Пасынки Гильдии - Ольга Голотвина

Щука шла по притихшей Гиблой Балке. Губы ее были плотно сжаты, глаза светились сухо и зло, из-под корней волос по виску тянулась тонкая, уже подсохшая струйка крови. Ворот платья был разорван, обнажая шею, ключицу и приоткрывая левую грудь, но женщина даже не подняла руки, чтобы стянуть края материи.

За Щукой, отстав на пару шагов, шла ее гвардия – самые крепкие и сильные мужчины, что нашлись в обиталище уродов и калек. Им пришлось пробиваться сюда от верфи – и берегли они не себя, а королеву, понимая, что Жабье Рыло страшно спросит за ее смерть.

Безобразная, почти лысая женщина с разорванной нижней губой, передав стоящему рядом старику тощего голого младенца, кинулась Щуке в ноги:

– Госпожа! Королева! Яви милость, скажи хозяину, что наши не виноваты! Они… как могли… Только б не на нас его гнев… только б не на детушек наших!..

Щука и взглядом не повела на рыдающую на камнях женщину, и шага не замедлила.

За поворотом перед нею открылся некрашеный забор. Кто-то из свиты пронзительно свистнул – и калитка распахнулась. Похоже, карлик с широченными плечами так и караулил у входа, поджидая возвращения хозяйки.

Крепкая одноглазая старуха кинулась навстречу Щуке, заголосила:

– Ох, звездочка наша, что с тобой сделали… пойдем, пойдем, переоденешься… ой, вижу, ранили тебя…

– Пошла вон, – сквозь зубы скомандовала Щука, и старуха, оборвав причитания, разом исчезла.

– Вы тоже, – хмуро приказала королева своей гвардии. – А ты, Патлатый, ступай за мной. – И двинулась через крошечный двор к крыльцу, не обернувшись даже, чтобы проверить, как исполняется ее приказ.

За ее спиной мужчины переглянулись, а черноволосый нищий со сломанным носом заметно побледнел.

Вся Гиблая Балка знала, что Патлатый набивается к Щуке в дружки. Но приказ следовать за собой королева отдала отнюдь не нежным голосом. Похоже, она нашла, на кого свалить вину за проваленное на верфях дело.

С явным облегчением мужчины поспешили к калитке, а Патлатый бегом кинулся догонять свою госпожу.

Он нашел Щуку в маленькой комнатке, убранной до того скудно, что она казалась нежилой. Деревянная кровать, накрытая дешевым лоскутным одеялом. Стол без скатерти. Простая сосновая скамья. Грубый деревянный сундук. Ни занавесок на окне, ни зеркальца над кроватью, ни ящика с зеленью на подоконнике. Никаких примет того, что комната служит приютом женщине. Единственное, на чем с недоумением останавливался взгляд, – это непонятный предмет под столом, тщательно накрытый чистой тряпкой.

Вошедший мужчина не пялился по сторонам. Он и так знал комнату, в которой мечтал когда-нибудь поселиться (уж он-то был бы куда лучшим королем нищих!). Знал, что лежит в сундуке и что за распроклятая штуковина хранится под столом…

Глаза Патлатого остановились на женщине – и больше уже не отрывались от ее лица.

А Щука шагнула к нему и хлестко, с силой влепила ему пощечину.

Голова мужчины дернулась. Из носа побежала струйка крови, но он не поднял руки, чтобы ее отереть.

– Тебе, олуху, можно хоть что-то поручить? – негромко осведомилась Щука.

Патлатый молчал.

Этого надо было ожидать, думал он тоскливо. Раз корабли целы, так Щука тут вроде как ни при чем. Она только приглядывала, как дело идет, чтоб Жабьему Рылу доложить. А командовали Шершень и Патлатый…

Но нищий не сказал ни слова. Только смирением мог он сейчас отвести гнев Жабьего Рыла от Гиблой Балки и – что гораздо важнее – от себя самого.

– Я спрашиваю: тебе, олуху, можно хоть что-то поручить? – раздельно повторила Щука.

– Все, что угодно моей королеве, – поспешил ответить Патлатый, чувствуя на губах вкус собственной крови.

Ого, а ведь ей и впрямь что-то нужно! Если так, то, глядишь, удастся спихнуть вину на Шершня…

Женщина прыгнула с ногами на кровать, нервными движениями расправила платье вокруг коленей.

– Подай коробку.

На миг лицо нищего стало злым. Чтобы скрыть раздражение, он поспешно обернулся к сундуку.

Крышка не была заперта – кто посмел бы сюда сунуться? Мужчина достал завернутую в старую шаль жестяную коробку, развернул, молча протянул Щуке. Та ласково провела по коробке кончиками пальцев и открыла ее.

Патлатый даже взгляда не бросил на содержимое коробки. Не видал он их, что ли, эти жесткие листья с черными черешками, покрытые наростами-бородавками…

Женщина молчала, пальцем двигая листья по дну коробки, словно разучилась считать.

– Три, – сказала она наконец с горестным удивлением. – Только три… но этого же надолго не хватит. – Голос ее стал по-детски капризным. – Пора пополнять запасы… а ты же знаешь, чего он потребует взамен!

Мужчина незаметно стиснул кулаки. Увы, спорить со Щукой было бесполезно. Безумная, вконец безумная баба!

Да, Патлатый связывал со Щукой кое-какие хитроумные планы, тайные мечты о власти – для начала над Гиблой Балкой, а там видно будет… Но себя не обманешь – он и женщину эту хотел, так хотел, что душа заходилась криком. Может, среди юных танцовщиц или холеных придворных дам Щука показалась бы невзрачной, немолодой… но Патлатый же не при дворе! Среди здешних уродок Щука сияет красотой. Она – нездешняя, не с «мусорной кучи»… пусть из-за тяги к окаянному зелью попала в немилость к Жабьему Рылу и сослана присматривать за «балочной швалью»… но порок – внутри, а с виду жизнь не искалечила ее, и это дразнит Патлатого так, что мочи нет терпеть. Но ей нужны только листья из-за Грани, а молодой мужик в постели вроде бы и ни к чему…

Не была б эта сумасшедшая красотка королевой нищих, Патлатый выбил бы из нее дурь. Но так…

– Конечно, моя госпожа. Как только на улицах станет потише, я пошлю парней, пусть изловят какую-нибудь шлюху…

Яростное шипение прервало его слова. Женщина, оторвав взгляд от драгоценных листьев, обернулась к Патлатому. Сейчас она походила не на щуку, а на рассвирепевшую кошку.

– Нет! Сегодня! Сейчас! Товар должен быть у меня! Я должна знать, что могу расплатиться… иначе не засну…

– Ты и так не заснешь, – недовольно буркнул Патлатый, но королева не обратила внимания на эту жалкую попытку бунта.

– И не шлюху, – сказала она, успокаиваясь. – Он прошлый раз сказал, что сыт по горло потасканными подзаборными суками.

Патлатого передернуло: слова «сыт по горло» в этом случае означали именно то, что означали. И даже ему, насмотревшемуся в Гиблой Балке на всякие мерзости, тошно было думать о том, что творит Щука в угоду приползающему из-за Грани людоеду.

Убить человека – дело понятное и обычное. Грехом больше, грехом меньше… Но обречь кого-то на смерть без погребального костра… да за такое и в Бездне не расплатишься!

– Он хочет, чтобы ему привели красивую молодую женщину, лучше девушку, – продолжала Щука. – А то, мол, и разговору не будет… Ступай и до заката разыщи.