Мой враг — королева - Виктория Холт

Так значит, то была правда, что он надеется на брак с принцессой Цецилией!

Мне было известно, что она приезжала в Англию. Она приходилась сестрой королю Швеции Эрику, который был когда-то одним из соискателей руки Елизаветы. Ходили слухи о том, что если Роберт Дадли уговорит Елизавету на брак с Эриком, то наградой ему будет рука принцессы Цецилии. Для Роберта в то время это не было дилеммой: он был тогда уверен, что будет мужем королевы, и поэтому ему не было никакого резона менять свою сиятельную любовницу на Цецилию. Елизавета, как всегда, поиграла с предложением Эрика и, протянув время, ответила отказом. Цецилия в скором времени вышла замуж за Мэргрейва Баденского. Вместе с мужем она посетила впоследствии Англию, провозгласив, что желает посмотреть понравившуюся ей страну, однако некоторые подозревали, что истинной причиной ее визита к королеве было намерение уговорить Елизавету согласиться на предложение Эрика.

Цецилия приезжала зимой, уже будучи беременной. У нее были роскошные длинные светлые волосы, которые она носила распущенными. Благодаря им и своей привлекательности она скоро завоевала популярность. Родила она в Англии; ее сын был крещен в Уайтхолле и сама королева была крестной матерью.

К сожалению, счастливые родители слишком долго гостили в стране и наделали долгов, которые не смогли оплатить. А это означало, что Мэргрейву пришлось вскоре скрываться от кредиторов. Он был схвачен и посажен в долговую тюрьму. Когда вести об этом достигли ушей королевы, она немедленно оплатила его долги.

Однако их счастливые впечатления об Англии были основательно подпорчены, в особенности, когда Цецилия, взойдя на борт корабля, чтобы плыть восвояси, была вновь осаждена кредиторами и вынуждена была отдать в счет долгов свое имущество. То был неприятный и скандальный эпизод и, полагаю, Мэргрейв с женой сожалели, что когда-то ступили на землю Англии.

Теперь же, когда Мэргрейв умер, а Цецилия стала вдовой, Роберт решил жениться на ней.

Я вновь и вновь спрашивала себя, отчего же я так сильно люблю его? Я вспоминала историю с Эми Робсарт, обдумывала смерть лорда Шеффилда и своего мужа и спрашивала саму себя о том, может ли все это быть простым совпадением? А если не может, то… То в таком случае оставалась лишь одна ужасная мысль.

Но страсть моя к Роберту Дадли была не родственна страсти королевы: ничто, даже самые ужасные доказательства против него, не смогли бы изменить ее.

Таким образом, я металась в ярости, желая видеть его. Я страдала от страха, что мы с ним никогда не поженимся и что он выбросит меня прочь ради династического брака, как он бросил Дуглас ради меня.

Королева же пребывала в прекрасном настроении.

— Наш джентльмен, кажется, не слишком в восторге от такой брачной перспективы, — смеялась она. — Бедный Робин — и глупышка Цецилия! Клянусь, стоило бы ему лишь начать ухаживать за ней, она сразу бы покорилась ему.

— Не все, за кем ухаживает даже Роберт Дадли, покоряются, — не могла не сказать я дерзко.

Она не заметила дерзости.

— Это правда, — согласилась она. — Но Роберт — мужчина, которому трудно сопротивляться.

— Представляю, Мадам, — ответила я.

— Брат Цецилии, король Швеции, дал понять, что его сестра вряд ли пожелает посетить Англию после всего, что случилось здесь, поэтому Робину отказано.

Камень упал у меня с души. Я будто вновь родилась. Теперь он возвратится, и я услышу из его собственных уст, что же это за история со сватовством к принцессе.

Но, конечно, у него уже был готов приличествующий ответ.

— Бог мой, Леттис, неужели ты могла подумать, что я женюсь на ком-то, кроме тебя?

— Тебе было бы неприлично отказаться, если бы принцесса согласилась.

— Тогда бы я придумал какой-нибудь выход из положения.

— Тебе бы не помогла тогда твоя уловка поехать на воды в Бакстон.

— Леттис, ты хорошо меня знаешь.

— Иногда мне кажется, что слишком хорошо, милорд.

— Ну, довольно, довольно. Королева решила, что я должен сделать Цецилии предложение: это ее способ разозлить и поддразнить меня, и мы оба с ней знаем, что из таких историй никогда ничего не получается. Что могу я сделать, как не подыграть ей? Я решил, Леттис: мы с тобой будем мужем и женой.

— Да, принцесса отказала тебе, но есть еще королева и Дуглас.

— Дуглас можно не принимать во внимание. Она сама стала моей любовницей, прекрасно зная, что я не женюсь на ней. Ей некого теперь обвинять, кроме себя.

— Себя и твоих чар!

— Меня что — заключат под стражу за мои чары?

— Нет, за то, что ты даешь обещания, которые не намерен выполнять.

— Уверяю тебя, Дуглас хорошо знала, на что шла.

— Ты точно так же можешь сказать это про меня. Но вы обещали мне жениться, милорд.

— Наш брак и состоится… ждать осталось недолго.

— А как же королева?

— Да, с королевой нужно быть осторожными.

— Она может решиться выйти за тебя замуж, только чтобы не позволить мне сделать это.

— Нет, она никогда не выйдет замуж. Она страшится этого. Неужели ты думаешь, что я не выяснил этого за столь долгое общение с ней? Имей терпение, Леттис. Верь мне, и мы обязательно поженимся, только нужно соблюдать осторожность. Королева не должна об этом знать, пока наш брак не станет фактом, а он не должен стать фактом, пока не пройдет определенное время с момента смерти твоего мужа. Мы знаем мысли друг друга… и должны быть осторожны и терпеливы.

Затем он сказал, что мы попусту теряем время в разговорах, что мы прекрасно знаем друг друга, и мы стали любить друг друга как никогда, и, как всегда с ним, я забыла свои беды, подозрения и разочарования.

Роберт приобрел дом в шести милях от Лондона, и мы могли встречаться там. Он потратил огромное количество денег и времени на его обустройство и великолепную обстановку. Дом этот был когда-то подарен Эдвардом VI лорду Ричу, а у него его купил Роберт. В доме были величественный холл и ряд прекрасных пропорционально спроектированных комнат. Роберт ввел моду на напольные ковры во всех своих домах. Королева была очень заинтересована в обстановке дома, и я посетила вместе с придворными фрейлинами Уонстед.

Мы время от времени встречались, но из-за страшной секретности наших встреч я начинала раздражаться. Думаю, дело было в том, что я не могла быть полностью уверена в Роберте. Однако элемент опасности и риска привносил больше возбуждения в наши отношения.

— Этот дом станет одним из наших с тобой любимых, — говорил он мне. — Но первым всегда будет Кенилворт, потому, что именно там мы впервые говорили о нашей любви.

Я отвечала, что любимым для меня будет тот дом, в котором мы будем жить после того, как поженимся, ибо я так долго жду этого.

Он, как всегда, успокаивал меня, утешал и обещал. У него был дар уговаривать. Это качество, умение говорить спокойно и убедительно, скрывало его истинную жестокость, и поэтому было достаточно зловеще. Он почти всегда бывал любезен, за исключением редких случаев, когда терял терпение, и это обманывало в нем.

В то время, когда мы были в Уонстеде, я вновь услышала слухи о нем и Дуглас Шеффилд.

— Она очень больна, — прошептала мне одна из фрейлин королевы, — я слышала, что у нее выпадают волосы и ломаются ногти. Она долго не протянет.

— От какой же болезни она страдает? — спросила я. Моя осведомительница настороженно оглянулась через плечо и, приблизившись к самому моему уху, прошептала:

— От отравления ядом.

— Какая чепуха! — в негодовании вскрикнула я. — Кому нужно отравлять Дуглас Шеффилд?

— Кому-то, кто хочет убрать ее.

— Кто это может быть?

Женщина сжала губы и пожала плечами:

— Говорят, у нее ребенок от очень важной персоны. Может быть, именно ему нужно устранить препятствие.

— Тогда вполне может быть, если только все это правда, — как ни в чем не бывало отвечала я.

И я начала ожидать вестей о смерти Дуглас Шеффилд, но они так и не пришли.

Некоторое время спустя я узнала, что Дуглас отправилась в провинцию, чтобы поправиться окончательно.

Таким образом, Дуглас уцелела.

Наступил Новый год — время подносить подарки королеве.

Она часто жаловалась на свои волосы и на своих парикмахеров, и я принесла ей два парика — один черный, другой желтоволосый, и также два кружевных воротника, украшенных мелким жемчугом.

Сидя перед зеркалом, она принялась примерять парики, спрашивая, который идет ей больше, а так как королева должна выглядеть прекрасно всегда — и иного просто не должно быть, то сказать ей правду оказалось затруднительно.

Черный парик делал ее старше, а так как я знала, что она не простит мне, скажи я ей это, и в свое время припомнит, то я решилась:

— Кожа Вашего Величества столь бела и нежна, что черный выглядит на ее фоне грубо.