Художники в зеркале медицины - Антон Ноймайр

ФИЗИЧЕСКИЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ

Первое органическое заболевание художника проявилось в апреле 1777 года. Оно должно было быть серьезным по своей природе, потому что только в 1778 году Гойя смог приступить к работе на королевской ковроткацкой мануфактуре. К сожалению, мы не располагаем детальными сведениями о течении и виде этой болезни. Но благодаря недвусмысленным намекам его друга Сапатера и испанского врача Бланко-Солера можно предположить, что речь шла о возможном заражении венерической инфекцией. Сапатер и Франсиско Байеу, шурин Гойи, одновременно высказали это же подозрение и по поводу тяжелой болезни 1793 года, но их предположения по-прежнему не подкреплялись медицинскими наблюдениями и носили спекулятивный характер, потому что сегодня хорошо изучен опасный для жизни Гойи кризис 1793 года и с уверенностью можно сказать, что сифилис как диагноз болезни исключается. Становится ясно, что проявлению болезни 1793 года впервые предшествовали аналогичные симптомы 1777 года.

Таким образом, мы обозначили суть вопроса, который уже долгие годы волнует многих биографов и врачей: о какой болезни Гойи могла идти речь, если в конце 1792 года, когда она неожиданно проявилась, художнику уже исполнилось 64 года и эта болезнь изменила всю его последующую физическую и духовную жизнь? Сегодня можно восстановить в памяти главные события тех недель: заболевание неожиданно началось сильными головными болями и сопровождалось потерей координации движений, грохочущим шумом в ушах. Затем наступил паралич правой руки, возникли нарушения речевого аппарата и конвульсивные подергивания мышц. Наконец, проявились временная слепота и ухудшение слуха, быстро перешедшее в полную глухоту. Особое симптоматическое значение приобрели данные о частых коликах в теле, которые неделей раньше обнаружились у него в слабой форме. В относительно короткое время у него восстановилось зрение и постепенно — координация движений, но правая рука еще долгое время (по-видимому, на протяжении месяцев) оставалась неподвижной. Впрочем, из всего того, что тогда выпало на его долю, на всю жизнь осталась лишь совершенная глухота.

17 февраля 1793 года Ховельянос в своем дневнике записал, что для Гойи наступил кризисный период и у него случилась апоплексия. Итак, апоплексия вернулась к нему так же, как когда-то в относительно молодом возрасте, и тогда все эти симптомы прошли.

Санчес де Ривера и Маранон выступили также в защиту диагноза, определяющего болезнь Гойи как сифилис. Они полагали, что все симптомы — правосторонний паралич, трудности при письме, потеря веса, бледность, усталость, головокружение, слабость, забывчивость, головные боли и галлюцинации, возникавшие при проявлениях белой горячки, соответствуют клинике сифилиса. Авторы объясняли смерть детей Гойи в раннем возрасте тем, что они унаследовали от отца сифилис, хотя дети умирали задолго до появления у него заболевания. Доктор Бланко-Солер тоже присоединился к сторонникам этого мнения и попытался связать паралич Гойи с сифилитическими изменениями в сосудах, причем совершенную глухоту художника он считал следствием сифилитического невролабиринтит. Однако все эти рассуждения абсурдны, потому что Гойя в течение своей долгой жизни не потерял интеллектуальных способностей, что неизменно должно было случиться, если бы его мозг подвергся сифилитическим изменениям, так как на поздней стадии болезни проявляются известные симптомы прогрессирующего паралича. Единственное, что попало под эту концепцию, так это устойчивая глухота, которая могла свидетельствовать о том, что сифилис поразил важнейшие участки головного мозга, в том числе и ответственный за слух. Часто на ранней стадии наблюдается нарушение слуха, как правило, в легкой форме, которое иногда переходит в полную глухоту. У Гойи потеря слуха обозначилась уже в начале острого течения болезни, а при сифилисе глухота проявляется через шесть месяцев. В связи с этим дискуссия о том, что Гойя был якобы болен сифилисом и его последствия отразились на всей его жизни, должна раз и навсегда прекратиться.

Интересную гипотезу выдвинул Теренц Ковторн, который сравнил глухоту Гойи, сопровождавшуюся потерей координации движения и шумом в ушах, с картиной заболевания знаменитого английского сатирика Джонатана Свифта. У последнего зачастую происходили припадки, сопровождавшиеся временной глухотой и сильными головокружениями, и это отразилось на его слухе. Так как у Гойи аналогичные симптомы сопровождались еще и временной слепотой, то Ковторн предположил, что, согласно его собственным наблюдениям, речь могла идти об очень редком клиническом синдроме, который являлся причиной этой загадочной болезни, когда с перманентной глухотой возникает воспаление глазной оболочки. Этот редчайший синдром нам известен под именем Morbus Vogt-Kojanagi. Вирус, вызывающий воспаление сетчатки и кровеносных сосудов глаза, действует так же, как энцефалит и проявляется в симптомах болезни внутреннего уха. Причем, все это сопровождается повышенной чувствительностью к звуку. Такая картина очень сильно напоминает так называемый Harada-Syndrom, который сопровождается менингиальным энцефалитом, воспалением сетчатки глаза и выпадением волос, все это, кроме последнего симптома, потрясающим образом совпало с картиной болезни у Гойи. Так как Ковторн наблюдал очень много подобных случаев, когда у больного в качестве остаточного эффекта нарушались слух и координация движений, и при этом сохранялось зрение, то он предположил, что в данном случае речь идет о таинственном воздействии вируса типа Vogt-Kojanari, который проявлялся в совершенно неожиданной картине болезни: менингиальный энцефалит сопровождается состоянием оцепенения и фазами бессознательного состояния, временная слепота наступает в результате воспаления кровеносных сосудов и сетчатки глаз, что в свою очередь приводит к болезни внутреннего уха и головокружениям. Эта гипотеза очень убедительна, но она все-таки не может объяснить всех явлений болезни Гойи: синдром Vogt-Kojanagi, равно как и Harada-Syndrom, исключают возможность проявления совершенной глухоты в качестве остаточного эффекта болезни, и когда эти синдромы длительно воздействуют на человека, у него теряется равновесие вследствие нарушений в вестибулярном аппарате, а у Гойи осталась глухота и улучшалась координация движений, равно как и быстро восстанавливалось зрение. Кроме того, синдромы Vogt-Kojanagi и Harada-Syndrom, обязательно сопровождаются выпадением волос и ресниц, чего у Гойи не наблюдалось. Наконец, относительно долгий паралич его правой руки, частые колики в теле и бледность лица не характерны для упомянутых синдромов. Итак, мы должны найти другое объяснение этой своеобразной и разносторонней клинической картины, которую нам передали фрагментарно очевидцы в беспорядочных и путанных описаниях.

ГОЙЯ — ЖЕРТВА ОТРАВЛЕНИЯ СВИНЦОМ?

Впервые в 1972 году в университете Нью-Йорка психиатр В. Нидерланд высказал гипотезу, что симптомы опасной болезни Гойи 1793 года могут быть объяснены отравлением тяжелыми металлами. С одной стороны, психиатр опирался на клинический опыт пациента, пострадавшего от свинцового отравления, с другой — на исследование методов работы Гойи, а именно его особенной техники. Чрезвычайно продуктивный и разносторонний художник-портретист, мастер изготовления рисунков и эскизов на картоне, гравер на меди и железе и, наконец, даже литограф, неуклонно осуществлял эксперименты с новыми техническими приемами. Он создал более 1800 произведений искусства, многие из которых, к сожалению, безвозвратно утрачены. Такая колоссальная продуктивность была бы невозможной, если бы он не овладел способом изготовления картин в короткие сроки. Биографы Гойи всегда указывали на тот удивительный факт, что огромное полотно с изображением короля Фердинанда VII он сделал максимум за два сеанса, а на портрет инфанта Дона Луиса де Бурбона потребовалось лишь полдня. Свою жену он рисовал в течение часа. Это обстоятельство, а именно то, что до Гойи, как и после него, не было художников, которые в столь короткие сроки писали бы такие же выразительные портреты и владели подобной техникой исполнения, представляло для Нидерланда особую ценность. Он был убежден, что Гойя поплатился за это своим здоровьем.

В те времена считалось обычным делом, когда художник самостоятельно изготавливал для себя краски, различные смеси красок производились из твердых и жидких составных частей, а также из особых измельченных ингредиентов. Ф. Шмид из Чикаго уже более 50 лет изучает палитру цветов Гойи, и он сделал любопытное наблюдение, что Гойя отдавал предпочтение белому цвету: «Гойя рисовал необычно быстро… и использовал три цветовых оттенка для передачи светлых телесных тонов, состоящих из зеленого, светло-красного и белого». Последнее могло быть, скорее всего свинцовыми белилами. Гойя их часто использовал, когда рисовал свои картины в белом, сером и перламутровом цветах. И таким образом ему удавалось достичь в них своеобразного очарования, примером чего может служить портрет маркизы Понтехос. Дорнер десятью годами ранее Шмида, отмечал: «Большинство картин Гойи нарисованы на чистейшем белом грунте полотна… особую прелесть приобретали перламутровые оттенки цветов».