ЗГВ: горькая дорога домой - Михаил Болтунов

Право же, не знаю, так ли это, но, помнится, статья наделала много шума. Прочитав ее, подивился я тогда двум обстоятельствам — поразительной информированности нашего американского коллеги в делах столь неблизкой и весьма закрытой ЗГВ, а также скорому «суду» в прессе над Бурлаковым. Думаю, что Главком едва успел принять огромное, многотрудное хозяйство. К выходу статьи он был у руля ЗГВ всего несколько месяцев, но уже получил первый удар под дых.

Вызывает недоумение и еще одно обстоятельство. Какая из американских газет предоставит российскому корреспонденту в штатах хоть абзац своей площади для разоблачения беспорядков в частях военного контингента США в Европе? Фантастическая ситуация, не правда ли? А у нас проходит, и никто в обморок не падает.

Так что некоторые «деятели» искусств были далеко не носителями высокого в массы воинов, но скорее предприимчивыми «доярами» ЗГВ. Один изо всех сил желал кормить и поить группу, хотя она его об этом не просила. Заметьте, именно группу войск в Германии, а не гарнизон Аплаккурти на Крайнем Севере. Коли уж у вас этакая любовь к армии.

Да, они любят армию, но, как писал поэт, «странною любовью». В дни вывода ЗГВ на родину в прессе проскочило сообщение — один из наших талантливых артистов-юмористов, купив автомобиль в Германии, решил не доставлять его обычным путем. Знаете ли, дорого, суетно, да и небезопасно. Рэкет на дорогах Польши, Беларуси, России. Тем более, что время благородных воров и бандитов прошло, они не посчитаются и с артистом.

Словом, обратился артист к летчикам, попросил перебросить автомобиль воздушным мостом. Перебросили. Прямо в Москву, считай к порогу квартиры. Удобно, ни тебе рэкетиров, ни погони. И главное, пилоты с юмором попались — попросили оплатить провоз. А самолет стоит недешево. Не понял их «юмора» артист, обиделся. Он-то думал о летчиках как о людях серьезных, рассчитывал на «халявный» перевоз. Так что ждем-с, должен же артист как-то «отблагодарить» военно-воздушные силы.

Да уж, «халявщиков» из плотно сомкнутых рядов артистической богемы здесь перебывало немало. Однако пусть не потирают руки представители других богемных и не богемных кланов. От них тоже отбою не было. Если слегка перефразировать классика нашей эстрады, то «всяк хотел урвать кусок масла Западной группы на свой кусок хлеба».

Доказательства? Примеры? Право, я в растерянности. Из их перечисления можно сложить тома. Потому приведу пример весьма распространенный и известный всякому, кто служил в группе. Сам встречал и провожал не одну сотню гостей ЗГВ. Прилетая с тощими портфельчиками, все (подчеркиваю, все до единого) они улетали, увешанные коробками, свертками, сумками, баулами. Заверяю — никто из Западной труппы не улетал, не уезжал без подарков. Каких? Туг уж как заведено — по чину и рангу. Предвидя возмущенные голоса, отвечаю сразу — автор не забыл о кровных командировочных, заработанных в поту и трудах праведных на немецкой земле. Командировочные марки (да простит меня командированный в ЗГВ люд) — тоже своего рода подарок группы. Вспомните, как поили и кормили вас за счет ЗГВ, парили и мягко стелили. А марки советовали приберечь для подарков семье, для пополнения достатка в доме. Понимаю, все от бедности нашей проклятой. Будь чиновник, артист, журналист богат, разве позволил бы он пить да есть за чужой счет, да еще подачки принимать. Только вот беда, не видел я в ЗГВ богатых чинов. Речь, конечно, не о погонах да громких званиях-должностях, а о пустом кармане. Потому, безусловно, порочная практика содержания гостей на полном пансионе стала обычной и обыденной.

Но тогда возникает вопрос, правомерно ли говорить о коррупции только в Западной группе, или речь идет об уровне коррупированности в стране вообще? И не только в рядах чиновников, на которых кивает всяк кому не лень.

Признаюсь, такой постановки вопроса я почему-то не встречал ни в устах парламентариев, ни контролеров, ни инспекторов. Знаете ли, судить себя не сподручно, вот коли Бурлакова топтать, да его генералов-полковников, тут проще. Это они такие-сякие наливали, угощали, топили бани. Но вы — пили, ели, парились. Не забывайте об этом, господа.

Ах не вы? Вам не посчастливилось, простите, было противно ездить в Германию. Тогда спросите коллег по парламенту, правительству, министерству, ведомству, коллегии, редакции, отделу и т. д. и т. п., какую праведную жизнь вели они в российском «оазисе» за бугром. И вам, самым яростным и принципиальным, станет ясно — корни коррупции находятся совсем в другом месте, не там, куда мы чаще всего тычем пальцем.

Что же касается ростков этих ядовитых корней, то о них мне и хотелось бы поговорить. Авось, мы приблизимся к разгадке вечных русских вопросов — кто виноват и что делать? И потому начинаю с себя.

…Я покинул Германию весной 1982 года. Вернулся через одиннадцать лет — весной 1993-го. Сойдя с подножки поезда Москва-Вюнсдорф, особых перемен не заметил. Разве что над крышей немецкого вокзала висел сонный «клюв» подъемного крана, да двухэтажный дойч-поезд был окрашен в непривычно светлые тона белого с голубым. Помнится, в «гэдээровские» времена эти вагончики имели скромный серый окрас.

В день приезда не выдержал, бросив все неотложные дела, махнул в Потсдам, город моей офицерской юности. Здесь, практически в центре, на Ципеллинштрассе квартировала моя родная газета группы войск — «Советская Армия», теперь «Наследник Победы».

Сколько раз в прошедшие годы проделывал этот путь. Вот знакомый перекресток, скрипучая, деревянная дверь и, как прежде, солдат на посту. Взяв под козырек, он пропускает меня и о, чудо! — иду вдоль вереницы автомобилей. Их столько, что рябит в глазах — белые, голубые, желтые. Даже не знаю каких они марок. Читаю на капоте — «БМВ», «Фиат», «Мицубиси», «Мерседес», наши Жигули, «Фольксваген», «Опель»… Боже мой, откуда же столько машин? А, ну да… Потихоньку прихожу в себя, вспоминаю рассказы вернувшихся из ЗГВ товарищей, удобные сиденья их автомобилей. Германия!..

Но «шок» не проходит. Это я потом увижу забитые машинами стоянки в воинских частях, разгляжу прогнившие крылья и кузова, научусь маленько разбираться в иномарках. А сейчас все это для меня иной, сумасшедше богатый, недоступный разуму нищего российского офицера мир. Еще вчера в Москве я думал, как выкроить лишнюю сотню на новые сапоги дочери. Старые-то совсем развалились. Но лишней сотни не было. Да и не могло быть. Офицерское жалованье мое составляло немногим более 10 тысяч, килограмм колбасы перевалил далеко за тысячу, а сапоги, сказать страшно, стоили 25–30 тысяч.

Мне стыдно было смотреть дочери в глаза, но воровать я не умел. И потому она шлепала в старых обносках, больше похожих на лыжи, чем на женские сапоги. И это семнадцатилетняя девушка…

Ответственный секретарь редакции, мой старый друг, с которым мы начинали еще корреспондентами, Олег Зинченко, обнял меня и, извиняясь, сказал:

— Ты подожди минутку, сейчас народ собираем. Сделаем маленькое вливание, и я свободен… Сядем… Поговорим…

— А что надо вливать?

— Не пишут, — развел руками ответсек. — На полосу хоть сам ложись.

— Да ты что, господь с тобой. Вспомни нас десять лет назад. Конкурс материалов, «бой» за место в газете…

— Хе-ге, куда махнул… Мы о чем с тобой думали тогда? О службе, о работе. А они?

И он красноречиво кивнул за окно, на вереницу машин. Это походило на стариковское брюзжание, мол, молодежь пошла… Но перламутровый бок мерседеса доказывал, что старый мой друг прав.

Таким было мое второе свидание с Германией. О чем говорило оно? О падении нравов у офицеров ЗГВ, о загнивании нашей морали? Возможно, я бы и ответил положительно на этот вопрос, но опыт подсказывал иное. Я только что приехал из России, из Москвы и видел, как «загнивали» мы там, как офицерская честь и совесть сгорали в горниле коммерции. Грязной, вульгарной коммерции. Все это лишь служило подтверждением тому факту, что и за три границы группа войск оставалась нашей родной, российской. Она болела теми же смертельными для воинства болезнями, как и вся армия. Только здесь открывалась возможность приторговывать чем-то реальным: старыми подержанными автомобилями, например, а не «воздухом», как случалось в России.

Всякий, кто прочтет эти строки, вправе возмутиться — как же называть тогда офицеров — торгашами, спекулянтами, бизнесменами, предпринимателями? Как хотите… Хоть горшком назовите… Они не хуже и не лучше тех, кто служит в Москве, Ростове, Мурманске, на Дальнем Востоке.

Чем вынужден был заниматься офицер российской армии в последние годы? Дабы прокормить семью — или уходить из армии, или искать «нелегальный» приработок на стороне. Далеко не всем это удавалось. Не позволяла служба, не всяк смел тут ухватить, а там втридорога продать. Иным было просто противно. В конце концов — они офицеры. Однако как странно звучит теперь это некогда высокое и чистое слово — «офицер».