Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век - Борис Акунин

Патриарх, конечно же, рассчитывал, что царь перепугается и, как прежде, прибежит каяться. Алексей действительно переполошился, но прийти не пришел. При всем уме и манипуляторских талантах Никон, кажется, плохо понимал психологическое устройство своего питомца. При всяком конфликте тот норовил уйти от прямого столкновения, а всё окружение царя, враждебное Никону, – родня, друзья, бояре, – отлично понимали, что допускать этой встречи нельзя, и всячески ей препятствовали.

Никон не учел и того, что Алексей Михайлович уже не впечатлительный юноша, а тридцатилетний муж, который за последние годы побывал на войне, где должен был вдали от наставника принимать самостоятельные решения. Чрезмерная опека со стороны «собинного друга» начинала тяготить самодержца, что почувствовали и чем воспользовались никоновские недоброжелатели.

Век назад молодой Иван IV точно так же устал слушаться предводителей «Избранной Рады» – духовного наставника Сильвестра с «премьер-министром» Адашевым – и принял решение от них избавиться. Никон был Сильвестром и Адашевым в одном лице, то есть обладал двойным весом, зато тишайший царь был не чета царю грозному: он не умел рубить сплеча и жалостливо «отрезал хвост по кусочку». Эпопея постепенного отдаления Никона растянулась на целых восемь лет. Она очень любопытна и, пожалуй, даже уникальна, но ее пересказ займет слишком много места. Для нас существенно, что в 1658 году семилетний период правления патриарха-«великого государя» наконец завершается.

Очень долго Никон сидел в Новом Иерусалиме, близ самой Москвы, не выполняя обязанности патриарха, но и не уступая никому пустующий престол. Окончательно царь избавился от упрямца только в 1666 году после специально созванного церковного собора и суда. Никона лишили сана и сослали в далекий Ферапонтов монастырь. Доброго Алексея мучили угрызения совести, что он так сурово обошелся с былым другом, и царь часто отправлял Никону щедрые подарки. Чернец то строптивился, то каялся и просил вернуть его обратно, но так далеко доброта царя не простиралась – он совсем не желал увидеть воочию того, кто будет ему живым укором. Монарх до конца своих дней так и продержал бывшего патриарха взаперти. При следующем государе Никону наконец разрешили вернуться, но старик до Москвы не доехал, умер в дороге.

Борис Иванович Морозов и тем более Никон исполняли при Алексее функцию «отца», молодой монарх смотрел на них снизу вверх. Однако во второй половине царствования отношения государя с фаворитами несколько изменились. Он по-прежнему любил их и во всем им доверялся, но это были уже не правители и даже не соправители, а скорее управляющие.

После опалы Никона первое место в сердце царя и в правительстве занял Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин (1605–1680), человек большого ума и предвидения. Это им был подготовлен и разработан комплекс основных идей, впоследствии реализованных Петром Первым.

К их числу относилось, во-первых, осознание необходимости «европеизации» страны, причем Афанасий Лаврентьевич понимал суть этого процесса глубже, чем Петр. Того больше заботили внешние признаки «европейскости» (одежда, брадобритие, парики и прочая чепуха), а Ордин-Нащокин не собирался переодевать русских в немецкое платье – он мечтал перестроить самый принцип работы государства: чтобы оно не бесконечно тянуло жилы из нищего населения, а помогало народу становиться богаче и тем усиливалось само.

А. Ордин-Нащокин. Портрет XIX в. по старинному рисунку

Ордин-Нащокин хотел ввести регулярную армию, основанную не на дворянской коннице и стрелецкой пехоте, а на всесословном рекрутском наборе. Боярин мечтал построить современный флот, чтобы владеть ближними морями. Думал устроить почту по европейскому образцу. Может быть, самое важное – пытался перестроить органы государственного управления.

Мало что из этого вышло, поскольку Афанасий Лаврентьевич постоянно сталкивался с сопротивлением боярской среды, видевшей в нем чужака и выскочку.

Ордин-Нащокин действительно был худороден – он происходил из провинциального (псковского) дворянства и выдвинулся благодаря заслугам на дипломатическом поприще. Он был хорошо образован и, что являлось большой редкостью, знал языки – немецкий, польский и латинский. Из-за этого он участвовал в трудных переговорах с поляками и шведами, а в 1658 году сумел заключить с последними чрезвычайно выгодный договор. Произошло это как раз тогда, когда царь порвал с Никоном и нуждался в главном советчике.

Карьера нового фаворита была стремительной. Скоро он был уже главой Посольского приказа и «оберегателем царской большой печати», то есть канцлером.

Усилия Ордина-Нащокина по реформированию государства были малоуспешны – этому препятствовала не только боярская оппозиция, но и сама конструкция «третьей» России, всё глубже увязавшей в застое. Поэтому главных свершений Афанасий Лаврентьевич достиг в области внешней политики (мы увидим, как он выводил страну из затяжных разорительных войн).

Единственный эксперимент в области внутриполитических преобразований, проведенный Ординым-Нащокиным, был локальным.

В 1665 году боярина временно назначили воеводой в Псков (оттуда было удобнее вести переговоры с Речью Посполитой). Афанасий Лаврентьевич воспользовался этим, чтобы на примере родного города явить пример разумного управления по европейскому образцу.

Он начал с того, что попытался ввести самоуправление: собрал «лучших людей» и стал с ними советоваться о «градском устроении». Так было составлено положение о правилах общежития. Горожане должны были сами выбрать совет из 15 членов, которые посменно, пятерками, руководили бы всеми псковскими делами: арбитражными, хозяйственными, торговыми, податными, таможенными, питейными. Воевода оставлял за собой только суд по тяжким преступлениям. Важное место в положении отводилось коммерции, поскольку Псков был городом приграничным и активно торговал с иноземцами, но вечно проигрывал им в конкурентной борьбе из-за нехватки капиталов и розни между русскими купцами. Ордин-Нащокин предложил организовать товарищества, где мелкие торговцы могли бы стать младшими партнерами крупных коммерсантов, причем еще и получали бы ссуды от города. Планировалось также проводить ежегодно по две ярмарки, организацией которых тоже ведал бы городской совет.

В этом проекте ощутимы явные параллели с европейским городским Магдебургским правом и устройством западных торговых компаний. Идея, конечно, была прекрасная, но в условиях России неосуществимая. В ту государственную систему «вольные» или самоуправляемые городские общины совершенно не вписывались. Поэтому царь Алексей сначала добродушно одобрил начинание своего любимца, а когда бояре и московские купцы запротестовали, заявив, что не может один Псков существовать наособицу от остальной страны, царь так же покладисто принял их сторону.

Через восемь месяцев Ордин-Нащокин из Пскова уехал, и следующий воевода все чудесные реформы сразу же отменил. При «ордынской» модели государства это был единственно возможный исход.

Пока Ордин-Нащокин конфликтовал только с боярством, он еще как-то держался, но в 1671 году у него возникли принципиальные разногласия и с самим царем по важному вопросу польско-русских отношений. Афанасий Лаврентьевич был сторонником сближения с Варшавой, веря в союз славянских государств, но в Москве возобладала «жесткая» линия. Глава дипломатического ведомства был с нею не согласен и подал в отставку – редкий для московской Руси пример добровольного ухода с поста из принципиальных соображений.

С такой высокой должности уйти можно было только в монастырь, что Ордин-Нащокин и сделал. Он принял постриг и остаток жизни провел в одном из псковских монастырей, попечительствуя над богадельней, устроенной на его средства.

В последние годы ближайшим соратником царя стал Артамон Сергеевич Матвеев (1625–1682), человек умный, твердый и, в отличие от Ордина-Нащокина, хитрый. Он тоже был скромного происхождения, сын дьяка, и не мог нравиться придворной аристократии, но не раздражал ее заносчивостью и умел ни с кем не ссориться.

Близость к Алексею объяснялась тем, что Матвеев с детства жил в царском тереме и, возможно, даже воспитывался вместе с наследником под присмотром боярина Морозова. Во всяком случае, из переписки видно, что царь относился к Артамону Сергеевичу, как к старинному другу.

Одной дружбы, конечно, было бы недостаточно. Матвеев пробился наверх благодаря своим заслугам. Он отличился в малороссийских кампаниях, достигнув звания стрелецкого полковника. В этом скромном чине он долго и оставался, не торопясь занять место в Боярской думе. Однако постепенно в его руках сосредоточивалось всё больше полномочий. Как опытный в украинских делах человек, в 1669 году он возглавил Малороссийский приказ, приобретший тогда первоочередное значение, а два года спустя принял и Посольский приказ. При этом, что важно, он пользовался популярностью у стрельцов столичного гарнизона, которые считали Матвеева выходцем из их среды.