Колечко - Дана Арнаутова

Костаке Манолеску, комиссар уголовной полиции города Тимишоары, тяжело вздохнул. Вторая неделя знойного пекла, накрывшего город, изрядно извела Костаке, заставляя при жизни чувствовать себя грешником на адской сковороде. Одна радость: преступники, не меньше комиссара умученные жарой, тоже слегка поутихли. Ну, выломает кто-нибудь окно в бакалее или срежет кошелек на рынке — не без этого. А серьезных душегубств не случалось уже с месяц. И вот — на тебе!

— Так, что я тебе скажу, Костаке, — задумчиво сообщил доктор Годяну, деловито ворочая полуотрубленную голову покойника. — Утонул он, как сам видишь, не от того, что раков ловить пошел. Помогли ему. То ли саблей, то ли топориком. Я бы на топорик поставил. Хочешь пари?

— Не хочу, — отозвался комиссар. — Тебе, Марчелу, виднее. Еще что скажешь?

— Скажу, скажу, — пообещал доктор, заглядывая между гниющих губ, трогая пальцы, шею и прочие части тела убитого, тыкая в рану какими-то блестящими инструментами, скобля, разрезая и производя суеты не меньше, чем сотня трудолюбивых муравьев. — Интересный тебе покойничек достался, Костаке. С историей. Из благородных покойничек-то. И, похоже, военный. Мозоли-то на ручках у нас характе-е-ерные, — нараспев проговорил доктор, обращаясь то ли к трупу, то ли к комиссару. — А сами ручки нее-ежные… Были.

— Военный, значит…

Не верить Марчелу Годяну комиссар не мог. И на то, что доктор ошибается хоть в чем-то, что касается его ремесла, не поставил бы и гнутой монетки. Значит — военный. Этого только вот не хватало.

— И убили его не здесь, — закончил Годяну, став неожиданно сухим и деловитым. — Рубанули по голове, притащили голого к реке и притопили, лентяи, даже железяку какую поленились примотать.

— Хорошо, что поленились, — сумрачно ответил комиссар. — Иначе до страшного суда не всплыл бы. Голого-то почему?

— Это уж тебе виднее, — скучающе отозвался доктор, которому в его докторских рамках все уже было ясно, а в дела комиссара он лезть не собирался. — Может, с бабоньки какой сняли перед тем, как порешить. Может, вещички приглянулись. С офицерским-то мундиром много интересных дел натворить можно. Но только в речку он уже хорошо окостеневший попал. Далеко везли… А больше ничего не скажу.

— Господин комиссар! Господин комиссар!

Снизу по течению, спотыкаясь в густой прибрежной траве и придерживая руками ножны от шашки, бежал один из встречавших комиссара жандармов.

— Господин комиссар, — выпалил он, запыхавшись и отдуваясь. — Еще один там. Извольте взглянуть!

— Еще один кто? — безнадежно понадеялся на ошибку Костаке.

— Так покойник еще один. За поворотом. В реке. У берега за корягу зацепился. Извольте!

Комиссар изволил. Путаясь в жестких приречных колючках и проклиная про себя неведомых мерзавцев, что не могли найти для сокрытия трупов места почище, он прошел эту пару сотен шагов, с завистью косясь на длинногого, как аист, Годяну — ишь, как ямины перешагивает! Второй покойник, застрявший в корягах у самого берега, был ненамного сохраннее первого. Разве что голова целее. Зато в грудине оказалась пуля, которую тут же извлек Годяну и, держа пинцетом, принялся разглядывать, как диковинное насекомое, на палящем солнечном свету.

— Что про этого скажешь? — тоскливо поинтересовался комиссар, присаживаясь в тенечке под деревом и прикладывая мокрый платок к вспотевшему лбу.

— Что-что… Мундир видишь? Того же сорта покойничек.

Годяну сиял, как начищенный медный колокольчик на епископском рысаке. Как будто и не жарко ему! Стоял на самом солнцепеке и даже не вспотел, жердь сухопарая…

— Третьего искать будем?

— Какого третьего? — взревел комиссар.

— Ну, не сами же они друг друга положили, — жизнерадостно отозвался доктор. — Неудобно им было бы…

— Неудобно, — тоскливо отозвался Костаке, чувствуя, как вожделенная пенсия за безупречную службу растворяется в тяжелом горячем мареве. — Один другого — еще куда ни шло. Но был и третий, ты прав. Дорога рядом. Спустил концы в воду — в самом прозаическом смысле — и уехал. Ищи теперь ветра в поле. Ну почему! Почему он не мог этого сделать чуть ниже по течению? Почему на моей территории?!

Спустив пар, комиссар в злобной тоске воззрился на тело в изодранном, потемневшем от воды мундире, по которому и полк-то теперь не определишь. Разве что Годяну сотворит над остатками нашивок очередное чудо. Покойник лежал, запрокинув голову, сквозь полопавшиеся темные губы белел оскал зубов, а Костаке казалось, что труп смеется над ним, неудачливым комиссаром, которому всего-то год до выслуги. И тут такое!

— Может, разбойники? — сочувствующе предложил доктор. — Говорят, в городе Желтую розу видели. А где он — там тихо не бывает.

— А-а-а-а, какая разница, — безнадежно махнул рукой комиссар. — Помяни мое слово, Марчелу. Хоть один из этого улова непременно окажется важной шишкой. А то и оба сразу. И хоть землю носом рой, а где мы теперь найдем третьего? Хоть Желтую розу, хоть кого еще.

В город возвращались в тяжелом молчании. Телега с телами, накрытыми дерюгой, дребезжала сзади, и это дребезжанье отзывалось в сердце комиссара похоронным звоном по ускользающей надбавке к пенсии. Марчелу, чувствуя настроение старого приятеля, тоже был тих и сдержан, не отпуская своих обычных шуточек и не предлагая пари по поводу предполагаемых убийц. А вечером, когда комиссар уже дописывал последние строчки отчета, возя по бумаге пером с жидкими и особенно вонючими от духоты чернилами, в дверь его кабинета постучали.

— Комиссар Манолеску?

Вошедший был затянут в мундир жандармерии, сух, официален и вылощен до блеска. Комиссар, после приезда успевший допросить парочку карманников, выслушать истерику немолодой вдовы, ограбленной ухажером, и накричать на извозчика-растяпу, у которого из-под носа свели лошадь, устало поднял голову от бумаг.

— Господин комиссар, извольте представить докладную о мероприятиях, проведенных вами в связи с совершением тягчайшего преступления! И какие приняты меры для скорейшей поимки разбойников.

— С кем имею честь? — ядовито поинтересовался Костаке, с ненавистью глядя на белоснежные перчатки жандарма.

— Лейтенант Лукрециу Попеску. Канцелярия его превосходительства генерал-майора жандармерии…

— Понятно, — оборвал его комиссар. — Насколько мне известно, покойников пока не опознали. Не удостоите ли объяснением, почему этим делом интересуется ваше ведомство?

— Не могу знать, — отчеканил лейтенант, глядя на Костаке совершенно оловянными глазами.

— Тогда и я не могу, — вздохнул комиссар. — Извольте сделать запрос по всей форме, через канцелярию.