Колечко - Дана Арнаутова

— Анна Артемьевна! — заорал Витька. — Не надо, пожалуйста!

Боясь шевельнуться, он вглядывался в беспощадные голубые глаза, льдинками глядящие с сухого, заострившегося лица. И, уловив еле заметное колебание во взгляде, понес, торопясь и захлебываясь.

— Анартемьна, простите! Я все понял, правда! Я больше не буду, честное слово… Пожалуйста! Пожалуйста! Ну пожалуйста…

— Помолчи, Парфенов, — оборвала его бывшая классная, и Витька немедленно заткнулся, вцепившись пальцами в засаленное одеяло, часто-часто моргая…

— Почему я должна тебе верить? Пить бросишь? На работу устроишься? Музыку перестанешь слушать на всю громкость?

Витька быстро закивал, мечтая только о том, чтобы сумасшедшая учителка убралась куда угодно.

— Врешь, — грустно констатировала Анна Артемьевна, и Парфенов с ужасом увидел, как напрягается палец на спусковом крючке.

— Клянусь! — не своим голосом заорал Витька и зажмурился.

Секунда растянулась в бесконечность. Так и не услышав звука выстрела, Парфенов открыл глаза. Анна Артемьевна стояла у двери.

— Смотри, Витя, — спокойно сказала она, поймав взгляд бывшего ученика. — Ты меня знаешь. Сколько лет ты меня знаешь, Витя? Я когда-нибудь нарушала свое слово? Врала когда-нибудь? Не сдержишь клятву — убью. Если ты в этой жизни никому не нужен, то и жить тебе незачем.

Перед тем, как переступить порог, Анна Артемьевна сделала то, отчего Парфенов окончательно перестал понимать происходящее. Нагнувшись, она подобрала с пола остатки копченой курицы, полпалки сервелата и бутылку питьевой воды. А потом вышла, тщательно прикрыв за собой дверь.

Спустившись с крыльца, женщина подошла к глухо зарычавшей овчарке и бросила ей колбасу. Пока страшные челюсти рвали еду, осторожно, не делая лишних движений, развернула пакет с курицей и налила в миску воды, затем подвинула обе миски так, чтобы собака могла их достать, и ушла.

Вернувшись домой, Анна Артемьевна первым делом спустилась в подвал, затем, уже наверху, сняла трубку старенького телефона и набрала номер. Во временную искренность Вити Парфенова она верила, но и то, что алкоголику нельзя доверять, знала прекрасно. Меньше всего сейчас ее бывшему ученику следовало находиться один на один с самим собой и возможностью выпить. А вот получить медицинскую помощь и время подумать, ему было бы в самый раз. Через полчаса, когда приехала скорая, вернувшаяся к дому Парфенова Анна Артемьевна подтвердила врачам свой вызов, описала увиденное и отправилась домой.

Непрошеные, но вполне ожидаемые посетители появились через несколько дней. Участковый, на несколько лет старше Витьки, тоже закончивший местную школу, помнил Анну Артемьевну прекрасно, оттого был смущен, мялся и явно чувствовал себя ужасно глупо. Сопровождающий его сотрудник районного отделения, немолодой и лысоватый, в мятом мундире, тоже не был особенно счастлив от необходимости проверять чьи-то пьяные бредни. Не слушая вежливых отказов, Анна Артемьевна накрыла чай в зале, а не на кухне, как обычно. Принесла поднос с любимыми чашками, чайник, розовеющий пионами, несколько розеток с вареньем и домашнее печенье. Пока участковый заполнял бумаги по принесенному Анной Артемьевной паспорту, второй визитер уточнил, собирается ли гражданка Лыско подавать заявление на гражданина Парфенова.

— Да что вы, молодой человек, — искренне возмутилась Анна Артемьевна. — На Витю? Он же болен, бедный мальчик. Я потому и скорую вызвала, что он был явно не в себе.

— Еще бы, — пробормотал от столика участковый. — Рассказывал, как вы ему пистолетом грозили и убить обещали.

— Конечно, обещала, — кивнула Анна Артемьевна. — Он же к тому времени десятый день пил. Разумеется, я пришла к нему с пистолетом. А могла бы и с автоматом прийти. И пару гранат захватить тоже могла бы, отчего нет?

— Да нам и так все ясно, Анартемьна, — продолжал оправдываться участковый. — Белочка к Витьке пришла, а не вы.

— Так вы были все-таки у Парфенова или нет? — заинтересовался человек из района, с видимым удовольствием прожевав творожное печенье.

— Была, — подтвердила учительница. — Просила его музыку потише сделать, соседям не мешать. И еще собаку покормила. Витя совсем несчастное животное замучил.

— Пирата? — изумился участковый. — Как вы к нему подошли? Витька сам это чудище боится.

— Собаки, Коленька, не глупее людей, — сказала Анна Артемьевна, подливая гостям чаю. — А если не спускать с цепи, любой озвереет, хоть пес, хоть человек. Только псы сами себя на цепь не сажают. Кстати, Коля, как там Витя? Пришел в себя?

— Очнулся придурок, не переживайте. Уже сказал, что это ему по пьяни все привиделось: и вы, и пистолет… Кто бы сомневался. Только нам все равно беготня лишняя да бумаги. Зато поумнел маленько, решил на лечение остаться. Вот тут распишитесь, пожалуйста. Мишке привет. Звонит вам? Вон, Серега, видишь фотку на стене? С Витькой пацан служил, только нашему мозги отбило, а этому нет.

— Непременно передам, — кивнула Анна Артемьевна, вставая вслед за гостями. — И Пирата буду кормить, раз Витя в больнице, пусть не беспокоится…

Закрыв за гостями дверь, женщина вернулась в зал. Рассеянно тронула блестящий бок чайника, провела кончиком пальца по краю вазочки. Виновато взглянула на черно-белую фотографию.

— Прости, Паша. Я помню, что ты говорил. Только для самозащиты, только в крайнем случае. А разве этот случай не крайний? Ведь наш мальчик тоже мог вернуться таким. Если бы ты был здесь, сам поговорил бы с мальчишкой. А тебя давно нет, Пашенька. Миша — хороший сын, но у него своя жизнь. Я одна. Вот, уже сама с собой разговариваю. Музыку слушаю целыми днями. Почти как Витя Парфенов. Только тихо. Помнишь эту музыку, Пашенька? На концерте Гаврилина мы с тобой познакомились. Я тогда страшно удивилась, что курсанту делать в консерватории. А ты рассказывал о любви к классике. И только потом признался, что ходили вы с друзьями знакомиться со студентками. Как ты думаешь, Паша, у меня получилось? Я ведь обещала этому мальчику. Мне бы очень не хотелось, чтобы пришлось сдержать обещание. Лучше бы у меня получилось…

Тихо щелкнула кнопка магнитофона. «Перезвоны». Часть восьмая. «Ти-ри-ри»… Пожилая женщина в привычно наглаженном халате и бархатных тапочках сидела в кресле, грея пальцы о почти остывшую чашку с чаем. Фарфоровый сервиз, одиночество, Гаврилин…

Страдания комиссара Манолеску

После нескольких дней в воде труп выглядел преотвратно. Распухший, иссиня-черный, покрытый слизью и тиной… Течение, прибившее покойника к берегу, перед этим изрядно помурыжило его в каком-то омуте, и теперь на пальце ноги висел отменный крупный рак, совсем такой, как на вывеске корчмы «У Злотинки», только не красный, а пока еще натурального серо-зеленого цвета. Тьфу, пакость. Придет же на ум такое. Хотя, конечно, неизвестно, что жрали те раки, которых подают в корчме.