Пути Звезднорожденных - Александр Зорич

Элиен широко раздул ноздри и принюхался – так и есть, запах Сделанного Человека. Да, Октанг Урайн совсем недавно прошел здесь. Прошел – и вновь растворился. На сей раз – во влажном сумраке прибрежных лесов. Буйство Девкатра предоставило ему необходимое для этого время.

Теперь Элиен не знал, где находится Урайн. Это означало, что слуга Хуммера удалился от него более, чем на сотню локтей.

Уподобившись ищейке, Элиен мог бы пойти по его запаху, но это означало бы лишь отставать все больше и больше. Ибо Звезднорожденный – не прыткий гончий пес. Теперь с Элиеном не было даже верного коня – лишь двое изувеченных людей, ставших его Братьями по Огню.

18

"Циндал был добрым воином. Он спас жизнь Ашере и, быть может, даже мне. Я говорю «быть может» потому что не знаю, замышлял ли Урайн убить меня в ту осеннюю ночь или же он просто хотел беспрепятственно скрыться из подземелий Тайа-Ароан с кузовком новых магических приобретений.

Увы, Циндал не дожил до возвращения в Орин, хотя мы с Ашерой выхаживали его как родного сына. Он умер, когда вдалеке показался размытый ливнем абрис моего города, которому было суждено измениться в самом недалеком будущем.

Двенадцатого числа месяца Вафар Горные ворота Орина распахнулись перед свелом и Отцом Ирвамессады. Мир был погружен в ожидание зимы."

19

На те деньги, что Кальт сэкономил на мече, он купил своей смешливой подруге подарок. Серебряный браслет украшали четыре дивно ограненных сапфира, каждый величиной в лесной орех – синими солнцами они парили в дымке алмазной пыли, повинуясь прихоти столичного ювелира и, казалось, сами знали, что прекрасны. Кальт не был сентиментален, но даже он почувствовал: камни дышат печалью разлуки. – Значит, прощай.

– И все? Тебе больше нечего мне сказать? – удивился Кальт. Он рассчитывал хотя бы на «спасибо». Ведь вроде бы, браслет девушку обрадовал.

– Конечно есть! Вот я и говорю: счастливого пути! – Ну знаешь…

– Если бы ты был обычным парнем – парнем без амбиций, я бы, пожалуй, упрашивала тебя остаться еще на пару дней, – девушка лукаво подмигнула Кальту.

– А так? – смущенно спросил Кальт. Только что он поймал себя на мысли, что и сам не прочь был бы остаться… – А так я знаю: мои просьбы тебе рассердят. Какой же смысл упрашивать? – Дело не в том, что просьбы твои. А в том, что мне ничьи просьбы не указ…

– И все-таки, если бы я была благородной дамой, а не публичной девкой…

– Что за околесица! – Кальт невольно спрятал глаза – девушка попала в яблочко. – Просто мне и впрямь нужно ехать… Я ведь здесь по делу…

– Вот мы и пришли к тому, с чего начали. Я говорю тебе «прощай», – в глазах девушки блеснули слезы, которые Кальт поспешил не заметить.

В общем, прощание вышло нескладным, но трогательным. Вернуться Кальт не обещал.

«Это довольно странно – возвращаться к женщинам, обслуживающим постояльцев дешевой гостиницы», – подумал он тогда.

А еще он убеждал себя, что в будущем, когда он достигнет всего и даже более, чем всего, в его жизнь ворвется настоящая любовь, исполненная чистоты и величия. Но на душе у Кальта было гадко и муторно. Только дуракам это легко: выкармливать блистательное «завтра» пленительным нектаром увядающего «сегодня».

20

Очень скоро Кальт покинул Харрену и вступил на Тропу Скорби – узкую заброшенную дорогу, которая вела к гробнице Эллата.

Девушка из гостиницы никак не шла у него из головы. Против этой напасти помогало только одно лекарство – Кальт вынул из ножен, притороченных поперек седла, меч, подаренный ему Сегэллаком. За два прошедших дня Кальт прибег к этому средству тридцать два раза.

Меч был велик и прекрасен. Будучи восставленным острием клинка в землю, он доставал Кальту до подвздошья. Его пламенеющий клинок имел обоюдоострое лезвие, а у его основания любой мог зреть два ушка, расположенные на расстоянии ладони от гарды.

Если бы Кальт был награжден судьбой талантом песнопевца, он посвятил бы убранству гарды особую песнь. Гарда была выполнена в виде двух змееобразных кадских химер. Полузмеи-полупсы с отверстыми зубастыми пастями расходились в стороны, устрашая врагов и восхищая союзников.

«Этот клинок не для посредственностей и не для трусов. Этот клинок для тех, чьи сила и выносливость пребывают в гармонии с ратным искусством», – говорил Сегэллак.

Кальт смущенно поскреб в затылке – про него ли это сказано? Не бесчестит ли он клинок?

«Как бы там ни было, если Сегэллак решил, что этот меч мне по руке, значит, так оно и есть. Негоже сомневаться в выборе жреца Гаиллириса», – успокоил себя Кальт.

«Храни себя и меня», – было выгравировано на клинке.

Кальт любовно провел по гравировке подушечкой указательного пальца, словно бы надеялся впитать смысл надписи не столько умом, сколько телом. Затем он бережно вернул меч ножнам.

Чтобы овладеть клинком, требуются немалая сила и прорва времени. Но Кальт чувствовал: не пройдет и шести месяцев, как рукоять этого меча станет столь же привычна его ладоням, как звук собственного дыхания – его ушам.

– Храни себя и меня, – негромко повторил Кальт, смакуя каждое слово.

– Ну уж потерять тебя мне точно не грозит, – вдруг сказал он, обращаясь к мечу, и любовно погладил ножны, в которых было упрятано его сокровище.

Свой прежний меч Кальт, кстати, тоже прихватил с собой. Сколь бы ни был хорош новый клинок, но продать старый ему не хватило духу. В его глазах это было равносильно предательству.

Тропа Скорби стала чуть шире и наконец вышла из сумрачного леса.

Кальт пришпорил жеребца и поднялся на вершину холма. Его взору открылась долгожданная гробница.

С высоты холма гробница казалась растрескавшимся серым яйцом, что было покинуто проклюнувшимся птенцом лет сто назад..

Кальт нахмурился. Усыпальницу величайшего воина он представлял себе иначе.

21

«Эллат, Мудрый Пес Харрены.» Каждая буква надписи, опоясывающей купол гробницы, была высотой в человеческий рост.

Кальт спешился и осмотрелся. Где гробницы, там и воры. А где воры, там и добрая драка.

Он пристегнул к поясу ножны, в которых отдыхал его старый меч (Кальт не хотел марать подарок Сегэллака случайной кровью, да и таскаться с новообретенной громадиной было неудобно), и обошел гробницу по кругу.

Никого.

Ощутив не только облегчение, но и легкое разочарование, Кальт оставил своего коня у коновязи и вошел внутрь.

Как он помнил со слов Сегэллака, гробница сотинальма сильно пострадала от удара молнии. Вещий перун Гаиллириса повредил не только купол, но даже и знаменитую бирюзовую крышку саркофага. Кальт знал, что воры изрядно покуражились над ней, так что любоваться было особенно нечем. Но его это не смущало. Он приехал сюда не за красивостями.