Ученик монстролога. Проклятье вендиго - Рик Янси

Я попытался найти какие-то слова утешения.

— Мне жаль, сэр, — ничего лучше я не придумал.

Он нахмурился.

— Я не ищу жалости, Уилл Генри. Я толковал о том, как наше восприятие формируется нашим индивидуальным опытом, тем самым ставя под сомнение саму идею объективной истины. Мы не должны доверять своему восприятию — вот в чем моя мысль.

Он вдруг оборвал свою лекцию и снова отвернулся, изучая, судя по всему, пустую стену напротив кровати.

— Я провел здесь бессчетные дни, страдая от высокой температуры и кашля, а с улицы доносился смех соседских ребятишек, и их радость была для меня почти невыносимой жестокостью.

Он встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от воспоминаний.

— Другая трудность с нашими восприятиями, — обстоятельно продолжал он тем бесящим сухим лекторским тоном, которым часто говорил со мной, — состоит в том, что мы пытаемся проецировать их на окружающих. Эта комната содержит неприятный для меня подтекст, поэтому я отношу неприятное чувство на счет самой комнаты и удивляюсь, что ты не испытываешь к ней такого же чувства.

— Да, сэр, — сказал я.

— Что я тебе говорил об этих нескончаемых «да, сэр», Уилл Генри? Это льстиво и унизительно для нас обоих.

— Да, сэр, — нахально ответил я.

— Я размышлял о нашем… — Он подыскивал нужное слово. — Сожительстве, Уилл Генри. Ты со мной уже почти два года, и, конечно, твои услуги оказываются скорее незаменимыми, нежели наоборот. Однако ситуация с тобой необычна в том отношении, что ты попал сюда в результате безвременной кончины твоих родителей, а не по желанию с твоей стороны или, честно признаюсь, с моей. Нас соединили прискорбные обстоятельства, но это не означает, что мы совершенно беспомощны. Будучи ученым, я не так много действую по свободному выбору и свободной воле, но в то же время я не разделяю глупых суеверий о предопределенности и судьбе. Мое восприятие, что ты незаменим для меня, может быть совершенно правильным. Однако из этого не следует, что ты разделяешь такое восприятие в отношении меня.

Он замолчал, ожидая услышать мои соображения на эту тему. Поскольку я не отвечал, он пожал плечами и сказал:

— Тебе почти тринадцать лет, это возраст совершеннолетия в некоторых культурах. — Он прочистил горло. — И ты демонстрируешь зачатки рассудительности, во всяком случае, иногда, — добавил он. Это был особый дар монстролога: умение на одном дыхании и оскорбить, и похвалить. — Ты вполне способен принимать решения.

— Вы меня отсылаете. — Мое сердце учащенно забилось. — Вы больше не хотите, чтобы я здесь оставался.

— Разве я это сказал? Где ты витаешь, Уилл Генри? На каких прекрасных лугах ты резвишься, пока я с тобой разговариваю? Я сказал, что ты не беспомощен. Ты можешь сделать выбор, и, что еще важнее, я приму этот выбор. Я не дурак. От моего внимания не ускользнул тот факт, что жить со мной бывает трудно.

Он замолчал, словно ожидая возражений. Не дождавшись, заговорил смущенно и сбивчиво:

— У меня есть определенные неприятия. Отсутствие некоторых человеческих… по отношению к… Я хочу сказать, что, может быть, я такой человек, которому лучше жить одному. — Он нахмурился. — Что это? Это слезы?

— Нет, сэр.

— Не усугубляй дело ложью, Уилл Генри.

— Нет, сэр.

— Кроме того, есть проблема с моей профессией. Это опасное занятие, и наши недавние трудности в Рэт Портидже — лучшее тому подтверждение. Уверен, тебе приходило в голову, что связь с монстрологом может повредить здоровью.

Я дотронулся до все еще свежей раны на своей груди.

— У меня нет намерения просто выставить тебя на улицу, если ты беспокоишься об этом, — продолжал он. — Я бы нашел тебе хорошее место.

— Мое место здесь. С вами, сэр.

— Твоя преданность мне льстит, Уилл Генри, но…

— Если я уйду, как вы будете справляться сами? Никто не…

Он нетерпеливо махнул рукой.

— Я всегда могу нанять повара и служанку, Уилл Генри, и ты знаешь, что каждую неделю поступают просьбы работать под моим началом — от серьезных ученых, которых по-настоящему интересует это ремесло.

Эти слова больно задели. Я опустил голову и молчал.

Он фыркнул:

— Как это верно, что совесть — сама себе награда. Чаще всего ее единственная награда! Мы должны быть честны друг с другом, Уилл Генри. Твои мотивы остаться здесь не более чисты, чем мои, чтобы тебя оставить.

— Пожалуйста, сэр, я хочу остаться.

Он напряженно смотрел на меня несколько долгих неприятных секунд. В чем его игра, думал я. Оценить степень моей преданности ему? Или его мотивы были более чисты? Был ли он озабочен моей безопасностью или растревожен требованием своего друга: «Назови мне хотя бы один случай за всю твою никчемную жизнь, когда тебе не было наплевать на кого-нибудь, кроме самого себя», — и это был его ответ? Чего монстролог на самом деле хотел от меня? И чего, во имя всего святого, я хотел от него? Знал ли это каждый из нас?

— Это страшное дело, Уилл Генри, — наконец сказал он. — Потерять друга.

ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

«Я рад тебя здесь встретить»

Когда на следующий день после полудня мы прибыли на вокзал Гранд Централ, нас там ждал мужчина необъятных размеров. Гораздо больше шести футов ростом, он возвышался над толпой, широкоплечий, с мощной грудью, с копной спутанных черных волос, затенявших нижнюю половину его большого изрытого оспой лица. Его котелок был низко надвинут, и поля почти касались его кустистых бровей.

Он низко поклонился доктору с излишним подобострастием, которое показалось мне несколько притворным, пародией на глубокое уважение, и приветствовал монстролога с сильным славянским акцентом:

— Доктор Уортроп, я Августин Скала.

Он дал Уортропу карточку, на которую доктор едва взглянул и передал мне.

— Герр доктор фон Хельрунг снова приветствует вас в Нью-Йорке и просит воспользоваться моими услугами.

— А каковы именно эти услуги, мистер Скала? — жестко поинтересовался доктор.

— Добраться вас в гостиницу, сэр. — Английский язык явно не был родным у этого богемца.

— Наш багаж… — начал Уортроп.

— Будет добраться на отдельной коляске. Обо всем позабочено. Никаких хлопот для доктора Уортропа.

Как огромный крушащий льды нос арктического судна, Августин Скала рассек толпу, скопившуюся у узкого выхода на Сорок вторую улицу. Мы проследовали за ним к черному экипажу с впряженной в него огромной вороной лошадью. Открыв нам дверцу, Скала с излишней церемонностью и смехотворной торжественностью достал из кармана конверт и с такой же нелепой подобострастностью вручил его моему хозяину. Уортроп принял его, не говоря ни слова, и скользнул в экипаж, на минуту оставив меня наедине с богемцем. Я был несколько подавлен тяжелым взглядом его темных, ничего не выражающих глаз, смотревших с такой высоты, и неприятным запахом пота, табака и пива, который стоял вокруг его величественного тела.