В бездне времен. Игра на опережение - Алексей Рюриков

Эмиграция, несомненно, освещалась агентурой и разведки, и охранки. Но если создана группа, действующая без связи с партийными центрами, отследить ее будет нелегко, собравшиеся в кабинете начальника Корпуса это понимали.

Выход нашел Коттен. Генерал-лейтенант был мастером провокаций и в создавшейся ситуации предложил именно этот метод…

– …если наши гончие не могут взять след, значит, надлежит подкинуть приманку, на которую зверь сам придет, – закончил он свою мысль. – Операция получается довольно опасной, но нам ведь нужно убить минимум трех зайцев, тут уж стоит и рискнуть.

– Дозволяю, – после некоторого раздумья коротко бросил Глобачев. – Кого введем в качестве лакмусовой бумаги?

– Полковника Гумилева.

– Согласен. Действуйте.

7.12.1932 г. Российская империя. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 4. Штаб Отдельного корпуса жандармов

К генералу вызвали прямо с утра, едва зашел в кабинет. Начальник Охранного перешел к делу, едва поздоровавшись:

– Николай Степанович, в Париже сейчас всплыл боевик «Объединенки» Григулявичус, убийца подполковника Никишова.

«А я-то тут при чем? – удивился про себя Гумилев. – Я за кордоном последний раз два года назад работал, и то не в Париже».

А вслух спросил:

– Что-то в связи с этим для меня меняется, Михаил Фридрихович?

– Меняется, – покивал генерал. – Для вас задача будет своеобразная. И притом не одна.

Генерал поднялся с кресла, подошел к окну, посмотрел на улицу, потом, обернувшись, продолжил:

– Вам, господин полковник, ехать во Францию. Григулявичуса надобно будет найти, это первое поручение. Любыми путями и в кратчайший срок.

Рвущийся с языка вопрос «почему я?» был бы, несомненно, не только нарушающим субординацию, но и неуместным. Начальник и так объяснит, если нужным сочтет. Потому вопроса этого Николай Степанович задавать не стал, а предпочел уточнить:

– Найти и?

– Взять, но беспременно живым, – резко ответил Коттен. – И не покалеченным, а то знаю я, как филеры работают. В остальном не ограничиваю! Но, – он поднял палец вверх, – это, безусловно, не главное. Захватить его и агенты сумеют, тут умственные усилия не великие необходимы. Главное, что рекомого Григулявичуса надо же будет допросить, и отнюдь не в парижской Сюрте. И не в посольстве, конечно, тем более, – генерал по непонятной для подчиненного причине поморщился, – сейчас. Доставить его требуется в Россию. Вы, помню, удачно провернули нечто подобное в Германии, четыре года назад, с Хеттихом.

«Похитить человека, пусть даже эмигранта, в столице великой державы, – подумал Гумилев, – это на разрыв дипломатических отношений тянет. Или не тянет? Дьявол его знает, но я-то точно нежелательной персоной стану. И как его вывозить, интересно? Кой черт Хеттих, там немецкая полиция сама все сделала, а во Франции с этаким предложением и подойти не к кому, вышлют в момент, второго слова сказать не дадут».

Шеф охранки меж тем еще раз пристально посмотрел в окно, словно ожидая высмотреть там упомянутого злоумышленника, ничего на заметаемом уже вполне по-зимнему снегом проспекте не углядел и, развернувшись окончательно, пояснил:

– У Никишова пропал один документ. Потерять он его не мог, у взятых преступников не нашли, получается, достался Григулявичусу. Документ не очень для чужого глаза отчетливый, но ежели кому понимающему попадет, чрезвычайно опасный. И абсолютно секретный. Вам его содержание знать тоже пока излишне, да и не существенно это. Сам Григулявичус о значении документа, похоже, не догадывается, но и мы не знаем, куда он бумагу дел. Потому только живым!

– А люди? – тут же поинтересовался полковник, с трудом представляющий себя хватающим террориста посреди Парижа и волокущим через границу.

– Люди у вас будут. Разведка поможет, уже согласовано. Они дадут опытных филеров и связника от нелегальной линии, те тоже ищут. В Гавре под погрузкой будет стоять пароход Доброфлота, ваше дело доставить захваченного террориста на судно, там будут ждать.

– Ваше превосходительство, – тоскливо спросил полковник, – в Гавре с границей или таможней у нас какие-нибудь налаженные контакты есть? И вообще, я могу как-то взаимодействовать по этому вопросу с французами? В немецком деле нам помогали и их люди в Сааре, и полиция Мюнхена.

– Не будут они помогать, – Коттен вернулся в кресло, тяжело вздохнул и, не дожидаясь расспросов, продолжил: – Во Франции неделю назад произошел крупный провал нашей разведки, слышали?

– Нет.

– У нас пока этого не печатали, – пояснил генерал. – Цензура хоть и ослабла, но пока существует, к счастью. Судебный процесс там скоро начнется, и препротивнейший. Второе бюро выследило нашего агента в Париже. Баронесса Сталь содержала такой, знаете, небольшой бордельчик, девицы из коего дарили свое расположение французским чиновникам и военным. Высоким, надо сказать, чинам.

Гумилев поморщился и расстроенно цокнул языком.

– Вот вы, господин полковник, не кривитесь мне тут, – рассердился шеф охранки. – Обыкновенное дело, хороший канал добывания сведений.

– Да я не об этом, – пожал плечами подчиненный. – Канал как канал. Однако во Франции сейчас действительно будет сложно работать. Газеты поднимут шум: «провокация», «грязные интриги русских»…

– Уже подняли, – «обрадовал» Коттен. – Мол, русские шпионят во Франции, совращают непорочных чиновников. Как будто в остальных странах разведку уже распустили!

– Вот-вот, – согласился Гумилев. – Так всегда бывает. Пресса криклива, а шпионские страсти неизменно сенсация. Хотя, с другой стороны, во Франции сенсации недолговечны, покричат и успокоятся. Но сейчас работать в Париже, тем более настолько вызывающе, будет крайне сложно.

– Если бы все было просто, посылать туда опытнейшего офицера в полковничьем чине и надобности б не возникало, – логично и, в общем-то, для понявшего уже причины своей отправки Гумилева ожидаемо, ответил начальник. – Филеры бы справились. Нет в Гавре ничего, а посольский резидент Шмырко, кстати, ваш знакомый как раз по Саару, он тогда передачу нам Хеттиха и его отправку в империю организовывал, после провала Сталь там как на вулкане сидит. А задание срочное.

«Все равно не понял, почему Охранное, а не разведка, – подумал Николай Степанович. – Крутит что-то Коттен. Не то соседнему департаменту нос хочет натянуть, не то еще какую хитрость удумал».

Говорить, впрочем, ничего не стал, решил послушать.

Генерал оперся на столешницу и докончил:

– В России розыском по Григулявичусу занимался ваш приятель Сиволапов, за кордоном от Охранного полковник Гриднин. Все, что они накопали, вам представят, я распорядился. Но… – Михаил Фридрихович достал из портсигара папиросу, задумчиво покрутил в руках, разминая, и продолжил: – На самом деле у вас будет еще одна задача. Мы располагаем сведениями, что красная эмиграция готовит покушение во Франции. На премьер-министра Барту, шаха Персии и управляющего Англо-Персидской нефтяной компанией лорда Инверфорса. У нас есть подозрения, что за покушением стоят немцы и компания Shell, помните?

– Детердинг?

– Он самый.

Полковник задумался. Логика назначения начинала вырисовываться, с покушением, за которым стояла названная компания, он тоже сталкивался. Давно, в конце двадцатых, расследовал в Закавказье подготовку покушения на российского наместника, дело, объединившее тогда в гремучую смесь революционных российских подпольщиков, уголовников и британскую разведку.

Упоминание Детердинга в связи с немцами и российской оппозицией, включая и боевиков-террористов, удивления не вызывало, Shell – это и есть Детердинг. Фирма начинала с торговли «колониальными товарами», в конце прошлого века занялась нефтью. А в 1900 году в независимой тогда еще голландской нефтяной компании Royal Dutch Petroleum появился человек по имени Генри Детердинг. Тот самый, которого чуть позже назвали нефтяным Наполеоном. Слияние двух обществ породило могущественный синдикат Royal Dutch/Shell, который под рукой Детердинга развивался стремительно. Новая компания приобрела нефтяные промыслы в Румынии, России, Египте, Венесуэле, Америке, после мировой войны пришла на Ближний Восток, в Малайзию, в Африку… И единственная страна, из которой влиятельнейшую корпорацию, давно почитаемую фигурой мировой политики, выдавили – именовалась Россией.

В двадцатых Детердинг поддержал антиправительственные выступления в Российской империи. Он рассчитывал, что ослабленная смутой монархия распадется, как распались уже к тому времени империя Габсбургов и немецкий II рейх. В Shell с восторгом встретили бы образование новых стран, подобных возникшим на обломках Австро-Венгрии. Прежде всего в прикаспийской области, в краях, где залегала основа богатства и власти компании – нефть. Но Совет директоров устраивала и победа в России умеренных республиканцев, выступавших за парламентскую республику, и даже крайне левых, требовавших власти для пролетарских Советов. В любом случае, ослабление императорской власти сулило увеличение влияния фирмы на огромной территории. Или, как минимум, устранение опасного конкурента. Потому газеты, дружественные нефтяным королям, устроили жесткий нажим на российскую власть, а золотой ручеек, текущий из детердинговских секретных фондов к вождям российских мятежников, не иссякал.