Рассказы о потерянном друге - Борис Рябинин

Она знает. Откуда? Никто не сообщал. В уме ли она? Право, это уже походило на помешательство. Сколько ни втолковывали ей, ничего не получается.

Ей — одно, она — свое. Как глухая.

Стала все-таки по акту разыскивать своего Викса. Ездила несколько месяцев по начальству. Ее уж стали бояться, как пугала: опять она. Надоела всем.

Месяца через четыре снова появилась в клубе, оказалось, даже перенесла нервное заболевание (после выяснится, лежала в больнице), упрямо твердила, что все делала не так и что теперь в семье поняли, что сделали неправильно.

Тут наконец начала проясняться истина. И откуда эта непоследовательность, противоречивый характер ее действий, ее метания, и почему у Викса такая судьба… то, о чем уже догадывались в клубе.

Она — Любовь Васильевна Вагина — живет с детьми. Квартирка небольшая, прямо сказать, тесновато, а жильцов прибывает. Дочь вышла замуж, привела зятя, а там уж появились внуки, сперва девочка Ира, затем мальчик — Валера. Бабушка без памяти любила внучат, а они — ее, такую добрую, снисходительную к ним, готовую пожертвовать всем ради них. Конечно, было тесновато. Дети — дочь с мужем — потребовали от матери убрать собаку: тоже занимает место, грязь, беспокойство. Грязи, правда, не было никакой, пес чистоплотный, и хозяйка следила за ним, как иная мать не следит за своим дитем; но когда невзлюбят — все плохо. Собака мешает им.

— Но вы же ко мне приехали жить! Это моя квартира, — пыталась она урезонить их, но тщетно. Они не слушали.

Так начался ее отход от детей, а детей — от нее.

Не путать с Ирой и Валерой. Дети, настоящие дети, ее внуки, еще скажут свое слово; сейчас говорили взрослые.

А она души не чает в Виксе. А по мере того как дочь с мужем все больше отдалялись от нее, требуя ликвидировать собаку, Викс становился ближе, дороже. Все понятно. Так всегда и бывает. И все-таки надо было решать, жить так дальше становилось невмоготу. В семье, в кругу родных людей, она все сильнее испытывала одиночество, чувствовала себя никому не нужной, даже лишней.

По радио Любовь Васильевна слышала, что клубу нужны овчарки — оттуда их направляют на границу, где они несут полезную службу — охраняют государственные рубежи страны. Но если б она знала, насколько это окажется тяжело — расстаться с Виксом, гораздо тяжелее и горше, чем она предполагала и рисовала себе. И вот началось: туда — обратно, снова туда и снова обратно. Сколько выпито валерьянки за это время. Валерьянка всегда была под рукой, в клубе ее тоже держали про запас: многие нелегко переносят расставание с любимым животным. Как день отправки собак, так все рыдают. Но, сказать правду, Вагина оказалась наособицу — и чувствительна, и беспомощна, жалка порой, и трогательна; появление ее, даже голос в телефонной трубке вызывали у сотрудников клуба самые противоречивые чувства — хотя теперь ее уже больше жалели, чем осуждали. Но все-таки люди заняты делом, работой, клуб не пристанище для людей с неуравновешенной нервной системой и одержимых; однако же и остаться равнодушным, безразличным было невозможно, особенно если учесть, что большинство в клубе были женщины…

Но без конца так не могло продолжаться. Все-таки Викс уехал. Бабушка Вагина осталась нянчить внуков.

Внуки росли хорошие, однако тоска по четвероногому другу не проходила. Постепенно выяснилось, что это просто сильнее ее и она готова немедленно, сейчас же вернуть Викса обратно, не думая ни о каких трудностях, чего бы это ни стоило.

Чтобы ослабить боль — предавалась воспоминаниям (но этим только больше растравляла себя). Какой был (почему — «был», есть! он же не умер) хороший пес. Просто умница. Прелесть. А попал он к ней… В парке зимой кто-то бросил щенков, она нашла. Двое были уже замерзшие, третий вскоре погиб. Один выжил — Викс. Незадолго до того она шла по улице, разговорилась с мужчиной: родились щенки, сетовал он, а прав не будут иметь — никакой родословной. Не он ли их и выбросил? Впрочем, это не имело никакого значения.

Пока не взяла щенка, о собаках не имела представления. Кто мог предсказать, одиночество пришло после замужества дочери. Все заняты собой, своими делами. О матери подумать некогда.

А с нею творилось нечто невообразимое, внуки заметили: по ночам открывала форточку, слушала, не лает ли собака, все ждала. Галлюцинации, быть может. Заявила, что деньги бережет и, когда собака вернется, выкупит ее любую, глухую, слепую.

И пришел день, когда внуки вмешались: дети — теперь уже настоящие дети — сказали родителям и вообще всем взрослым: «Давайте попросим, чтобы Викса вернули…»

Полетело письмо далеко-далеко, писали Ира и Валерик. Но оттуда ответили: «Вашим переживаниям, дорогая Любовь Васильевна, очень сочувствуем. А вернуть Викса, к сожалению, не можем. Он очень нужен нам, потому что оказался отличной следовой собакой. На его счету уже есть задержания…»

В клуб звонили уже и ее дочь, и зять. Поняли, что они сделали с нею, какую травму нанесли.

Любовь Васильевна продолжала регулярно наведываться в клуб. Ее тянуло сюда как магнитом. В шляпке. Очень скромная и чуточку какая-то приниженная. Говорила только просительно, боялась человека обидеть или задеть чем-нибудь. Пока скажет, сто раз извинится. Напоминала чеховскую просительницу. Рассказывала про свою жизнь, изливала душу. Клуб стал для нее вторым родным домом, может быть, даже более родным, чем тот, где жила семья. Им некогда, телефон трещит, приходят люди, а она говорит-говорит. Рассказывала, как пес чувствовал, что его продают. Был грустный, пришибленный, не ел, что-то ждал. Неужели он понимал? Она его не дрессировала, но внутренняя связь между ними была поразительная. Он ее понимал с полуслова. Не раз вспоминала, как бежала за машиной, которая увозила ее Викса. Посадила, а потом: «Что же я наделала!..»

Ей тогда было пятьдесят с небольшим. Собиралась на пенсию: «Вот скоро уйду, тогда больше с ним буду…» С кем «с ним»? С Виксом? Ведь он же на службе. Она кивала: да, да. И продолжала свое. Разговаривала с ним, как будто он тут, около нее.

Начальник службы охраны, бывая в клубе и завидев ее, говорил:

— Вон опять сидит ваша Вагина, ждет, не увидит ли своего пса. А он совсем не здесь…

Потом эти визиты стали реже, но каждые два-три месяца аккуратно раздавался телефонный звонок и грустный тонкий голос справлялся:

— Извините за беспокойство… живет еще?

— Живет. Вы радуйтесь, что он живет. Заболеть, состариться еще успеет…

В другой раз:

— Как там мой Виксонька служит?

— Служит, служит, хорошо служит!

Видимо, ей дома одиноко. Конечно.

Когда позвонит, уже все знали ее голос.