Три женщины одного мужчины - Татьяна Булатова

– Спасибо, не нужно, – тихо отвечала она и качала головой.

– Ну что-то же она должна брать?! – недоумевали визитеры, натренированные на определенный стандарт взаимоотношений с теми, кто обычно охраняет вход в святая святых – в кабинет высокого начальства. – Может, цветы?

Попробовали цветы. И угадали. Цветы Любовь Ивановна Краско принимала охотно, правда, никогда не уносила домой, а уж по какой причине, никто точно не знал. О ней вообще было известно не многое. Что замужем. Что есть дочь. Что сидит секретарем уже при третьем директоре и, между прочим, ни один не делал попыток обзавестись другим помощником. А еще было известно, что Любовь Ивановна проживает в общежитии и родни в Верейске не имеет, равно как и друзей.

О существовании некоей Любови Ивановны Краско знаменитый сердцеед Верейского оборонного НИИ Лев Викентьевич Рева узнал спустя много лет после того, как устроился туда на работу. Ничего удивительного в этом не было: до директорской приемной Лева Рева был допущен не сразу, а только когда встал во главе научно-исследовательской лаборатории, под сводом которой экспериментальная группа Женьки Вильского разрабатывала сложнейшие приборы, о которых вслух говорить было не принято. А если и доводилось, то называли их не иначе, как «аппарат один», «аппарат два». Поди пойми, что за «аппарат»!

Увидев Любочку, Лев Викентьевич обомлел и со свойственной ему развязностью сообщил, что по-мужски взволнован и готов предложить все сокровища мира исключительно ради похода, ну, например, в цирк.

Шутки Любовь Ивановна не оценила, Лева Рева ей не понравился, и она очень холодно попросила назойливого кавалера присесть на стул. Но не на ближний к ее столу, а на тот, что стоял у стены.

– Ожидайте, – бесстрастно проговорила Люба и посмотрела сквозь Реву.

«Амеба», – подумал Левчик и послушно присел на указанное место, откуда начал внимательно изучать будущий, он был уверен в этом на сто процентов, экземпляр коллекции.

– Меня зовут Лев Викентьевич, – напомнил он о себе и улыбнулся секретарю одной из самых своих неотразимых улыбок.

– Я в курсе, – кивнула головой Любовь Ивановна. – Вы заведующий Третьей лабораторией.

– Ого! – Лев Викентьевич подвинул стул поближе. – А существует то, о чем вы не знаете?

– Существует, – спокойно ответила Люба.

– И что же это? – изобразил обеспокоенность Лева.

– Все, что не относится к сфере моих профессиональных обязанностей.

– Ясно, – протянул Левчик и попытался переориентироваться по ходу: реакция секретарши ему, дамскому угоднику, не была понятна. – А вы любите музыку? – задал Лев Викентьевич один из дежурных вопросов.

– Нет, – честно призналась Люба.

– Почему? – нарочито удивился Левчик и подвинул стул еще на пару сантиметров.

– Вы мешаете мне работать, – покраснев, тихо сказала Любовь Ивановна и нажала на кнопку селектора.

– Слушаю вас, Любовь Ивановна, – раздался в приемной голос директора.

– К вам Лев Викентьевич Рева. Примете?

– Приму, – недовольно буркнул директор, совершенно запамятовав, что сам же его и вызвал: были кое-какие вопросы.

– Проходите, – показала на дверь директорского кабинета Любовь Ивановна, и Левчик временно прервал атаку, но, проходя мимо секретарского стола, нагнулся и игриво прошептал:

– Я вернусь, дорогая Любочка.

– Любовь Ивановна, – автоматически поправила Люба Краско и уткнулась в свои бумаги: посетитель явно раздражал ее своей самоуверенностью.

К слову сказать, Леве секретарша директора тоже не понравилась. В ней не было так называемой спонтанной готовности к приключениям, которую Лев Викентьевич распознавал, как пограничная собака след нарушителя. Единственное, что задело институтского ловеласа, так это Любино хладнокровие и легкость, с которой она отмела все знаки внимания, на которые большинство женщин реагировали незамедлительно.

– Первый раз! – задумчиво произнес в курилке Левчик и с кислой миной выпустил струю дыма изо рта.

– Что в первый раз? – уточнил Вильский.

– Первый раз мне отказывает женщина. Да еще и секретарша.

– Не преувеличивай, Левчик, – улыбнулся Евгений Николаевич и автоматически достал из пачки вторую сигарету, хотя первая еще дымилась во рту.

– Что значит «не преувеличивай»?! – оскорбился Лев Викентьевич. – Я тебе серьезно говорю. Она мне отказала!

– А ты, конечно, такой вариант в принципе не берешь в расчет?

– Конечно, – хохотнул Рева. – Я всегда добиваюсь, чего хочу.

– Может, не на ту напал?

– Женька, «не на ту напал» – это словосочетание из вашего с Вовчиком лексикона. В моем обиходе такой фразы нет. Зато есть: «Лева предложил – Лева взял».

– И что Лева предложил на этот раз?

– Сказал, что у меня есть лишний билет в цирк, – с невозмутимым выражением лица сообщил Вильскому Рева.

– Ты чего? – захохотал Женька. – Ей сколько лет-то? Той, которая тебе отказала?

– Ну, точно сказать не могу, – почесал затылок Лев Викентьевич, – но, мне кажется, она дама не юная. А хотя, может, и юная. Черт их разберет! – Рева прикрыл глаза, пытаясь представить Любино лицо, но у него ничего не получилось. Вернее, получилось, но очень нечетко: два глаза, забранные за уши светлые волосы и еле различимый рот. «Нет, – подумал Левчик, – молодость выглядит иначе».

– И все-таки… – заинтересовался Вильский, весьма далекий от амурных историй, но видеть перед собой Соломона, почесывающего от растерянности затылок, было довольно неожиданно.

– Я думаю, она наша ровесница. Ну… или чуть помладше. Но в принципе ее можно считать нашей ровесницей.

– Левчик, ты дурак?

Лев Викентьевич яростно замотал головой в знак несогласия с выдвинутым предположением.

– Представь, твою Нину кто-нибудь пригласит в цирк? Пойдет?

– Нет, – подтвердил Левчик.

– Во-о-от, – ухмыльнулся Женька. – И я о том же.

– Много ты понимаешь, Рыжий! Моя Нина не пойдет в цирк, потому что никто ее туда не пригласит. Среди моих знакомых есть только один чувак, который способен пригласить женщину в цирк.

– И этот чувак, разумеется, ты? – от души веселился Вильский.

– Разумеется, я. Такое приглашение действует стопроцентно.

– Но у нас в городе нет цирка.

– Все правильно: цирка нет, зато в душе каждой из них живет маленькая девочка, которая рвется к клоунам. И я готов какое-то время быть этим клоуном, потому что женщина пойдет не за тем, кто бодр и силен, а за тем, кто весел.

– Еще одна версия соблазнения, – ухмыльнулся Вильский. – Еще вчера я слышал другое предположение: «Хочешь влюбить в себя юную деву – стань ее учителем».