Исповедь - Сьерра Симоне

чтобы кончить. Вот так. Ты сейчас такая охрененно сексуальная. Ну же, детка, давай. Кончи на мне.

Ее рот приоткрылся, и, словно зачарованный, я наблюдал за тем, как мышцы ее живота напряглись, она застонала и задрожала от накатившего на нее оргазма. В конце концов, поддавшись вперед, Поппи устроилась на моей груди.

Я крепко ее обнял, а затем перекатил нас, так что теперь она лежала на спине, а я навис над ней, затем опустил голову и стал посасывать ее шею. Я просунул руку под нее и нашел то, что хотел, – тугой маленький ободок позади ее киски.

Поппи вжалась в матрас, как будто пыталась отстраниться от моих прикосновений, но я не собирался позволять ей это, потому что у меня были планы на ее тугую дырочку, и они выходили далеко за пределы того, что мог сделать кончик пальца.

– Ты говоришь «нет»?

Она закусила губу и покачала головой.

– Не «нет» – «да».

– Тогда дай мне свою попку, – прорычал я ей на ухо, – чтобы мне не пришлось брать ее силой.

Она резко вдохнула, возбудив меня еще больше, а затем перестала пытаться сопротивляться моим прикосновениям.

– Там есть смазка, – выдохнула она. – На журнальном столике.

Не потрудившись выйти из нее, я просто навалился на Поппи своим весом, протянул руку к столику и схватил совершенно новый тюбик смазки.

– Похоже, ты подготовилась, ягненок.

– Либо это, либо достать свое собственное специально освященное масло, – полушутя и тяжело дыша, ответила она.

Я вышел из нее и, откинувшись на колени, раздвинул ее ноги шире. Затем не торопясь принялся растягивать ее тугую дырочку, постепенно добавляя больше смазки, а другой рукой ласкал клитор и обрабатывал пальцами обе ее дырочки. Когда Поппи начала неистово извиваться под моими пальцами, я решил, что она готова, и толкнулся в ее попку.

Я должен был остановиться, дать ей время привыкнуть, но, гонимый сомнениями и страхом, я задал бешеный ритм, потому что это единственное, что могло успокоить мои тревожные мысли. Она впилась пальцами в мою спину, а ее обжигающий жар стиснул мой член словно тиски.

– Тайлер, – выдохнула она.

– Ягненок, – произнес я, поднимаясь на колени и обхватывая руками ее бедра.

– Я сейчас снова кончу.

– Хорошо.

Я сам уже был почти на грани, вид ее покрытой мурашками и раскрасневшейся кожи, пока она ласкала клитор, вызывал у меня острую пульсацию в области паха.

– Ох, отлично, детка, – хрипло пробормотал я. – Ты такая хорошая девочка. Покажи мне, насколько сильно тебе это нравится.

Ее глаза встретились с моими.

– Трахни меня так, как будто ты хочешь, чтобы я принадлежала тебе.

Ее слова дернули за ту невидимую нить, которая связывала наши сердца, и я зажмурился. Я без труда мог бы трахнуть ее так, потому что действительно желал, чтобы она принадлежала мне – навсегда. Мы были знакомы всего шесть недель, но я мечтал провести с ней остаток своей жизни.

Я был таким дураком.

Я притянул Поппи ближе, толкаясь в ее тугую дырочку, и наблюдал, как она достигла пика, продолжая умолять заклеймить ее. Но как она не понимала, что уже принадлежит мне? Как и я – ей? Мы принадлежали друг другу, и, любуясь ее пульсирующей киской, я погрузился по самые яйца и излился в нее. В этот момент я понял, за последние полтора месяца все настолько запуталось, что ничего уже не исправить.

Придя в себя после оргазма, мы уставились друг на друга, и то утешение, которого мне удалось достигнуть, исчезло в одно мгновение. Я встал с кровати, чтобы взять теплое полотенце, а когда вернулся, Поппи задумчиво наблюдала за мной.

– Тайлер.

– Да? – Я сел на кровать и стал ее вытирать.

– Не знаю, как долго смогу выносить это.

Я замер.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, – сказала она дрожащим голосом. – Я хочу быть с тобой. Хочу заявить на тебя права. Я люблю тебя, Тайлер, и то, что у нас нет будущего, убивает меня.

Я закончил ее вытирать, пока думал над ответом, и швырнул использованное полотенце на ближайший стул.

– Я не знаю, как выглядит будущее, – наконец произнес я. – Только знаю, что люблю тебя… Но я также люблю свою работу и свою жизнь. Поппи, то, что у меня здесь есть, – это больше, чем просто благотворительность или молитвы. Это моя жизнь. Я решил посвятить каждую минуту каждого дня этой жизни, служению моему Богу, и не знаю, смогу ли существовать без этого.

Мы оба избегали того факта, что последние несколько минут вряд ли были прожиты для Бога, что они были для нас и только для нас.

– Думаешь, я этого не знаю? – сев на кровати, спросила она. Поппи не потрудилась прикрыться простыней, и мне пришлось отвести взгляд от этих дерзких холмиков, чтобы сосредоточиться на ее словах. – Это все, о чем я думаю. Я не могу заставить тебя отказаться от этого – я вижу, что ты это любишь. Черт, за это я и люблю тебя. За твою страсть, щедрость и духовный мир, за то, что ты посвятил свою жизнь Богу. Но я боюсь, – и теперь на глазах у нее выступили слезы, – что вместо этого ты откажешься от меня.

– Нет, – прошептал я, – не поступай так с собой.

Но я не сказал ей того, что она хотела услышать. Я не знал, откажусь ли от нее или нет, потому что, хотя это убило бы меня, возможность разоблачения и потери всего, за что я боролся, тоже уничтожило бы меня.

Я заметил тот момент, когда Поппи осознала: я не собирался обещать ей, что мы останемся вместе, и, прежде чем смог сказать что-либо еще (не знаю, что, но хоть что-то), она снова легла, повернувшись ко мне спиной.

– Я настолько сильно хочу тебя, что одна мысль об этом причиняет боль. Но я не стану причиной, из-за которой ты потеряешь свою жизнь, – сказала она, ее голос звучал в моей голове словно колокол. – Не хочу быть твоим сожалением. Не уверена, что смогу это вынести… Смотреть на тебя и задаваться вопросом, возненавидел ли ты меня хоть немного за то, что я стала причиной твоей секуляризации.

Поппи даже знала правильное слово… она провела исследование. Это порадовало меня и в то же время опечалило.

– Я никогда не смог бы возненавидеть тебя.

– Правда? Даже если я заставлю тебя выбирать между мной и твоим Богом?

Черт, это было жестоко.

– Дело не только в этом, Поппи. Не делай этого.

Она глубоко вдохнула, как будто собиралась резко ответить, но затем, казалось, замерла. Вместо этого она произнесла:

– Тебе следует пойти домой. Скоро рассвет.

Ее напряженный голос убивал меня. Я хотел успокоить ее, обнять, трахнуть. Почему мы должны были говорить об этих ужасных вещах, когда могли продолжать притворяться?

– Поппи…

– Увидимся позже, Тайлер.

Ее тон был столь же категоричен, как любое стоп-слово. Меня вежливо послали.

Я шел по укутанному туманом парку, засунув руки в карманы и ссутулив плечи от прохладной сентябрьской ночи, пытаясь молиться, но вместо этого посылал вверх лишь обрывки мыслей.

«Она хочет полноценной жизни», – безмолвно сказал я Богу. Она мечтала выйти замуж, родить детей и жить в любви, такой же настоящей, как работа, семья и друзья, она хотела жизни, в которой ей не нужно было бы прятаться. И кто мог бы винить ее?

«Что мне делать?»

Бог не ответил. Вероятно, потому, что я нарушил свой священный обет служить Ему, осквернил Его церковь всевозможными способами и совершил множество грехов, о которых едва сожалел, так как был влюблен до безумия. Я сотворил из Поппи Дэнфорт идола, и теперь мне предстояло пожинать плоды того, что я отдалился от Бога.

«Покаяться. Я должен покаяться».

Но больше не видеть Поппи… Даже сама мысль об этом оставила в груди зияющую дыру.

Я поднялся по лестнице и, войдя через заднюю дверь дома священника, поплелся через кухню, освещенную голубоватым сиянием раннего рассвета. У меня еще была пара часов сна до утренней мессы,