Пароль: «вечность» - Алексей Левицкий

Три выстрела громыхнули в лавке.

Где-то в глубине работал приемник, сквозь хрипение и шорох грубый голос монотонно вещал про людей, за которых назначена награда.

Пули из самострелов и дробь из обреза превратили упавший шкаф в решето, часть дробинок вылетела в окно — если Чак сунулся туда следом за мной, ему конец. Свалившись на пол справа от шкафа, я опять вдавил спусковой крючок, но выстрела не последовало. Я вскочил на колени. Те двое, что прятались за мешками и прилавком, спешно перезаряжали оружие, и я прыгнул вперед, перехватив карабин за ствол, замахиваясь, как дубинкой.

В грудь мне смотрел двуствольный обрез. Из одного ствола еще вился пороховой дымок. Толстяк за спиной Юны вытянул руку, обрез лег на плечо девушки возле шеи. Замахиваясь, я бежал к ним, но не успевал.

Вверху треснуло, скрипнуло, между мною и стулом упала доска, и в дыру, появившуюся на потолке, просунулась детская ручка с пистолетом. Он выстрелил, пуля ударила толстяка в плечо, развернула боком ко мне. Подбежав, я врезал ему прикладом по виску. Приклад треснул, толстяк повалился на пол, но прежде чем это произошло, я вырвал из его рук самострел.

Чак, до пояса свесившись в помещение, выстрелил еще раз, а потом пистолет заклацал — наверное, остальные патроны не успели просохнуть. Я направил самострел на прилавок, из-за которого появилась голова, и нажал на спуск. Оружие громыхнуло, дернулось в руке, пуля стесала щепу с края прилавка. Голова исчезла.

Карлик полез вниз, под ним треснула доска, и он рухнул на пол, выпустив пистолет. Встав на колени и держась за голову, просипел:

- Я сам! Выруби того, с обрезом!

Юна, сидящая между нами, дергала головой и мычала сквозь кляп, яростно вращая глазами. Я прыгнул грудью на прилавок. Увидел скорчившегося на другой стороне лавочника, как раз зарядившего обрез, вцепился в его волосы на темени и ударил головой о боковую часть прилавка.

Лавочник выстрелил, дробь ушла в сторону, а я приложил его лбом о дерево еще несколько раз, пока не потекла кровь. Неподалеку стонали. Когда я разжал пальцы, лавочник сполз на пол. Обрез упал. Я повернулся, перекинул ноги через прилавок и встал лицом к мешкам. Человек за ними лежал на боку, обеими руками сжимая ногу. Дробь разворотила его бедро, там пузырилась кровь. По лицу текли слезы, он разевал рот, как вытащенная из воды рыба, стонал и дергал второй ногой. Самострел валялся рядом.

Юна вскочила, когда Чак перерезал веревки, вырвала кляп и ударила носком ботинка толстяка по ребрам. Тот не пошевелился.

Я поднял обрез, крикнул: «Чак, забери у того самострел!» — и стал один за другим выдвигать из прилавка ящики. В одном на дне россыпью лежали патроны для обреза. Зарядив его, я ссыпал патроны в карман и бросился назад, в то время как Чак, сняв с лавочника за мешками патронташ, перезарядил самострел и направился к Юне.

Подняв двустволку, она с ненавистью глядела на толстяка. Я прошел мимо, встав у двери, прислушался. Карлик, приблизившись к девушке, усмехнулся:

- Дырку в нем взглядом не прожги, сестрица.

- Они схватили меня, когда… — начала она, но я перебил:

- Выходим. Там катер, спускаемся — и к нему.

Я первым выскочил наружу, но не успел сделать и несколько шагов по мостку, как снизу донеслись голоса.

Тощий парень, которого я ударил подзорной трубой, и с ним еще двое рыбарей стояли под колесом с кривыми тесаками в руках.

- Болтали, что через поселок пойдут. Я хорошо слышал, — говорил тощий. — Им к реке надо, встречать их там должны.

- Да кто они такие, Миля? — спросил высокий рыбарь, щелкая большим пальцем по лезвию тесака. — Объяснить можешь толком?

- Не знаю! — огрызнулся тощий. — На монашьем баркасе приплыли. Я сразу-то не понял. Девка с ними была, на нее пялился.

- Да вон же катер ихний…

- Тупой! То катер из Храма, а они на баркасе были, который с другой стороны, от заставы ходит. — Он потрогал шишку на голове.

- А чего мы здесь тогда стоим? — сиплым голосом спросил третий рыбарь и закашлялся. — Болен я, а ты меня вытащил. Пошли на берег их искать.

- Не, — возразил Миля. — Фреда, пока белье стирала, слышала, что они про лавку толковали, когда мимо прошли. Кто это палил там щас наверху?

- Да это старый Сот перепился опять, наверное.

Из лавки вышли Чак с Юной. Не выпуская рыбарей из вида, я жестом показал спутникам, чтобы молчали, и попятился к решетке.

Между расходящимися от центра толстыми «спицами» колеса было видно, что катер медленно дрейфует к колесу, покачиваясь на волнах. Скорее всего, капитан не включал моторы, опасаясь намотать на винты сети.

Вдруг снова зажглись оба прожектора на носу, лучи скользнули по поселку. Голоса рыбарей доносились со всех сторон, трещали доски под ногами.

Тощий с двумя дружками шли прочь от колеса. Сзади заскрипело, я развернулся, вскинув руку, показывая, что надо молчать, но было поздно. Оказывается, Юна за это время успела забраться на крышу лавки. Размахивая руками, она закричала:

- Монахи! Это Юна Гало! Мы здесь!

Рыбари обернулись на голос, и когда лучи прожекторов скрестились на колесе, бросились обратно.

На корме монахи стали тыкать длинными шестами в дно, подталкивая катер ближе к нам. Вышедший из надстройки человек в коротком плаще крикнул:

- Юна? Говорит Дюк Абен!

- Че смотрите?! — завопил снизу Миля. — Наверх! Подмогу зовите!

Рыбарь с сиплым голосом пронзительно свистнул, а высокий, сунув тесак в зубы, прыгнул к лестнице.

Я поднял обрез, клацнув затвором, дослал патрон в ствол и крикнул:

- Назад, а то пулю поймаешь!

Сиплый опять свистнул. С мостков доносились голоса, хлопали двери, кто-то спрашивал, что происходит. В нашу сторону побежали несколько человек. Отступив к лавке, я поставил ногу на нижнюю часть оконной рамы. Снизу донесся плеск, и когда я влез на крышу лавки, Чака с Юной там уже не было. Встав на краю, я выстрелил в поднимающегося по лестнице рыбаря, но не попал. Он выскочил на мосток, а я сунул обрез за пояс, в два прыжка пересек крышу и оттолкнулся от края. Прижав руки к бокам и вытянув ноги, «солдатиком» ушел в темную холодную воду. Вынырнул и поплыл.

Позади раздался выстрел, и тогда на катере заработал пулемет.

Рука ткнулась в шершавый борт. Монахи дали три длинные очереди — и поселок будто вымер. Разом погасли все огни. Рыбари попрятались по хибарам; если бы не рокот набиравшего обороты мотора, воцарилась бы полная тишина.

Что-то скользнуло по ноге, я дернулся, вспомнив про вьюнов, но тут в плечо ткнулся шест, а над бортом вверху показались головы.

Когда я ухватился за шест, меня двумя сильными рывками вытащили на палубу. Перевалившись через борт, я искоса оглядел стоящих надо мной вооруженных монахов, снял куртку и стал выжимать. Раздались шаги, между ногами монахов ко мне пробрался Чак и с ходу закричал:

- А, тоже прыгнул, человече! Я едва не утоп, веришь, девка меня до катера дотащила.

Монахи расступились, пропуская невысокого плотного бородача в коротком плаще. Рядом, оставляя на палубе мокрые следы и кутаясь в плед, шла Юна.

- Дюк, эти люди помогли мне добраться сюда, — произнесла она, стуча зубами.

Мотор заработал на высоких оборотах, катер, развернувшийся кормой к колесу, стал набирать ход.

Монах неприветливо разглядывал меня с Чаком.

- Юна Гало, от имени Владыки московского Храма я гарантирую тебе покровительство и безопасность, — ровным голосом произнес он.

- Мне и моим спутникам? — уточнила она.

Дюк Абен, не спуская пристального взгляда с Чака, промолчал.

Глава 18

Я потянулся так, что хрустнули кости, и сел на узкой койке, едва не стукнувшись головой о вторую, прикрепленную к стене выше. С нее свешивалась рука Чака.

Два иллюминатора были закрыты железными крышками на винтах, свет падал в каюту сквозь выпуклую решетку-колпак. Там виднелось хмурое небо. У стены на расстеленной тряпке стояли кувшин и миска с остатками того, что мы съели ночью, перед тем как завалиться спать. Зевнув, я натянул пластиковые мокасины — они сильно поистрепались за это время, один порвался у носка, подошва другого треснула, — накинул куртку и взял кувшин. Сделав несколько глотков крепкого кислого пива, сжевал кусок хлеба из миски и встал.

Чак дрых на боку, посапывая, подложив под щеку кулачок. За переборками тарахтел дизель. Я встал на край нижней койки; упершись ладонями в решетку, попытался приподнять ее, но она не шелохнулась. Попробовал сдвинуть в одну сторону, в другую… Да что ж такое? Пришлось залезть на койку Чака и, прижавшись к решетке теменем, осмотреть ее края, плотно прилегающие к палубе.

Там были петли — то есть она откидывалась вбок, как крышка, — и большой навесной замок.

Запертый.

Чертыхнувшись, я сел на краю койки. И вспомнил, что вчера, укладываясь, положил обрез из лавки кормильцев рядом с собой.