Дождь для Данаи (сборник) - Александр Иличевский

Избегая топологического способа выражения, можно сказать, что пространство мифа целиком познаваемо, т. е. все населяющие его объекты уже названы и носят имена только собственные.

Миф — это царство тождественности, неразличенности.

О яйце и неразличенности говорится в космогонии Эмпедокла. В комментарии Филопона к «О возникновении и уничтожении» читаем:

«При господстве Любви (Любовь и Вражда — две постулированные Эмпедоклом нематериальные, но пространственно протяженные силы, первая из которых соединяет, а вторая разъединяет элементы — коих четыре вида, — составляющие, по Эмпедоклу, естество. — А.И.) все вещи становятся Одним и образуют бескачественный Шар (Сфайрос) <…> таким образом, что все элементы не сохраняют в нем (в Сфайросе) своеобразия, и каждый из элементов теряет присущую ему форму (эйдос)». А в комментарии Симпликия к «О душе»: «Богом, по Эмпедоклу, Аристотель называет Сфайрос <…>».

В пределе в мифе нет ни этических, ни каких-либо еще оценок, так как суждение суть различающий признак.

Мир мифа не дискретен. Топологически выражаясь, пространство мифа непрерывно.

Следовательно, мир мифа не осмыслен. В нем нет никакого Знания.

Миф — царство Непрерывности, столпа топологии, науки о пространстве. О любом пространстве.

Имя в мифе — само миф. Оно — часть, и оно целое.

Все, что внутри мифа, — не враждебно, поскольку названо. Все, что снаружи, — не существует, поскольку граница принадлежит пространству мифа. Оно предельно удобно, уютно, приветливо. Как утроба. (В этнографии архаичные представления о рае сосредоточены на чем-то темном, влажном и теплом. Вроде ночного купания нагишом поблизости от Гурзуфа, когда светящийся планктон вокруг струится и удваивает, лаская, тело.) Разрушение мифа (из него изгнание) подобно катастрофе рождения. Со всеми вытекающими из него последствиями родовых травм и эхом трагедии болевого, психического, экзистенциального стресса.

Изгнание из мифа суть уничтожение Имени. Его энтропийная деградация в имя нарицательное.

Деградация Слова в букву.

А. Н. Колмогорову принадлежит следующее парадоксальное утверждение: «Все осмысленное — дискретно». Парадоксально оно потому, что утверждает принципиальную дискретность продуктов мышления при очевидной непрерывности тех изначальных смысловых образов, которыми оно оперирует. В этой заметке мы попробуем разъяснить некоторые механизмы противопоставления, на которых этот парадокс основывается, так как оказывается, что они, эти механизмы, имеют непосредственное отношение к проблеме искусственного, то есть дискретного, интеллекта, взятой в соотношении с проблемой мышления в сфере естественного, немашинного, языка.

Повторимся. Центральной в современных теоретических размышлениях о феномене цифровой цивилизации является тема противопоставления Непрерывности и Дискретности. Корнем такого противопоставления оказывается более глубокое противопоставление категорий Различия и Тождественности.

Действительно, исходя только из здравого смысла, совершенно непонятно, как цифровой дискретный мир, который претендует с помощью создания искусственного интеллекта вытеснить значительное количество реальности, способен оказаться серьезной заменой тождественного единого Мира? Не окажется ли при всей своей тотальности данная замена — подменой, фальшивкой?

Серьезность данного противоречия очевидна.

Попробуем наметить путь, по которому оно может быть детализировано.

Начальная ниточка нашего расследования содержится в проблеме искусственного интеллекта как таковой. Проблема эта парадоксально заключается в том, что она на самом деле никакой особенной проблемой не является. Сама постановка вопроса — возможен ли искусственный интеллект — на первый же взгляд оказывается некорректной, так как ответ на него, исходя только из здравого смысла, оказывается однозначным: нет, искусственный интеллект невозможен. Так это потому, что искусственный интеллект, будь он создан, не сможет производить новую информацию, так как «новая информация», по определению, является той, которая не может быть произведена алгоритмическим способом. Она в принципе не может являться продуктом наперед заданной дискретной цепочки действий, или, если пользоваться терминами теории алгоритмов, можно сказать иначе: «новая информация» не может принадлежать области значений какой-либо вычислимой функции — иными словами, не может быть произведена «машиной Тьюринга». То есть, будучи создан, искусственный интеллект был бы обречен на тиражирование тавтологий.

Но, как выясняется, данное заключение не решает проблему искусственного интеллекта, ее отметая как беспочвенную. Попытки создания искусственного интеллекта в последнее время существенно и явно изменили картину мира. Наблюдается некий процесс изменения не только парадигмы мировидения, но и самого мира. Кстати, подобное явление могло бы быть прозрачно описано в терминах гипотетической теории мимикрии как диффузное взаимопроникновение агрессивных сред. Создается впечатление, что гора действительно пошла навстречу к медлительному Магомету, и есть вероятность, что если искусственный интеллект и не будет создан, то сам по себе естественный интеллект, деградируя в направлении полной невозможности удержания мыслительного процесса — из-за все более и более роботизируемой сферы интеллектуальной деятельности, скоро приблизится к характеристической отметке искусственного. Но это все, конечно, из области иронической футурологии.

Если же говорить серьезно, то вывод о принципиальной невозможности создания искусственного интеллекта, или о принципиальной иррациональности постановки таковой проблемы, должен продуктивно наводить на размышления о категорическом различении цифровой ипостаси смысла — информации — и, собственно, смысла как такового, одно из интуитивных определений которого, по словам М. Б. Ямпольского, может быть следующим: «смысл — это тайна в ауре понимания».

В этом определении важно слово «понимание», имеющее явную отсылку к языку. Неудивительно, что это вновь приводит нас к парадоксу Колмогорова, о котором мы говорили в самом начале. Получается, что непрерывная тайна, понимаемая, артикулируемая языковыми средствами, претерпевает необратимый, своего рода фазовый, переход и становится дискретной. В то время как «цифровой смысл» — информация, будучи изначально косной, завершившей свое становление, все время оставалась дискретной. В чем же принципиальное, хотя и трудно улавливаемое, различие между языковым, то есть культурным, смыслом и смыслом цифровым — собственно информацией, которая со временем претендует стать главной во всех аспектах интеллектуальной деятельности человека?

Откуда же возникают в рассуждении такие понятия, как Буква и Слово?

Событие называния — операция, венчающая артикуляцию, высечение — отсечение — умаление — оформление — смысла.

Смысл — непрерывен, но содержит в себе искус познания — зерно Различия, которое позволяет его назвать, зафиксировать.

Текст — вариант называния, фиксации.

С другой стороны, текст — смыслопорождающая структура.

Но также: текст не структура — но организм, порождающий смысл, нечто живое.

Буква — называющий, умаляющий, фиксирующий смысл текст, сообщающий только себя, свое содержание, и не являющееся ничем больше, чем своим содержанием.

Слово — в свою очередь, объект смыслопорождающий, творящий (например, художественный текст).

Действительно, как, казалось бы прямая, сумма букв или цифр, самих по себе бессмысленных, может слагаться в столь богатое смыслами слово языка?

Слово, с большой буквы, символизирует дознаковое — образное — мышление. Наиболее близкая к таковому — иероглифическая знаковая система.

Можно утверждать следующее: при назывании происходит движение по цепочке: непрерывное нечто — образ — многосмысловой иероглифический знак — и, наконец, буква, то есть объект, являющийся информативно более бедным, чем то, что он называет.

Второй закон термодинамики говорит, что энтропия замкнутой системы не убывает. Грубо говоря, энтропия — это число способов описания системы. Точней, логарифм этого числа.

Имя — это способ описания. В мифе человеку не приходилось давать имена вещам. Внутри мифа не было синонимов. Не было альтернативных способов описания. Не было ни классов эквивалентности, ни категорий. (См. у Борхеса в «Фунес, чудо памяти» выдумку про язык Локка, в котором «каждый отдельный предмет, каждый камень, каждая птица и каждая ветка имели бы собственное имя».)

Миф — это минимальное, основное состояние. Состояние при температуре абсолютного нуля. Когда существует только один способ описания системы.