Одинокая волчица - Светлана Бестужева

- Я больше так не могу. Давайте объяснимся...

А она печально покачает головой и ответит:

- Увы, я люблю другого и никогда ему не изменю. Мы можем быть только друзьями.

Тут Алик зарыдает... то есть не зарыдает, а на его глаза навернутся слезы и он стиснет зубы от невыносимой душевной муки. Потом возьмет её руку в свои, почтительно поцелует и скажет:

- Ваше желание для меня - закон. Позвольте мне только иногда видеть и слышать вас, иначе моя жизнь потеряет смысл.

Милочка улыбнется и погладит его по щеке. И они снова будут беседовать о чем-нибудь благородном и возвышенном...

Профессия неизбежно накладывает на человека свой отпечаток. И Милочка даже не отдавала себе отчета в том, что её грезы - плод слишком пылкого воображения. Даже если Алик и стал бы объясняться ей в любви, то наверняка не в таком романтически-сентиментальном стиле, да и кто сейчас вообще изъясняется такими фразами? Разве что герои бесконечных "мыльных опер". Но Милочка их не смотрела, поэтому такое сравнение ей даже в голову не могло прийти.

Был момент, когда ей ужасно захотелось поделиться с кем-нибудь своей новой, замечательной дружбой. По сравнению с Аликом, все остальные мужчины выглядели, мягко говоря, бледно - в качестве спутников и собеседников, разумеется. Она уже почти было собралась рассказать кое-что Наташе, но... Вспомнила не в меру острый язычок Наташи, её вечное подшучивание над всеми и над собой. Вспомнила - и передумала. Пусть уж это будет её маленькой, красивой тайной. Ничего плохого ведь она не делает, правда?

......................................................................

Все случилось так стремительно и неожиданно, что Милочка опомнилась только утром. Накануне вечером позвонил Алик и сказал, что хочет сделать её портрет, хочет посмотреть, наконец, как живут ангелы, говорил что-то еще, такое же приятное. В общем, напросился в гости. Павел был в этот вечер занят и, поколебавшись немного, она пригласила Алика "на чашку чая". В конце концов, они оба интеллигентные, воспитанные люди, ничего из ряда вон выходящего в таком визите не было.

Алик появился с букетом цветов, церемонно поцеловал руку, но потом, к немалому смущению Милочки, вытащил из сумки не фотоаппарат (он появился много позже), а две бутылки хорошего коньяка, фрукты, печенье. Милочка знала, что к коньяку полагается кофе, а не чай, но настолько растерялась от неожиданного поворота событий, что забыла все правила хорошего тона: заварила все-таки чай и достала из серванта хрустальные бокалы, из которых обычно пьют вино. Позже она вспомнила, как удивленно приподнял брови Алик, когда эти бокалы появились на столе, и как в его глазах мелькнуло что-то неуловимое, но что именно, она так и не поняла...

Сидя на разобранной постели, обнаженная, и вздрагивая от утренней прохлады, Милочка с трудом вспоминала прошедший вечер и ночь. Сначала все было очень чинно и даже, можно сказать, церемонно. А потом.. Наверное, сочетание коньяка со стихами, которые читались как и всегда в огромных количествах, оказалось для неё роковым и опьянела она очень быстро. Хотя, коньяк она до этого вообще практически никогда не пила, так, пару раз чуть-чуть пригубила: для неё это был слишком крепкий напиток. Так как же все это могло произойти? И что вообще произошло?

Милочка поднялась, набросила халат и с тоской оглядела комнату. Разбросанные вещи, пустые бокалы, нетронутые чашки с чаем. Наполовину пустая бутылка из-под коньяка, вторая - опорожненная - валяется на полу. Постель сбита... Милочка сжала руками виски и застонала:

- Боже мой! Что я наделала! Так мало знакома с человеком - и сразу в постель. Какая грязь! Как я буду смотреть в глаза Павлу? Что ему скажу? Надо срочно в душ. Господи! Да что же это такое? Все болит, будто палками меня избили, к груди притронуться невозможно... Нет, не душ, а ванну надо принять. Полежать в горячей воде, прийти в себя. Боже, как болит голова, с ума можно сойти!

Но и горячая ванна с душистой пеной не принесла обычного наслаждения и покоя. Милочка лежала с закрытыми глазами, мысли бились у неё в голове, как надоедливые мухи, и она непроизвольно всхлипывала.

"Что же теперь делать? Сказать Павлу "Прощай"? Но ведь я люблю его! Ничего не говорить, все скрыть? И потом всю жизнь ощущать эту вину перед ним? Да, а как же Алик? Ведь он, наверное, позвонит сейчас, попросит о новой встрече... И что я буду делать? Почему он ушел так рано, даже не попрощался? Может, срочная работа? Да что я, господи! Нельзя же любить двоих сразу! Или... можно?"

Милочка застонала сквозь стиснутые зубы.

"Нет, я конечно же люблю Павла, а Алик... Что - Алик? Он мне даже в любви не объяснялся, просто... Но ведь ночью все казалось другим!"

Милочка вспомнила некоторые эпизоды минувшей ночи, покраснела и снова непроизвольно застонала.

"Какая же я, оказывается, дрянь! Испорченная, развращенная дрянь! Сплошной туман в голове... Ведь когда он пришел, я и не думала ни о чем таком. Когда же я голову потеряла, как это могло произойти? Так хорошо разговаривали, пили коньяк... Никогда! Никогда больше эту мерзкую жидкость в рот не возьму! А потом я стала рассказывать про свою работу, про Екатерину... Или это позже было? Господи! Все в голове перемешалось..."

Память услужливо подсунула ей ещё один эпизод, точно кадр из фильма. Милочка увидела себя со стороны и резко поднялась на ноги, так что чуть не потеряла равновесия.

"Не хватало ещё упасть и расшибиться! Хватит хныкать! Душу никакой пеной не очистишь, хоть целый день отмывайся!"

Милочка вылезла из ванны, насухо вытерлась большим махровым полотенцем и решительно направилась в комнату. Надела чистое белье, домашние легинсы и хотела было натянуть старую рубашку Павла, которую любила носить. Но когда взяла её в руки, разрыдалась и уткнулась в тонкую ткань лицом.

Потом аккуратно положила рубашку на кресло и вынула из шкафа блузку. Решительным движением сдернула с кровати простыню и стала сдирать наволочки с подушек и вытряхивать одеяло из пододеяльника с таким остервенением, будто постельное белье было в чем-то перед ней виновато, будто оно стало её сообщником минувшей ночью. Собрав все в охапку, она запихнула этот ком в стиральную машину, включила её и только когда агрегат заработал, немножко успокоилась. Ее взбудораженному мозгу представлялось, что так она очищает себя и свою память от прошлого.

Потом Милочка вернулась в комнату и занялась уборкой. Оставшиеся печенье и фрукты она безжалостно отправила в мусорное ведро, вылила в унитаз оставшийся коньяк и несколько раз спустила воду, а бутылку тоже швырнула в мусорное ведро вместе с другой, опустошенной ночью. Застелила постель на тахте, отнесла в кухню бокалы и чашки и чуть ли не полчаса мыла их под струей горячей воды - такой горячей, что едва можно было терпеть. Но и этого ей показалось мало: она полила посуду специальной жидкостью и снова принялась её мыть, будто хотела сделать стерильной. Потом почти бегом отправилась на лестницу, опорожнила ведро в мусоропровод и вернулась к себе, чтобы ещё какое-то время отмывать теперь уже ведро. Наконец, квартира приобрела почти прежний вид.

Милочка села перед маленьким туалетным столиком, взяла в руки щетку для волос, поднесла её к голове и внезапно замерла. Из зеркала на неё глядело совершенно незнакомое лицо: свалявшиеся белокурые волосы, черные круги под глазами, землистая кожа, опухшие губы...

"Когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума, - подумала она. - Вот и я сошла с ума. Насколько наши отношения с Павлом были чище и естественнее, чем этот кошмар. Все, Алика надо забыть. Выбросить из жизни и все. Иначе я просто захлебнусь в этой грязи. Да и не мое это... Но Павел... Если я ему признаюсь, поймет ли он меня? Простит ли? Как можно простить то, что я натворила? За это убить - и то мало."

На окно сели два голубя и заворковали, как будто была не осень, а разгар весны. Милочка оглянулась на этот звук и слезы снова полились из её глаз. Она вспомнила, как Наташа со своей обычной иронией называла их с Павлом "голубком и горлицей", и ей тогда это почему-то казалось обидным, хотя она и не подавала вида.

"Так что же делать с Павлом? А может, не говорить ему ничего? Такое не повториться, никогда больше ничего подобного не произойдет, я всю жизнь буду искупать свою вину перед ним, буду идеальной женой... Надо пойти в церковь, помолиться, поставить свечку, покаяться..."

Впервые за все утро Милочка почувствовала некоторое успокоение. Решение было найдено, единственное, пожалуй, приемлемое для неё сейчас решение. Она не без опаски взглянула в зеркало. Н-да, с таким лицом даже на улицу нельзя выходить, не то что в издательство ехать.

"Надо позвонить, сказать, что заболела, перенести встречу. А сегодня можно все ещё раз просмотреть, чтобы текст был безупречным. К вечеру приду в норму, а там приедет Павел... Он поймет, что я плохо себя чувствую, устроит меня в кресле, укутает шалью, сделает чай... Милый, милый Павлик! Я почитаю ему что-нибудь из моей книги, расскажу про Екатерину - он так замечательно умеет слушать. Да, не знает он историю, ну и что? Я ведь вообще не интересуюсь его работой, а ему наверняка хочется со мной иногда и о себе поговорить, а не только обо мне. Эгоистка несчастная!"