникнувшись уважением к маминой отваге. Это женщина, которая никогда не смела заявить о своей власти и долгие годы старалась, чтобы другие были сыты, согреты и довольны. Ее жизнь — постоянное исполнение чужих желаний: специальные подушки, если у девочек аллергия на пух, уроки игры на скрипке, если они выказывали музыкальные наклонности, полная корзина шоколадных булочек, подарочный сертификат, букет розовых и желтых маргариток… Я впервые услышала о том, что мама что-то сделала для себя.

— Погоди-ка. А папа не заметил, что ты носишь шубу его бывшей жены?

— Нет. — Мама выключает свет и поднимается вместе со мной наверх. — Как ни смешно — не заметил. Наверное, он помнил, что покупал кому-то норковую шубу, но забыл, кому именно.

Когда мама укрывает меня одеялом, я вздыхаю:

— По-моему, у меня еще не было такого приятного вечера с тех пор, как умерла Изабель.