Ученик монстролога. Проклятье вендиго - Рик Янси

Меня вырвал из этого меланхолического забытья знакомый голос. Я поднял голову и с чуть открытым ртом уставился в самые лучистые глаза, какие я когда-либо видел.

— Уильям Джеймс Генри, какая приятная неожиданность встретить тебя среди этих старых зануд! — воскликнула Мюриэл Чанлер и одарила доктора мимолетной улыбкой. — Привет, Пеллинор. — Потом мне: — В чем дело, ты не хочешь есть?

Я взглянул на свою нетронутую тарелку.

— Думаю, нет, мэм.

— Тогда не окажешь ли мне честь потанцевать со мной, если только все танцы у тебя уже не расписаны?

Оркестр заиграл вальс. Я в отчаянии посмотрел на доктора, который, похоже, нашел что-то захватывающе интересное в своем крабе.

— Миссис Чанлер, я не умею танцевать… — начал я.

— И никто из присутствующих здесь мужчин тоже, как ни жаль. Ты будешь прекрасным партнером, Уилл. Они умеют препарировать Monstrum borribalis, но не способны освоить тустеп!

Не дожидаясь ответа, она взяла меня за потную ладонь и сказала:

— Можно, Пеллинор?

Она потянула меня на паркет, и я тут же наступил ей на палец.

— Положи правую руку сюда, — сказала она, пристроив ее себе на талию. — А левую вытяни вот так. Теперь, чтобы вести меня, немножко надавливай правой. Не надо ломать мне позвоночник или толкать, как ржавую телегу… О, у тебя природные способности, Уилл. Ты уверен, что раньше не танцевал?

Я ее уверил, что нет. Я смотрел не на нее, а упорно в сторону, поскольку мои глаза находились на уровне ее корсажа. Я чувствовал запах ее духов; я двигался, окруженный ароматом сирени.

Мой вальс с прекрасной Мюриэл Чанлер был неуклюжим — и исполненным грации. Застенчивым — и уверенным. Все глаза смотрели на нас, мы танцевали в полном одиночестве. Когда она меня мягко разворачивала — честно признаюсь, что я не очень-то вел, — мой взгляд выхватывал в толпе доктора. Он стоял там же, где мы его оставили, у буфетного стола, и смотрел на нас… вернее, на нее. Не думаю, что он смотрел на меня.

Никогда раньше я не хотел так сильно, чтобы какой-то момент закончился, как теперь хотел, чтобы он продолжался. Она вытянула руку, сделала реверанс и поблагодарила меня за танец. Я сразу отвернулся, желая вернуться на привычную орбиту к тому человеку, который совсем не был таким божественным. Она меня остановила.

— Настоящий джентльмен провожает свою даму с паркета, мастер Генри, — объяснила она мне с улыбкой. — Иначе она окажется брошенной, и все обернется большим конфузом. Подними руку, согни ее в локте, вот так.

Она положила мне руку на поднятое предплечье, и мы продефилировали с паркета. Теперь я говорю себе, что это была игра воображения, но тогда мне показалось, что пока мы шли к столу, она слегка прихрамывала на правую ногу.

— Уилл Генри, ты неважно выглядишь, — заметил доктор. — Ты не заболел?

— У него природная грация, Пеллинор, — сказала Мюриэл. — Ты можешь гордиться.

— С чего бы мне этим гордиться?

— Разве ты не стал ему теперь вместо отца?

— Ничего подобного.

— Тогда мне жаль его.

— Не надо его жалеть. От одного глубоко уважаемого эксперта в своей области я знаю, что его атка’к летит, как ястреб. — Он натянуто улыбнулся и резко сменил тему. — Где твой муж?

— Джон был не в настроении.

— И ты пришла одна?

— Ты разочарован, Пеллинор?

— На самом деле я рад тебя здесь встретить.

— Я чувствую едва завуалированную издевку.

— Это должно означать, что его самочувствие заметно улучшилось, раз ты готова уйти от его постели и протанцевать целый вечер с другими мужчинами.

— Знаешь, что делает тебя таким скучным, Пеллинор? Это не недостаток чувства юмора, а твоя предсказуемость.

Она улыбалась, но шутила вымученно, как актриса, которая не смогла войти в роль. Доктор конечно же сразу заметил, как она расстроена.

— Мюриэл, — сказал он. — Что такое?

— Ничего. Правда, ничего. — Она посмотрела прямо в его темные глаза и умоляюще сказала: — Скажи мне, что произошло. Джон говорит, что он не помнит, но я не знаю, могу ли я…

— Я могу говорить только о последствиях, — ответил доктор. — Все остальное, а именно та часть, о которой, я думаю, ты хотела бы узнать, лежит в области домыслов, Мюриэл.

Она ждала, когда он продолжит. Всего в нескольких футах от нас люди танцевали в круговерти цветов — черного и белого, красного и золотого.

— А я не занимаюсь домыслами, — добавил он.

— Он переменился, — сказала она.

— Я знаю об этом.

— Я не имею в виду физическую перемену. Хотя и это тоже… С тех пор, как мы вернулись, он ни разу нормально не поел. Он пытается… и рыгает, чуть не до рвоты. И он не… Он не хочет быть ухоженным. Ты знаешь, как он был помешан на гигиене, Пеллинор. Мне приходится обмывать его, когда он уснет. Но хуже всего… Не знаю, как это объяснить… Безучастность, Пеллинор… Он есть… и его нет.

— Терпение, Мюриэл. Прошло меньше трех недель.

Она покачала головой.

— Я не об этом. Я его жена. Я знала человека, который ушел в пустыню. Я не знаю человека, который оттуда пришел.

В этот момент рядом с ней возник Дэмиен Граво.

— Вот вы где, — тихо вскрикнул он. — А я думал, что потерял вас.

Мюриэл улыбнулась, глядя сверху на его радостное лицо — он был на добрых два дюйма ниже.

— Мсье Генри пригласил меня на танец, — поддразнила она Граво. — S’il vous plait, pardonnez-moi.

— Bien sûr, но если мсье Генри будет упорствовать в своих возмутительных попытках похитить у меня даму, то я вызову его на дуэль.

Он повернулся к доктору.

— Ну, Пеллинор, я принимаю ставки на этот год. — Он достал из жилета листок бумаги. — Если хотите, у меня остались ставки на девять двадцать, десять пятнадцать и одиннадцать тридцать.

— Граво, вы знаете, что я не играю.

Он пожал плечами. Мюриэл засмеялась, увидев мое замешательство.

— Это ставки на драку, Уилл. Она случается каждый год.

— Больше всего ставят на позднее время, — вставил Граво. — Расчет на алкоголь.

— Кто дерется? — спросил я.

— Практически все. Начинают всегда немцы, — презрительно фыркнул Граво.

— В прошлом году начал швейцарский контингент, — сказала Мюриэл.

— Вы разве не понимаете, что это полный абсурд, — сказал Граво. — Швейцарцы!

— Мало что бывает более нелепого, Уилл Генри, — сказал доктор, — чем потасовка между учеными.

Драка началась вскоре после десяти — если точно, то в десять двадцать три, судя по часам Граво (в этом году он был назначен хронометристом), — когда итальянский монстролог Джузеппе Джованни случайно (так, во всяком случае, уверял потом доктор Джованни) толкнул даму греческого коллеги, отчего она пролила шампанское на свое шелковое платье. Грек вознаградил итальянца за неуклюжесть ударом наотмашь по голове; в результате у Джованни слетело пенсне и ударило в затылок голландцу по имени Вандер Занден, который в свою очередь решил, что это танцевавший у него за спиной мужчина — французский коллега Граво — ткнул его пальцем. Последовавшая общая потасовка охватила всю танцплощадку. Ломались стулья. Бились бокалы и бутылки. Мужчины кружили по залу в обнимку со своими новыми партнерами и пытались бить друг друга по спинам. Оркестр играл какую-то довольно бесшабашную песенку, но через несколько минут музыкантам пришлось покинуть невысокую сцену, когда на нее запрыгнули двое мужчин и начали швыряться пюпитрами. Была вызвана полиция — это сделал все тот же Граво, который сам себя назначил церемониймейстером, — но к приходу полицейских все почти закончилось.