Насмешка Купидона - Алекс Джиллиан

везла кресло с сыном, он шел рядом. В него трижды выстрелили из проезжающего автомобиля. Два в грудь и контрольный в голову. Моментальная смерть. И меня накрыло. Я несколько дней пила беспробудно. О Джоше заботились сиделки, а я не могла заставить себя встать с кровати. Была глубокая ночь, когда мне сказали, что моего мальчика увезли в больницу с подозрением на менингит. Диагноз подтвердился. Его спасли. Результат ты видишь сам. Остановка умственного развития. На этом моя жизнь тоже остановилась, — Аннабель замолкает, словно ей не хватает дыхания, и я тоже. У меня нет слов. Это совсем не та история, которую я мог себе представить. Бель приложила ладони к щекам, стирая первые за долгие годы пролившиеся слезы. — Вот видишь, что происходит? Ты плакать меня заставил, — с укоризной говорит она и бросает на меня раненый взгляд. — Я не ненавижу Джоша, я себя простить не могу. Я нас обоих обрекла на жалкое существование. Мне стоило послушать Кертиса и сделать аборт. Мы все были бы свободны. Не заставляй меня чувствовать то, что мое сердце просто не выдержит. Он снова в больнице. И однажды умрет, и я останусь одна в этом гадюшнике.

— Поэтому ты живешь так, словно его не существует? Ты пробовала подумать не о своем страхе новой боли, а о чувствах сына? Это был твой выбор. Ты решила родить его вопреки всему. И это не крест, Аннабель, а живой, думающий человек, который любит тебя, хотя понимает, что ты отказываешься от него каждый день. Не делай этого. И он будет жить. Для тебя, если увидит, что способен сделать свою мать счастливой.

Она опускает голову, пряча лицо ладонях, и я понимаю, что впервые вижу настоящую Аннабель Морган, сломленную, отчаявшуюся женщину, использованную и брошенную, запертую в клетку, в которую когда-то она зашла с открытым и чистым сердцем. И во мне не осталось ненависти, только жалость. Я не оправдываю ее, но и ненавидеть больше не могу. Еще один Морган стал исключением из расстрельного списка.

— Приводи себя в порядок и поезжай в больницу, Бель. Я еду туда прямо сейчас, — обращаюсь к поникшей сгорбленной в кресле фигуре. — И если тебе нужна помощь в борьбе с алкоголизмом, то я подберу хорошую клинику. И психолога хорошего найду. Все еще можно исправить.

— Позаботься лучше о себе, Джером. Если Логан узнает, что мы тут с тобой обсуждали, нам обоим несдобровать, — произносит она хриплым обессиленным голосом.

— Он не узнает, если ты не скажешь, — отвечаю я и выхожу из комнаты Аннабель Морган.

Через пять минут черный Майбах с Дрейком за рулем на высокой скорости мчит меня в больницу. Я настолько вымотан, что не могу даже курить. Откинувшись в кресле, рассеянным взглядом смотрю в окно, перебирая в памяти события последних дней, пытаясь придать им структурированный порядок. У меня стойкое ощущение, что меня, словно подопытную мышь, посадили в лабиринт, в котором я хаотично мечусь из стороны в сторону в поисках выхода, но снова и снова попадаю в тупик. Я прекрасно понимаю, кто устроил этот бешеный аттракцион. Однако одного знания имени главного злодея недостаточно, чтобы уничтожить его и прекратить испытание. «Дожить до двадцатипятилетия», — вспоминаются мне слова Квентина Моро. Похоже, условие выполнить окажется не так-то просто. Я на грани полного сумасшествия, и это не преувеличение проблемы, не утрирование, а долбаный факт. Но Логану не обломится. Я так просто не сдамся. Мы еще поиграем, сукин сын.

— Дрейк, ты связался с Рони? — спохватившись, обращаюсь к своему молчаливому водителю.

— Да, сэр.

— Так какого хрена молчишь.

— Извините, мне показалось…

— Говори, не мямли.

— Я передал вашу информацию. Объект находится в безопасности, физически здоров и морально подавлен.

— Хорошо, одной проблемой меньше, — с облегчением выдыхаю я, замечая в зеркале удивленный взгляд Дрейка. Моральная подавленность — временное явление. Эби справится… со временем.

Глава 7

— Фей? — вырывается у меня резкое восклицание. Я с недоумением смотрю на мисс Уокер, облаченную в белый халат для посетителей. Не заметив моего приближения, она что-то бурно обсуждает с сиделкой Джоша, расположившись на больничной кушетке напротив реанимационной палаты. Услышав мой голос, обе девушки вскакивают, уставившись на меня — одна с испугом, другая с выражением глубокого облегчения.

Я не успеваю и глазом моргнуть, как Фей уже висит на моей шее, покрывая мое лицо быстрыми поцелуями. Приятно, конечно, но я совершенно ничего не понимаю.

— Господи, слава Богу, — бормочет Фей, прижимаясь ко мне, заглядывая в глаза, крепко обнимая, словно я только что воскрес из мертвых. — Я думала, что с тобой что-то случилось! Чуть с ума не сошла, — и когда я собираюсь задать логичный на мой взгляд вопрос, она затыкает мой рот поцелуем. Я рад ее видеть, счастлив. Я нуждаюсь в ней сейчас больше, чем когда-либо, но Фей должна быть в Париже, а точно не здесь. — Я звонила тебе миллион раз. Думала на самое страшное. Ну как ты так можешь? — оторвавшись от моих губ, задыхаясь, сквозь слезы говорит Фей.

— Малыш, я был в служебной поездке. Длительные переговоры, встречи. Я отключил телефон, чтобы звонки не мешали договорному процессу, — оправдываюсь я, сам не зная зачем. Очередная ложь дается легко. Я даже не испытываю уколов совести, как бывало раньше. Втянулся. Фей утыкается носом в изгиб моей шеи, обвивая руками мои плечи. Я чувствую биение ее сердца напротив своего. Гулкое, рваное, тревожное. Она и правда испугалась. Глупышка моя.

Когда эйфория от встречи с Фей, вызвавшая резкий выброс адреналина в кровь и всплеск энергии, немного спадают, я мягко отстраняю ее от себя, вопросительно глядя в бирюзовые глаза. Черт, как же я скучал по ним.

— Ты должна быть во Франции. Что случилось?

— Я прилетела пару часов назад, — она отвела взгляд сторону, что является тревожным симптомом.

— А как узнала, что Джош в реанимации? Зачем ты, вообще, сюда приехала? — спрашиваю я. Фей никогда не демонстрировала теплых чувств или особой заботы о моем брате. Поэтому вопрос вполне логичен.

— Только не надо сразу кричать и придумывать себе всякий бред, хорошо? — просит она, и я мгновенно мрачнею и не спешу соглашаться. Но она ответит, у нее