Школьная осень - Сергей Борисович Рюмин

Посетителей в зале было немного — всего трое забулдыг за дальним столиком, украдкой разливающих по стаканам водку из бутылки, спрятанной за пазухой. Конфликт между работниками ножа и поварешки и моими друзьями у них не вызвал никакого интереса. По их состоянию было очевидно, что бутылка, которую они оприходовали, уже совсем не первая.

Я на миг замер на входе, оценил обстановку и прямо от двери выпустил несколько конструктов паралича, вкладывая силы по минимуму, чтобы хватило на всех: сначала, по очереди, в мужиков, потом в женщин.

Мужики, державшие Мишку, застыли. Мой приятель прекрасно всё понял, дёрнулся еще раз. Мужики, как снопы, повалились в разные стороны. Мишаня хихикнул.

Громила, заломивший руки Андрею, сразу потерял равновесие и повалился прямо на моего друга. Тот едва успел отшатнуться в сторону. Громила с невнятным звуком «чвак» ничком приложился об пол. Позже выяснилось, что «чвак» издал его нос при соприкосновении с твердой поверхностью пола.

У горлопанистых поварих наблюдалась та же самая реакция: сначала замерли, потом все повалились в разные стороны. Правда, как тот громила, никто их них не пострадал.

Минут на пять, не больше, противник обездвижен!

Мишка с Андрюхой подхватили дипломаты, сумки с обувью и рванули к двери:

— Валим, валим отсюда нафиг!

Андрэ у самой двери замер, потом рывком подскочил к стойке, ухватил с подноса два пирожка и выскочил на улицу.

Я вздохнул, достал из кармана смятую рублёвую купюру, вложил её в руку кассиру (она была мною опознана по вышивке «кассир» на груди на когда-то белой форменной жилетке) и направился на выход. У двери оглянулся, ухмыльнулся и «выстрелил» конструктами «понос» в мужиков, тоже вложив минимум магической силы. Интересно, успеют они очнуться прежде, чем начнет действовать заклинание? Проверять мне почему-то не захотелось.

Уже выходя, заметил, как один из забулдыг встал из-за стола и, качаясь из стороны в сторону, направился к подносу с котлетами.

Мишка с Андрюхой успели добежать до парикмахерской и, стоя за углом, высматривали меня.

— Что, спалились, мелкие воришки? — весело поинтересовался я, догоняя их быстрым шагом.

— Да если б не мужик, который за нами стоял в очереди, всё было бы нормально, — заявил Андрюха, протягивая мне пирожок. — Прикинь, эта падла увидел, как мы котлеты в пакет ныкали, и на кассе заорал «держи вора!». Мы взяли два пирожка, заплатили за них. А в пакет я три котлеты сунул. Всё равно прикольно!

Он засмеялся, но потом посмотрел на свои колени и посмурнел:

— Только вот брюки изгваздал. Отец убьёт!

И пошевелил плечами:

— Да еще этот урод чуть руки не вывернул!

Мишка хохотнул:

— Зато теперь нам туда не зайти…

— Лишь бы в школе не узнали — засмеют! — заметил Андрэ.

— А ты помалкивай, — посоветовал я. — И не узнают.

Андрюха достал из сумки пакет с котлетами (хитро так упакованный, булавкой даже подколотый, и обувь не пачкается, и котлеты целы), выдал мне и Мишке по одной:

— Лопайте!

— А уворованное оно завсегда вкуснее, — заметил Мишка. Про рубль, вложенный кассиру в руку, я умолчал.

— Ловко ты их! — заметил Мишаня, когда мы проводили Андрэ. Я молча пожал плечами.

— А что еще можешь? — продолжал он допытываться.

— Мих, отстань, а? — попросил я. — Я и сам толком не знаю. Иногда вон лечу, иногда калечу.

— Ну, они-то сильно не пострадали? — спросил Мишка. — Живы будут?

— Будут, будут! — ответил я. — Пять минут паралич. А у мужиков еще и дристун на пару суток.

Мишка хохотнул, а потом вздохнул.

— Если искать будут, Химик — поселок маленький…

— Майкл, кому мы нужны? — отмахнулся я. — Им, поверь, не до того будет.

Дня два будут с унитаза не слезать, а потом и всё само собой забудется. А не забудется, так поможем!

Дома я внезапно обнаружил, что у меня сегодня вдруг, оказывается, свободный день. Не надо спешить, типа, на секцию, можно просто заняться своими делами.

Я занялся «вяленьким цветочком», который вроде незаметно рос, но вымахал на полметра в рост и распустился 10-сантиметровым в диаметре желтым бутоном. Посмотрел на него через призму магического зрения и порадовался — цветок стал излучать едва заметные даже в этом спектре радужные теплые волны, излучая умиротворение и еще что-то, похожее на конструкт оздоровления.

Я минут десять сидел рядом, наблюдая за ним с непонятным удовольствием. Потом перешел к горшкам с будущими дубками.

Тоже взглянул на них магическим взглядом. Жёлуди уже проросли, но росточки из земли пока не вылезли. Полил их от души. Наложил нужные заклинания. Интересно было наблюдать, как конструкт касается семени, а потом словно впитывается, превращаясь в дымку и уходя внутрь.

При таком раскладе через полгода у меня будут вполне оформившиеся саженцы, которые придется высаживать. Идея домика в деревне стала ощущаться уже как необходимость. И ведь деньги есть. Только у maman совсем другая концепция. Ей подавай дачу и участок в 6 соток. А я задумываюсь о доме, в котором можно жить, и, желательно, расположенном в глухом месте. Возможно, из-за рассказов Василия Макаровича… Кто знает, как дальше жизнь повернет?

Maman пришла с работы на час позже обычного и в плохом настроении. Я успел помедитировать и даже сделать уроки. В кои-то веки сам сделал письменную «домашку» по алгебре! Устные так, проглядел, благо память не подводит.

И, разумеется, приготовить ужин — сварил картошку, пожарил с луком мясо на сковороде. Запах ощущался уже на лестничной площадке.

Тем не менее, ужин maman настроения не поправил. А я старательно прикидывался ветошью.

Maman первой не выдержала пытки молчанием и сообщила:

— Валера пропал. Из больницы он выписался. На заводе сказали, что он уволился. Квартира закрыта. Не знаю, что и делать. Заявление что ли в милицию сходить написать?

— О чём? — удивился я. — Он у тебя украл что-нибудь? И ты ему, извини, конечно, но никто — ни жена, ни сестра, ни даже ни невеста.

Maman посмотрела на меня то ли сердито, то ли злобно, вздохнула, покачала головой и сообщила:

— Я, как дура, отпросилась с работы, поехала в больницу, потом к нему домой. К соседям зашла, спросила. А они говорят, съехал, мол, и в глаза смеются!

Она резко встала, подхватила и нацепила на себя фартук:

— Иди в комнату, делом каким-нибудь займись лучше!

А сама стала